Сталина в Кремле) для развлечения заскучавших холостяков-плейбоев. В Спасо-хаусе крутили голливудские картины. 30 апреля 1935 года Булгаковых позвали смотреть кино в Спасопесковском. Елена Сергеевна специально подчеркнула: «Из русских были еще только Немирович с женой. После просмотра очень интересного фильма – шампанское, всякие вкусности. Буллит подводил к нам многих знакомиться, в том числе французского посла с женой и очень веселого толстяка – турецкого посла. М-с Уайли пригласила нас завтра к себе в 10.30. Боолен сказал, что заедет за нами». А вот запись от 3 мая: «Первого мы днем высыпались, а вечером, когда приехал Боолен, поехали кругом через набережную и центр (смотрели иллюминацию). У Уайли было человек тридцать. Среди них – веселый турецкий посол, какой-то французский писатель, только что прилетевший в Союз, и, конечно, барон Штейгер – непременная принадлежность таких вечеров, „наше домашнее ГПУ“, как зовет его, говорят, жена Бубнова. Были и все наши знакомые секретари Буллита. Шампанское, виски, коньяк. Потом – ужин a la fourchette: сосиски с бобами, макароны-спагетти и компот. Фрукты. Писатель, оказавшийся, кроме того, и летчиком, рассказывал о своих полетах. А потом показывал, и очень ловко, карточные фокусы». Писатель, как можно догадаться, – Антуан де Сент-Экзюпери.
Записи эти не вырваны из контекста, они идут в дневнике день за днем, подряд, словно никаких иных важных событий в жизни Булгакова и не было. А как иначе – Булгаковы надеялись с помощью американцев выехать из СССР, о чем, конечно, знал другой почитатель таланта писателя, сидящий в кремлевском кабинете и не спящий после «Дней Турбиных», которые он смотрел много раз, а «усики Хмелева» ему и вовсе снились. Булгаков рассказал американцам и про звонок Сталина 18 апреля 1930 года, во время которого вождь в упор спросил: «Вы проситесь за границу? Что, мы вам очень надоели?» – «Я очень много думал в последнее время – может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может», – ответил русский писатель. Но, видимо, к 1935 году мнение Булгакова изменилось, о чем он говорил Боллену, который вспоминал, что Михаил Афанасьевич «не колебался высказывать свои мнения о советской власти» и имел «непрерывные конфликты с цензурой». С Болленом они крепко подружились – когда его не было в посольстве, его искали у Булгаковых: «Он не у вас, случайно?»
Булгакову так и не удалось получить выездную визу, что, несомненно, ускорило его преждевременную кончину. Михаил Афанасьевич просто задохнулся в атмосфере ненависти и травли. Свою роль сыграло и его трепетное отношение к Западу. «Тех, кто побывал за границей, он готов был слушать, раскрыв рот», – вспоминала еще первая его жена. После отъезда разочаровавшегося в советском строе Буллита Булгаковы перестали бывать в Спасо-хаусе, куда их настойчиво приглашал на балы и маскарады новый посол Дэвис. Вероятно, с Дэвисом, горячо симпатизировавшим Сталину, Булгакову было разговаривать неинтересно, да и не о чем. Дэвис приобрел немало произведений искусства из советских музеев, обратив внимание в том числе и на церковные ценности.
Кстати, Дэвис привез в Москву вагоны вещей и кучу слуг. Художника тоже выписали из-за границы, чтобы он по вкусу супруги посла перекрасил интерьер и подобрал новую мебель. Про Дэвиса говорили, что при нем Спасохаус превратился из цирка, каким он был при Буллите, в музей из-за обилия хрусталя, золота, серебра и картин, висевших даже в ванных. Свое электричество американцы привести не смогли, и два вагона продуктов, доставленных в оснащенные новыми холодильниками подвалы дома, испортились из-за аварии на электроподстанции.
Что же касается «Фестиваля весны», его Булгаков увековечил в романе «Мастер и Маргарита». Не посещая балов у Дэвиса, он тратил время на сочинение бессмертного произведения. В романе гости собираются на «весенний бал полнолуния», а вот отрывок про фрак: «Да, – говорила горничная в телефон… – Да, будет рад вас видеть. Да, гости… Фрак или черный пиджак». Неудивительно, что посла Буллита считают прототипом Воланда. Может быть, и действительно некоторые его черты помогли создать образ мага, как признавался Буллит: «Я бесил русских, как дьявол. Я делал все, что мог, чтобы дела у них пошли плохо».
Барон Штейгер, прототип барона Майгеля, – «непременная принадлежность таких вечеров», как пишет Елена Сергеевна. Это пресловутая богемная личность, не вылезавшая из ресторанов, театров, вечеринок и московских посольств. Он происходил из давно обрусевших немцев, горячо принял большевиков. Официально числился уполномоченным Коллегии Наркомпроса РСФСР по внешним сношениям, а фактически трудился в другой не менее интересной организации. Тейер пишет о нем: «Это был культурный человек с великолепным чувством юмора и большим запасом историй, которые он любил рассказывать на безупречном французском. У него имелись какие-то таинственные связи в Кремле, и часто он выступал в качестве прямого канала связи с иностранными посольствами, где проводил большую часть времени. После того как Сталин как-то раз признался одному из наших послов в том, как сильно ему нравится трубочный табак „Эджуорт“, именно через Бориса Штейгера мне было сказано передавать по коробке табака в месяц».
Многие дипломаты в Москве знали о связях и возможностях Штейгера, так, латвийский посланник Карлис Озолс прямо указывает на него как на поставщика балерин для дипломатов: «Штейгер внимательно следил, какая из них нравится тому или иному иностранцу, и, когда было нужно, видя, что иностранец стесняется, откровенно говорил ему: „Ну что вы, любая из них может быть в вашем распоряжении“. Все знаменитые и незнаменитые балерины, певицы, молодые актрисы часто становились в руках ГПУ „рабынями веселья“». Надо ли говорить, что сближение этих балерин с дипломатами имело вполне корыстную цель.
Генерал Павел Судоплатов в связи с этим отмечал, что советский разведчик Николай Кузнецов до войны выполнял вполне определенную роль: «Он готовился индивидуально, как специальный агент для возможного использования против немецкого посольства в Москве. Красивый блондин, он мог сойти за немца, то есть советского гражданина немецкого происхождения. У него была сеть осведомителей среди московских артистов. В качестве актера он был представлен некоторым иностранным дипломатам. Постепенно немецкие посольские работники стали обращать внимание на интересного молодого человека типично арийской внешности, с прочно установившейся репутацией знатока балета. Им руководили Райхман, заместитель начальника Управления контрразведки, и Ильин (будущий секретарь Союза писателей СССР.– Авт.), комиссар госбезопасности по работе с интеллигенцией. Кузнецов, выполняя их задания, всегда получал максимум информации не только от дипломатических работников, но и от друзей, которых заводил в среде артистов и писателей. Личное дело агента Кузнецова содержит сведения о нем как о любовнике большинства московских балетных звезд, некоторых из них в интересах дела он делил с немецкими
