жизни 22 сентября 1872 года в возрасте почти семидесяти одного года и похоронен на Ваганьковском кладбище Москвы рядом с женой.
Эпитафией на его памятнике очень хорошо послужили бы слова еще одного русского гения – Ивана Тургенева:
«Итак, мой бывший начальник по Министерству внутренних дел Владимир Иванович Даль приказал долго жить. Он оставил за собою след: “Толковый словарь” и мог сказать: “Exegi monumentum”. Но на кресте, воздвигнутом на его могиле, старославянской вязью написано просто: “Владимир Иванович Даль”».
* * *
– Слушайте, – Донна поднялась и начала нервно расхаживать по залу, – числить Даля за Донбассом, конечно, очень почетно и лестно, но в том же Николаеве он прожил куда больше. И положа руку на сердце, – не прими он на себя красивое звание «Казака Луганского», – разве стали бы мы так часто поминать его в связи с его местом рождения?
– Резонно, – Панас наклонил голову в знак согласия, – но разве не такова и вся Новороссия, весь Юг России. Это ведь очень донецкая поговорка, что коренными в Донбассе могут быть только зубы.
– А я слыхал ее в Севастополе, – буркнул Палыч.
– Я ж и говорю, вся Новороссия такова. Вы, Палыч, кстати, образцовый в этом плане новоросс, судя по вашей биографии. А возьмите хоть известного некогда штангиста Юрия Власова.
– А разве что? – вскинулась Донна.
– Да то, что в паспорте у него стояло: место рождения город Макеевка Сталинской области. Мама проездом родила.
– Как это проездом? – не поняла Донна.
– Я расскажу.
История об интеллигентном русском богатыре родом из Донбасса
Юрий Петрович Власов, великий советский русский спортсмен, рожденный под сенью домен и мартенов донбасского города Макеевка.
Власов был настоящей иконой поколения шестидесятников, искавших в обновленных лицах эпохи подтверждение своим убеждениям, начавшим расходиться с убеждениями отцов прежде всего экзистенциально – в понимании и принятии советского существования уже не только через оружейный прицел. Недаром термин «мягкая сила» был изобретен именно в ту эпоху, а сам штангист Власов писал рассказы в «Юность».
В отличие от многих знаменитых спортсменов 50–60 годов Власов был, как говорят англичане, «подращенный газон» – он вырос в семье известного востоковеда и разведчика Петра Власова, большую часть своей жизни проведшего под псевдонимом Владимиров. И кстати, порт стал для Юрия Власова не возможностью применить природный талант и выбиться в люди, а продолжением воспитательной системы отца.
Мы, конечно, не можем утверждать точно, но «восточинка», «китаизм» и где-то даже «даосизм» проглядывают во многих этических взглядах Власова, которые он начал распространять, как только стал кумиром советской молодежи.
А произошло это на Олимпийских играх в Риме в 1960 году.
Надо сказать, что до этого Власов, который начал заниматься тяжелой атлетикой довольно поздно (как, кстати, и другие члены знаменитой советской тройки штангистов – Жаботинский и Алексеев) не показывал ровных результатов на международной арене. Более того, он несколько раз уступал более возрастным спортсменам из США, например Норберту Шемански. Но в Советском Союзе он был монополистом по рекордам с 1959 по 1964 год.
В Риме Власов замахнулся на достижения безусловного в то время кумира всех штангистов мира – американца Пола Андерсона. Спортивный мир с изумлением наблюдал, как этот русский интеллигентного вида атлет без чрезмерного напряжения шаг за шагом идет к золотой медали в троеборье, в котором он выдал в итоге 537,5 кг – абсолютный мировой рекорд.
Но мало того! Были биты феноменальные достижения Андерсона – официальное (512,5 кг) и неофициальное (533 кг), – показанные в 1956 году. Американец был низвержен с трона, в мир тяжелой атлетики пришел новый кумир. В Союзе он подвинул знаменитого Леонида Жаботинского.
Надо сказать, что в противоборстве двух великих советских спортсменов просматривалась кроме спортивной и некая социальная напряженность.
Несомненно, что в «простом народе», так сказать, в массах, Жаботинский имел больше поклонников, но среди людей с высшим образованием, особенно в богемной среде, однозначным лидером симпатий был Власов.
Как уже было сказано, для диссидентствующих шестидесятников этот богатырь в очках был иконой. Подтверждением того, что сила мышц может сочетаться с силой ума.
Власов писал рассказы и повести. Журналы, и прежде всего фрондирующая в рамках дозволенного «Юность», с удовольствием их печатали. Надо сказать, что беллетристика Юрию Петровичу удавалась не очень. Показательна знаменитая его повесть «Катавасия», напечатанная как раз в «Юности» – рубленая фраза, нарочитая игра довольно избитыми образами, скучная метафора – автор выжимал максимум своего интеллектуального багажа.
Вот характерная цитата из «Катавасии»: «Взял журнал с портретом Хемингуэя на обложке. Лицо у бородатого человека было доброе… Он долго смотрел в эти глаза… Под ворохом измятых галстуков заметил Библию. Эту обязательную принадлежность всех “порядочных” гостиниц западного мира… Кого здесь утешала и кого оправдывала эта равнодушная толстая книга?»
Однако для советского человека это было внове. Это было дико интересно.
Кстати сказать, спортсменов, самостоятельно писавших книги, вообще можно по пальцам руки пересчитать. Власов – один из первых.
Думается, он сам осознавал ограниченность своей прозы, поэтому, уйдя на спортивную пенсию и обратившись к литературному труду, он выдавал «на-гора» все больше документалистику. А в 90‑е известность ему принесла публицистика.
После побед Власова в Риме он стал несомненным фаворитом на следующей Олимпиаде – Токио-64.
Но там его ждал неприятный сюрприз от товарища по команде Леонида Жаботинского. Они столкнулись лбами в финальном сражении за олимпийское золото. И Жаботинский переиграл Власова тактически, спровоцировав его на неподъемные рекорды. Две неудачи Власова – и Жаботинский обходит его в решительной третьей попытке, становясь олимпийским чемпионом.
Как написала одна из японских газет, «два сильнейших человека России – Никита Хрущев и Юрий Власов – пали почти в один день» (соревнования в тяжелом весе состоялись 18 октября, через 4 дня после снятия Хрущева).
Власов болезненно переживал неудачу. Практически сразу после Олимпиады он прекратил систематические тренировки. Он решил завязать с большим спортом, как иногда завязывают с большим бизнесом добившиеся в своей сфере высших отметок деловые люди.
Правда, через два года он, движимый желанием заработать денег для семьи, вернулся в спорт и даже поставил в 1967 году очередной рекорд. Но иные миры манили его, иные задачи жизни рисовались в его воображении. И в 1968‑м он ушел совсем.
Тем самым, кстати, показал, что спортивная борьба для него только этап в жизни, только одна его сторона, вызвав очередной шквал восторга со стороны шестидесятников. Но уже, конечно, и само шестидесятничество шло на закат, и образ интеллектуала со стальными мышцами померк в общественном сознании.
Профессиональный спорт властно прокладывал себе дорогу в жадном на государственные рекорды брежневизме. Спортсмен-любитель, что бы
