Иван Павлович в воспоминаниях писал:
«У польских студентов существовала своя организация “коло” (кружок). Их всегда можно было узнать по одежде. Они носили сплюснутую фуражку (конфедератку), а наиболее революционная часть студенчества – тужурку вместо мундира, так называемую кланку, с красными, синими или зелеными отворотами. Высокие сапоги и дубовая палка с серебряным наконечником дополняли студенческий наряд. Это был очень красивый костюм, который любили надевать и русские. Как у поляков, так и у русских он выражал протест, несогласие с существующими порядками. В институте установилось негласное правило: каждый студент за время обучения обязательно должен быть исключен из него на год или на два по политическим мотивам. Закончить институт своевременно считалось дурным тоном. Это стало своего рода традицией. Дань этой традиции отдал и я».
Поддавшись агитации поляков, Иван принял участие в студенческих волнениях, да еще выпятил себя так, что судьба его была решена: его отчислили. Опомнившись, он подался было в Ставрополь – в тамошний агрономический вуз, но по пути, остановившись в Киеве, подал заявление на агрономическое отделение (агрохимия) тамошнего политехнического института. Его приняли сразу на третий курс.
В стенах новой alma-mater начинаются приключения будущего строителя гигантов советской индустрии. Василий Петрович Ижевский, профессор Киевского политехнического, – вот кто сбил парня с пути истинного. Будущий строитель Магнитки, «Запорожстали» и Кузнецка слушал его лекции по доменной химии и увлекся до такой степени, что решил специализироваться именно по этой теме.
К тому времени он уже перевелся на более престижный инженерный факультет. Много позже он вспоминал:
«В институте лаборатории минеральной технологии и металлургии пользовались дурной славой. Считалось, что больше всего бездельников, людей, ничего не знавших, но хотевших во что бы то ни стало получить диплом, находилось в этих двух лабораториях. Несмотря на такую оценку металлургической лаборатории, я, прослушав несколько лекций Василия Петровича, выбрал специальность металлурга. Вероятно, этому способствовало и то, что в распоряжении профессора Ижевского и его помощников имелся небольшой, но прекрасный музей, где демонстрировался весь металлургический процесс.
Кроме того, Василий Петрович свои лекции по металлургии всегда тесно увязывал с химией, которую я знал и любил… Говорил он тихо, довольно быстро, никогда не читал лекцию по запискам. Во время первых посещений лекций его метод казался странным, и лишь постепенно вы все более и более заинтересовывались металлургией и решали ее изучать, вникая в сущность того, о чем говорил вам этот “странный” профессор».
Тут надо заметить, что Иван Бардин с ранних лет был, что называется, с характером. Сбить его с раз намеченного дела было невозможно. Характер накладывался на романтизм и энтузиазм молодых лет. И вот вам результат – вчерашний агроном и химик решает стать доменщиком.
И очень просто – на лекциях и в частных беседах Василий Ижевский непрестанно твердил студентам, что наиболее интересная отрасль металлургии – доменное дело. Многое надо постичь и много трудностей пережить, чтобы получить хоть некоторое понятие о происходящем внутри больших доменных печей процессе. Доменное дело в те годы было на подъеме, из искусства, доступного на уровне интуиции и опыта лишь единицам, оно становилось наукой. Недаром именно в это время заблистал гений лучшего доменщика России Михаила Курако, учеником и соратником которого со временем довелось стать Бардину, который с юмором заметил, что «в те времена управление доменными печами очень напоминало плавание парусного судна по океану. И там и здесь больше требовалось интуиции, чем знаний».
Но именно новизна и неизвестность прельщали юного инженера. В своем дневнике он записал: «Тяжесть труда, когда он манит неразрешенными проблемами, не страшна». И, заметим, всей своей жизнью он честно подтверждал это правило.
В 1909 году Иван Бардин пускается в самое опасное из своих приключений. Получив диплом инженера-металлурга, ищет место применения своим знаниям, силам и амбициям. «А где ж их применять, как не в Америке», – сказал ему Ижевский. Нашел ему компаньона для поездки, ссудил деньгами и рекомендательным письмом к знакомому инженеру. Правда, ехал Бардин не к металлургу, а механику и на завод Дира, того самого, который и по сей день выпускает тракторы и комбайны. Их и тогда с заводского конвейера предприятия в штате Иллинойс выходило громадное количество – 3000 в год.
О путешествии Бардина в Америку, которое, несомненно, по законам литературы и жизни было своеобразной инициацией героя, можно написать большущий роман – столько там было приключений. Все события того периода его жизни так плотно сцеплены, что трудно даже представить себе возможность их хоть сколько-нибудь связного пересказа в нашем небольшом очерке. Поэтому скажем прямо: Иван добрался до главной цели вояжа. Огромный даже по американским меркам металлургический завод Гэри был скорее комбинатом. И устроиться туда было проблемой не то что с дипломом инженера, но и просто рабочим.
Но Бардин решает во что бы то ни стало пройти всю цепочку производства, с самых низов. Сутками и неделями, погибая от голода и душевных мук, он выстаивал у центральной проходной в ожидании, что выйдет мастер и скажет: «Нужны рабочие на прокат». Или что-нибудь в этом роде. И он своего дождался.
«Вначале я помогал в кантовке болванок, поступавших из нагревательных колодцев на рольганг первой клети непрерывного блюминга. Работа физически нетрудная, но приходилось подходить к раскаленным болванкам весом 4–5 тонн на близкое расстояние, что с непривычки казалось нелегким. Правда, это продолжалось только один день. На следующий день, вернее в следующую ночь, меня поставили на другую, опять-таки физическую работу: оттаскивать от пилы отрезанные концы рельсов.
Механизмы для уборки отходов рельсов были незакончены; концы рельсов приходилось брать клещами, тащить от горячей пилы по листовому настилу и грузить в мульду мартена. Эта операция требовала довольно большой физической силы, так как мы обслуживали переднюю часть рельсов, где отрезанные куски были длинные, а загрузка мульды производилась на разных уровнях, и надо было перебрасывать кусок рельса в 1–1,5 метра длиной, а иногда и больше на расстояние 4–5 метров.
На другом конце рельсов, где отрезанные куски были короче, работало двое негров, которые, посмеиваясь и жестикулируя, то и дело показывали нам, насколько их положение лучше нашего. Действительно, концы рельсов у них были более легкими, и негры работали весело. При перерывах в работе, когда мы спешили передохнуть, они обычно танцевали».
У Гэри Иван Бардин проработал два года. И на прокатных валках, и на прокатке осей железнодорожных вагонов, но не приблизился к заветной работе в доменном цехе. К тому же и условия работы были никудышные, да и сама металлургия была в загоне в те годы. И
