Молли осталась стоять перед ним, обнаженная ниже пояса. Длинные ноги, белая кожа, треугольник светлых вьющихся волос… На ее лице были написаны надежда и ожидание.
Но он не чувствовал ничего, кроме гнева.
— Одевайся и уходи, Молли, или я вытащу тебя из фургона в таком вот виде. Пусть другие мужчины полюбуются.
Ее глаза вспыхнули яростью.
— Ты не сделаешь этого!
— Это еще почему?
— А как же твоя драгоценная Шарлотта Далтон? Что она подумает? И эта женщина, кто бы она ни была? — спросила она, снова беря в руки фотографию Пармелии.
— Положи снимок и одевайся. Сейчас же!
Похоже, что-то в его тоне испугало девушку, потому что она сделала и то, и другое быстрее, чем он рассчитывал.
— Кто эта женщина, Люк? — спросила Молли. — Разве вы с мистером Пенфилдом не холостяки? Может, это твоя мама в молодости?
Люк глубоко вздохнул и подтолкнул ее ближе к выходу из фургона.
— Это моя жена, Молли, — тихо сказал он. — А теперь убирайся.
«Прости меня, Господи», — добавил он беззвучно.
Роды проходили и лучше, чем боялась Шарлотта, и хуже, чем она надеялась. Она думала, что Люсинду просто разорвет пополам, ведь та кричала, плакала, совсем не слушала советов миссис Гундерсон. Шарлотте казалось, Люси, много раз наблюдавшая роды у животных на ферме, должна была знать, что ей нужно тужиться. Но вместе с тем она прекрасно понимала, что какая-то часть головы Люсинды просто не работала.
Наконец Люсинда начала тужиться. Ее лицо стало сначала красным, а потом и вовсе фиолетовым.
— С ней все в порядке? — шепотом спросила Шарлотта. Миссис Гундерсон не ответила.
— Тужься сильнее, Люсинда, — скомандовала она. — Я уже вижу головку.
И Люсинда старалась изо всех сил.
— Дай ей еще щепотку порошка, — прошептала миссис Гундерсон, и Шарлотта посыпала губы Люсинды щепоткой порошка из толченых высушенных свиных блох. Но Люсинда, рыдая, выплюнула порошок. Ее лицо было красным, заплаканным, измученным болью.
— Дорогая, тебе нужно будет постараться, когда я скажу тужиться, и нужно будет принимать порошок, когда твоя сестра тебе его дает! — закричала миссис Гундерсон, как будто от боли у Люсинды возникли проблемы со слухом. — Надо было положить топор ей под одеяло, чтобы отрезать боль.
Теперь тужься, дорогая. Именно сейчас, Люсинда. Просто тужься так, как будто от этого зависит твоя жизнь.
И Люсинда тужилась.
Ребенок появился на свет очень быстро, будто для него это не составило никакого труда, и Шарлотта мгновенно влюбилась в него.
— А теперь я завяжу на пуповине три узелочка, — сказала миссис Гундерсон, — на здоровье, богатство и счастье, Люсинда, а твоей сестре лучше закопать детское место, как только мы тебя почистим. Говорят, тогда малышу во всех делах будет сопутствовать удача.
Шарлотта дала миссис Гундерсон отрез чистой ткани и маленькое одеяльце, которое их мама сшила как раз на этот случай.
— У тебя прекрасный маленький мальчик, — сказала миссис Гундерсон, быстрыми движениями вытирая кровь с его тельца, а затем заворачивая в одеяльце. Однако когда она взглянула вниз, на всю ту кровь, которая продолжала медленно вытекать из Люсинды, ее брови нахмурились.
— Ты бы лучше пошла и попросила у индейцев немного спорыньи, Шарлотта. Как можно скорее, понимаешь?
Шарлотта понимала, зная, что на ферме всегда боялись, чтобы после родов животное вот так не истекло кровью.
— Ну вот, потерпи немного, — сказала миссис Гундерсон, перекладывая сверток с ребенком в руки Люсинды. — Теперь, после всего, что вы пережили вместе, можешь немного отдохнуть. А я позабочусь о детском месте и о том, чтобы прекратилось это кровотечение.
Через несколько минут все изменилось. Миссис Гундерсон извлекла из чрева Люсинды детское место и дала Шарлотте строгое наставление закопать его. Кровотечение сразу же прекратилось.
— Думаю, что с ней все будет хорошо, — сказала миссис Гундерсон. — Но на всякий случай, Шарлотта, достань немного спорыньи у одной из индианок, пока мы не покинули эту местность. Просто на тот случай, если кровотечение возобновится.
Она протянула руку и положила ее на лоб Люсинды.
— Дорогая, у тебя все будет очень хорошо, и у тебя есть прекрасный мальчик с тремя симпатичными узелками на пуповине. А теперь дай ему попить, дорогая, вот так, — сказала она, прикладывая крошечную, покрытую темными волосиками головку малыша к груди Люсинды. — Я пока обмоюсь, а твоя сестра позаботится о детском месте и спорынье.
Шарлотта ушла не сразу. Она просто не могла поверить, что пару минут назад в мире появился новый человечек.
— Ну, я пойду, — наконец сказала она, в последний раз взглянув на маленького Джейкоба и на миг задумавшись о том, какие чувства она бы испытывала, появись у нее свой собственный ребенок. Но это в будущем, решила она. А сейчас, когда она стала тетей, она сможет держать Джейкоба на руках столько, сколько захочется, и увидит, как будут расти он и его братья и сестры.
Наверное, она зря беспокоилась о здоровье Люсинды. Если Бог даст, Люси все-таки нормально перенесет поездку.
— Один совет перед тем, как ты уйдешь, — вдруг окликнула Шарлотту миссис Гундерсон, собирая нехитрые принадлежности для родов, которые она принесла с собой. — Держись подальше от этой девчонки — рабыни Смитерсов и от других рабов тоже, коли на то пошло. Поняла?
Шарлотта была потрясена. Миссис Гундерсон была из Иллинойса, и, насколько Шарлотта знала, отрицательно относилась к идее рабства.
— Простите, но я не понимаю, что вы хотите сказать, — сказала Шарлотта, — Только не говорите, что вы считаете правильным, что Бидди Ли и Бен Люциус являются собственностью Смитерсов.
— Не мне соглашаться с этим или осуждать! То же самое касается тебя. Ходят слухи, Шарлотта, что вы с этой девчонкой плетете какие-то интриги. Ты очень пожалеешь, если испачкаешься во всем этом, дорогая моя.
Шарлотта почувствовала охвативший Люсинду страх, даже не глядя на нее, — это было сродни тому ужасу, который был способен охватить сердце сестры еще в ту пору, как она была маленькой девочкой.
— Я не буду слушать эту чепуху, — сказала Шарлотта.
— Но, Шарлотта, — просила ее Люсинда, — если миссис Гундерсон говорит…
— Мне все равно, что говорит миссис Гундерсон, — огрызнулась Шарлотта. Она посмотрела в глаза повитухе. — Я не допущу, чтобы Джок Смитерс, Скит Смитерс или кто-то другой говорил мне, с кем я могу разговаривать, а с кем — нет, миссис Гундерсон…
— Ты не знаешь этих людей, — сказала миссис Гундерсон.
