class="p1">— Знакомься, Борис! Это Витя Селезнев… "Ленин. Партия. Комсомол." — его песня.
Товарищи вокруг оживились! Пастухов пожал мне руку первым, затем стали жать, хлопать по плечам и хвалить остальные…
Хм… Было приятно!
— Что ж, Боря, рад был повидаться! Я сам в 5-ый корпус… Вот завез Витю, по пути, на вашу репетицию. У нас на парня большие планы. Присмотри, чтобы его тут не обижали. А ТО Я НЕ ПОЙМУ…
Мдя… После, более чем прозрачного, намёка о возможном чурбановском "непонимании", меня разве что в задницу не поцеловали.
Сначала напоили чаем со сладким "хворостом", а потом еще и выделили персонального сопровождающего по КДСу — девушку Зину, секретаря комсомольской организации Московского педагогического института!
К тому же, Пастухов лично пообещал "поставить" мой номер сразу же, как на сцене закончат отрабатывать "пионерское приветствие".
Пока Зина пыталась "провести экскурсию" по Кремлевскому Дворцу Съездов, я от нее узнал, что в КДС под фонограмму выступают ВСЕ, что "Ленин. Партия. Комсомол" стоит в Программе концерта на самом почетном месте — песня будет завершать Концерт. И руководство ЦК ВЛКСМ от нее в восторге! Репетиции теперь будут каждый(!) день. У меня — со статистами… Потому что "маститые коллеги" по песне, явятся только на Генеральную репетицию.
«Причины, конечно, понятны, но… все равно — cуки!»
Невысокая, миленькая, с конопушками и в очках, Зина сначала пыталась делать, в общении со школьником, серьезное лицо. Но очень быстро сбилась на восторженное общение с автором популярных песен! Для нее моя "личность" секретом не была, она даже присутствовала при визите Чурбанова, поскольку являлась "техническим секретарем" Оргкомитета. Зина засыпала меня вопросами про Пьеху, которой восхищалась, но не была знакома лично:
— А ты с ней советовался, когда писал текст "Карусели"?! Моей маме ОЧЕНЬ нравится эта песня, всегда слушает, когда ее по радио передают… А я больше люблю "Городские цветы"… ты их так душевно написал… А ты Боярского хорошо знаешь? Он такой… умничка, в последнем фильме с Тереховой! Правда?!… Ты ему ещё будешь писать песни?!‥
Если потом меня когда нибудь спросят, то я смогу ответить совершенно точно: то что скоро начнется моя бешеная ПОПУЛЯРНОСТЬ, я почувствовал общаясь, именно, с Зиной, 21 октября 1978 года.
Через 8 месяцев после… возвращения в СССР.
* * *
Репетиционная "муштра" продолжалось до самой пятницы — Дня Торжественного заседания по случаю 60-летия Комсомола.
Четыре дня подряд (с воскресенья по среду) я приезжал в КДС к двум часам дня и через час-полтора ожидания в зале, поднимался на сцену. Там я, вместе с двумя ассистентами точно копировал все движения и "искренние" вскидывания головы, которые мне утвердил и разрешил(!) делать, во время исполнения песни, режиссер-постановщик мероприятия — Иосиф Михайлович.
Способность к точному копированию у меня, в этой жизни, развилась необычайно. Поэтому я легко, точь в точь, повторял всё то, что должен был сделать, по замыслу режиссёра — пожилого сдержанного человека, с большим лысеющим лбом, в костюме и с крепкой тростью, на которую он заметно опирался, когда ходил по залу. Он облюбовал себе место в восьмом ряду и сидел там в окружении не менее двух десятков ассистентов и помощников, которые постоянно вскакивали и куда-то бегали, выполняя очередные "ценные указания" своего пожилого шефа. А сам "шеф", с микрофоном в руках, героически руководил всем этим огромным количеством людей, собравшихся в зале и на сцене.
Однако когда Пастухов в первый же день репетиций проявил "заботу", поинтересовавшись, как у меня дела, режиссер, недовольно пожевав толстыми губами, негромко ответил:
— С этим молодым человеком нет проблем… Но если вы меня будете отвлекать, то так можно будет сказать только про него…
Первый секретарь ЦК тут же безропотно удалился в лабиринты закулисья, не забыв, на прощанье, мне подмигнуть.
В четверг на Генеральную репетицию приехали Кобзон и Лещенко. Будучи признанными мастерами советской эстрады, своей очереди выхода на сцену, они комфортно ожидали не в зале, вместе со всеми, а в одной из гримёрок.
Все артисты, и взрослые, и молодежь, по случаю "Генерального прогона" облачились в концертные костюмы. Я тоже… В школьную форму! Необходимый размер мне подобрали ещё пару дней назад и тогда же подогнали по фигуре в "костюмерной", расположившейся в одном из многочисленных помещений КДС. Мало того, еще и милицейскую медаль где-то достали и велели надеть. Выполнил молча. Утешился тем соображением, что на общем фоне "молодняка", запомнюсь хотя бы ею… Комсомольский значок на лацкан пиджака прикрепили необычный — в золотом обрамлении и с надписью "Ленинский зачёт"3.
«Типа, зачётный комсомолец!»
Уже пару дней, как я уже понял, что мы репетируем не Концерт. Настоящий концерт "Мастера искусств — Ленинскому комсомолу!" состоится, как раз, после Торжественного заседания. Но члены Политбюро будут присутствовать именно на Заседании4, а на концерт оставаться не планируют, тем более, что там, в основном, будут выступать самодеятельные и национальные коллективы.
Таким образом, то что репетируем мы, называется "Приветствие участникам от…", ну а дальше, кого там только нет в перечне приветствующих! Это и рода войск, и пионеры, и ветераны и даже… Знамя Победы…
В приветственной речи от армии, которую ежедневно с непреходящим пафосом зачитывал командир атомной подводной лодки(!), давным давно выросший из комсомольского возраста, "дорогой Леонид Ильич" поминался раз семь. Но больше всего меня поразили марширующие по сцене, наравне с курсантами, генералы и адмиралы. До генерал-полковников, включительно!
«Охуеть!»
Следом за ними, с "тренировочными" букетиками искусственных цветов, в красных галстуках и парадной форме, на сцену выбегали пионеры. Звучали стихи и обещания быть достойными, и снова "дорогой Леонид Ильич" на "дорогом Леониде Ильиче"…
У меня лично Брежнев никакой антипатии не вызывал: медаль, охота, аппаратура для группы — кроме хорошего, я от него ничего не видел. Воевал человек, добрым был и за страну радел. Как мог… Все, кто был после него, были намного хуже.
Но, послушайте… надо же и меру знать! От всех этих "дорогих Леонидов Ильичей", я уже реально стал вздрагивать, и прилагать ощутимые усилия, чтобы не морщиться.
Но сколько я ни всматривался в лица взрослых и детей, схожих чувств ни у кого не увидел. Всё это сейчас было в порядке вещей. "Правила игры". А у многих эти чувства были, вполне, искренние… Наверное.
Впрочем, такому "испытанию" мою психику и чувство меры пришлось подвергнуть только раз — на Генеральной репетиции. На ней я обязан был присутствовать от начала и до конца. Как и все.
Наша, с
