в голове. Разных, хороших и плохих, но последних всё же больше.
Первым делом, когда домой ворвалась, отдышаться пыталась. Потому что бежала по лестничным пролётам так быстро, будто гнался за мной кто. На все замки заперлась! В квартире было темно, я специально не включала свет, чтобы бабулю не разбудить.
На носочках прошла на кухню, отодвинула штору. И Кирилла увидела. Сердце болезненно сжалось, затем ускоренно забилось. Он много курил и на окна смотрел. Внимательно, долго. Душу в клочья рвал. Его таксист поторапливал, а он продлевал и продлевал заказ. Мне вдохнуть было больно, а выдохнуть — и вовсе нереально.
С места сдвинуться не могла — смотрела на Кирилла. На его высокую фигуру, широкие плечи, на крепкие руки, которыми он меня к себе прижимал. И слезами захлёбывалась. Ведь больно ему сделала, как только могла, а он почему-то стоял и стоял. Зачем? Для чего? Я специально сказала о жалости, чтобы обрубить всё, что было между нами сегодня. В том дурацком клубе, в приватной комнате. Думаю, у меня получилось. После такого презирать начинают, но никак не дарят цветы и уж точно не просят начать отношения заново.
Потом меня осенило, почему Кирилл стоит. Включила свет на кухне, медленно сползла по стене. Я вся пахла им. Волосы, кожа, одежда. Голова кружилась от этого запаха. Запаха его удовольствия. От терпкого солоноватого вкуса, что остался на губах. Меня трясло от эмоций, когда ласкала его член, в себя вбирала. Рядом с этим мужчиной всё, буквально всё выходило из-под контроля.
Клянусь, когда я в клуб ехала, то понятия не имела, чем вечер закончится. Мы общались и подшучивали друг над другом. Впервые за долгое время вели себя непринуждённо. Казалось, это хорошо даже. Впереди совместная опека — нужно как-то налаживать контакт. А потом я разозлилась на Кирилла за смену фамилии. Он, как всегда, всё решил по-своему, не спросив.
Вышла на танцпол, ввязалась в скандал. Кирилл отвёл меня в приват-комнату, и я от наслаждения потерялась. Его близость, запах, настойчивость окутывали. Пленяли.
Думала, шрамы на его груди отрезвят хотя бы немного, но не тут-то было. Да, смотреть было сложно. Казалось, что с самой кожу сдирают заживо. Медленно, мучительно. Самсонов рубашку застегнул и стал меня ласкать. Я позабыла обо всём на свете. О том, где мы, что с нами было. О Серёже и девушке Кирилла. И о нашей Фасолине, которую потеряла.
Услышав в спальне шорох, испугалась, что бабулю разбудила. Поднялась с пола, свет выключила и убедилась в том, что Кирилл всё же уехал. Я была права. Несмотря на мои слова, он ждал, пока дам сигнал, что со мной всё хорошо и я дома.
— Вот, блинчики тебе приготовила на утро. С вареньем клубничным, — произносит бабушка, когда я выхожу из ванной на кухню.
Впереди сложная смена, надо взять себя в руки. Освежающий душ не совсем помог — одна надежда на кофе.
— Спасибо, бабуль. Ты извини, что голос повысила. Я… немного нервная в последнее время.
— Я заметила. Не хочешь рассказать, что случилось?
Я мнусь. По-хорошему, часть правды нужно сказать бабуле. Потому что вскоре мне предстоит переезд. Если, конечно, после вчерашнего Кирилл не передумает со мной связываться.
— Бабуль, с опекой сестры согласился помочь один очень хороший человек. Он… я… мы поженились, в общем.
— Как поженились? Когда? — Бабушка хватается за сердце и оседает на табуретку.
— Ты только не волнуйся, ладно? А то я рассказывать ничего не буду…
Бабушка кивает, тяжело дышит. Страшно становится, что её удар хватит.
— А как же гости, белое платье, фата? Я бы наряд тебе пошила, что ж ты сразу не сказала!
— Этот брак фиктивный, — терпеливо поясняю я, хотя понимаю: будет сложно.
— Фиктивный… Что это? Как это?
— Ненастоящий, одним словом. Для того чтобы опека убедилась: нам можно вернуть Майю. Мой муж, он… состоятельный, понимаешь? У него и дом, и квартира, и машина. И заработок гораздо выше среднего. Это имеет огромное значение.
— А дальше что?
— Дальше я сделаю ремонт в квартире. Начну с первой же зарплаты. Чуть позже на развод подам. Всё хорошо будет, бабуль.
На несколько секунд на кухне воцаряется напряжённая тишина.
— А мужу твоему какой толк от брака с тобой? — недоверчиво щурится бабушка.
Я быстро с места встаю и чашку мою в раковине. Пульс при этом зашкаливает.
— Говорю же: он хороший очень…
На работу добираюсь долго. С трудом втискиваюсь в переполненную маршрутку, затем в метро спускаюсь. Ноги оттоптаны, от ровной укладки не осталось и следа. На телефоне светятся сообщения от Серёжи, и я начинаю ненавидеть себя ещё больше. Разве можно было с ним так поступить? Он однозначно не заслуживает измены и вранья. Нужно набраться смелости и обо всём ему рассказать. Возможно, Серёжа ухватится за шанс остаться в Вене. Быть может, навсегда. Я была единственным человеком, который тянул его на родину.
— Сегодня просто праздник какой-то! — восклицает Катя, встречая меня в сестринской. — Галина Николаевна ушла на больничный!
— Ого! И кто вместо неё?
— Угадай.
— Неужели… ты?
— А то! — улыбается коллега. — Катерина Сергеевна — временно исполняющая обязанности старшей медсестры.
— Боюсь-боюсь! — кривляюсь в ответ. — Катерина Сергеевна, прошу меня простить за то, что опоздала на тридцать секунд. Наказывать не будете?
— Даже не знаю, Ковалевская, что может заставить меня помиловать вашу душу. Хотя нет, знаю! С вас чай и шоколадный батончик!
Я смеюсь и клятвенно обещаю исправиться, а затем вздрагиваю от частого сигнала из пятой палаты. Алёна. Девятнадцатилетняя беременная.
Накинув халат и пригладив волосы, быстрым шагом иду по коридору. Начинаю размышлять над тем, не переборщила ли я вчера, сказав Кириллу о жалости? Это было чем угодно: помутнением, безумством, ностальгией, но только не жалостью. Средством защиты. От самого же Самсонова.
Толкнув дверь, прохожу в палату. Алёна стоит у окна в цветастой хлопковой пижаме. Услышав, что я вошла, медленно оборачивается.
— Доброе утро! — произношувесело. — Алёна, как дела?
— У меня тут… вот…
