Позади него раздался голос Дирэввин.
— У моего дяди такой же кинжал. Он говорит, что он сделан в землях, лежащих через западное море.
Сабан обернулся и уставился на нее.
— Твой дядя? — спросил он.
— Китал, вождь Каталло, — она опустилась на корточки рядом с ним и прикоснулась изящным пальчиком к красно-синим струпьям его новых татуировок. — Это было больно? — спросила она.
— Нет, — похвастался Сабан.
— А должно было бы быть.
— Немножко, — признался Сабан.
— Лучше эти рубцы, чем быть убитым Джегаром, — сказала Дирэввин.
— Он не убил бы меня, — сказал Сабан. — Он просто хотел притащить меня обратно в Рэтэррин и заставить меня отнести шарик из мела моему отцу.
— Я думаю, он убил бы тебя, — сказала Дирэввин, затем искоса взглянула на него. — Это ты поранил ему руку?
— Нечаянно, — согласился Сабан, улыбаясь.
Она засмеялась.
— Гейл говорит, что он никогда не сможет уверенно пользоваться этой рукой, — Гейл была самой старшей женой Хенгалла и женщиной, с которой жила Дирэввин, и владела знаменитым мастерством целительницы. — Она сказала Джегару, что он должен отправиться к Санне, потому что она гораздо могущественней, — Дирэввин сорвала несколько маргариток. — Ты знаешь, что Санна выпрямила ногу твоему брату?
— Выпрямила? — с удивлением спросил Сабан.
— Она разрезала ему ногу, — сказала Дирэввин. — Кровь была повсюду! Она делала это в ночь полной луны, а он не издавал ни звука. А после этого она скрепила ремнём его ногу с несколькими костями оленя, и у него был жар, — она начала плести венок из маргариток. — Ему стало лучше.
— Как ты узнала об этом? — спросил Сабан.
— Торговец принёс новости, когда ты был в лесу, — сказала она. Она сделала паузу, чтобы разделить стебель маргаритки острым ногтём. — А Санна очень зла на твоего брата.
— Почему?
— Потому что Камабан сбежал, — хмуро сказала Дирэввин. — Нога ещё не успела зажить, как сбежал, и никто не знает, куда он отправился. Санна думала, что он пришёл сюда.
— Я не видел его, — сказал Сабан, и почувствовал, как испортилось настроение оттого, что он не слышал новости о своём брате, или вероятно, он был разочарован, что Камабан не вернулся в Рэтэррин. Хотя конечно не было причины, по которой тот захотел бы посетить племя своего отца. Однако Сабан любил своего неуклюжего, заикающегося сводного брата, и почувствовал боль, что Камабан исчез не попрощавшись. — Мне хотелось бы, чтобы он пришёл сюда.
Дирэввин вздрогнула.
— Я видела его только один раз, и я думаю, что он ужасен.
— Он просто неуклюжий, — сказал Сабан и слегка улыбнулся. — Я носил ему еду, и ему нравилось испытывать и пугать меня. Он что-то невнятно бормотал и прыгал вокруг, притворяясь безумным.
— Притворяясь?
— Он любит притворяться.
Она пожала плечами, затем покачала головой, как будто судьба Камабана не имела никакого значения. К югу от храма группа мужчин срезала шерсть со спин овец и животные жалобно блеяли. Дирэввин рассмеялась над выглядевшими голыми животными, а Сабан смотрел на неё, восхищаясь изяществом её лица и гладкостью загорелых ног. Она была не старше, чем он, и Сабану казалось, что Дирэввин имеет уверенность в себе, которой у него недостаточно. Сама Дирэввин притворялась, что не замечает, как он ею восхищается, и повернулась к Старому Храму, где Гилану помогали Галет с сыном Меретом, который был на год младше Сабана. Всего лишь на один год, но потому что Сабан уже стал мужчиной, разница между ним и Меретом, казалась намного большей.
Гилан и двое его помощников старались определить центр святилища, и для этого они протянули верёвку, сплетённую из волокна коры, через поросший травой круг внутреннего вала. Когда они были уверены, что определили самое широкое место в этом круге, они свернули вдвое верёвку и повязали пучок травы вокруг её согнутого пётлей конца. Таким образом получили верёвку той же длины, что и ширина круга, а травяной узел отмечал середину линии. И теперь они растягивали верёвку снова и снова через весь круг, стараясь определить центр храма. Галет держал один конец верёвки, Мерет другой, а Гилан стоял в середине, постоянно спрашивая, где стоят его два помощника — рядом с валом, на нём, или позади него. И всегда, когда он считал, что они стоят на верных местах, он отмечал место, где был подвязан пучок травы, установкой колышка. Уже была дюжина колышков, все в пределах нескольких ладоней друг от друга, но не было двух на одном и том же месте, и Гилан продолжал делать новые измерения в надежде найти место, где совпадут две точки.
— Зачем им нужно найти центр храма? — спросил Сабан.
— Потому что утром в день Летнего Солнца, — сказала Дирэввин, — они точно выяснят, где восходит Слаол, и прочертят линию оттуда в центр храма.
Она была дочерью жреца, и знала такие вещи. Гилан наконец остановился на одном из многочисленных колышков, выдернул остальные из земли и вбил в землю столбик, чтобы отметить центр святилища. Казалось, что это вся работа на этот день, так как Гилан свернул верёвку в клубок и, прошептав молитву, пошёл обратно в Рэтэррин.
— Ты хочешь пойти на охоту? — окликнул Галет Сабана.
— Нет, — крикнул в ответ Сабан.
— Начинаешь лениться, став мужчиной? — добродушно спросил Галет, затем махнул рукой и последовал за главным жрецом.
— Ты не хочешь охотиться? — спросила Дирэввин Сабана.
— Я теперь взрослый, — сказал он. — Я могу иметь свою собственную хижину, содержать стадо и рабов, и я могу увести женщину в лес.
— Женщину? — спросила Дирэввин.
— Тебя, — сказал он. Он встал, поднял своё копье и протянул руку.
Дирэввин внимательно посмотрела на него.
— Что происходило прошлой ночью в храме Слаола?
— Было семнадцать мужчин, — сказал Сабан, — и четырнадцать девушек. Я спал.
— Почему?
— Я ждал тебя, — сказал он, и его сердце затрепетало, так как казалось, что происходящее сейчас, намного рискованней, чем ночёвка в тёмных лесах среди Чужаков и врагов-изгоев. Он притронулся к ожерелью из морских раковин, что она дала ему. — Я ждал тебя, — повторил он.
Она встала. В этот момент Сабан подумал, что она развернётся и уйдёт, но она улыбнулась и взяла его за руку.
— Я никогда не была в лесу, — сказала она.
— Значит, время пойти, — сказал Сабан, и повёл её на восток. Он стал мужчиной.
Сабан и Дирэввин направились на восток через реку Мэй, затем пошли на север мимо селения, пока не достигли места, где долина была крутой и узкой, а густые деревья образовывали высокую арку над бегущей водой. Солнечный свет проблёскивал сквозь листву. Крик коростелей растаял над пшеничными полями, и теперь они могли слышать только журчание реки, шёпот ветра, скрип беличьих лапок и резкое хлопанье крыльев голубя, летящего высоко в листве. Среди мяты на берегу реки алели орхидеи, а лёгкая дымка белых колокольчиков виднелась в тени под деревьями. Зимородки летали над рекой, а окрашенные в красную крапинку детёныши шотландской куропатки плескались среди камышей.
