За пятерых убитых сотрудников милиции суд не пощадит. Все понимали, что амнистии на такое не распространяются и на помилование рассчитывать не приходится. Разве только побег? И хоть нереально было сбежать из тюрьмы, не мечтай о том — не доживешь до приговора. Некоторые, кому и надеяться было не на что, сошли с ума.
Фартовые предпочитали смерть, чем пожизненное лечение в психушке при тюрьме. Там больных за людей не считали и никому не дали шанса умереть своею смертью. Попасть в психушку для фартового было западло.
Правда, иные, угодив туда, по счастливой случайности убегали на волю. Но это бывало слишком редко. Терпеть же побои от санитаров, жестокие, постоянные, слышать насмешки, терпеть все издевательства, поруганья — все равно, что пройти через десяток смертей.
Может, потому мечталось законникам попасть не в психушку, а на урановые рудники, куда из-за нехватки рабочих рук, как слышали, увозили смертников. Там они через полгода сами умирали, если не могли сбежать.
— Леший, падла, теперь кодлу сколачивает, чтоб нас снять с тюряги, — мечтает фартовый, уставясь в темный потолок камеры.
— Держи шире! Пошел срать, забыл, как звать! — отозвалось из угла.
— Верняк, нарисуется! Иль посеял мозги? Да если всех нас в расход пустят, он тут же кентель посеет. За нас с него трое паханов спросят. На разборке. То не водяру хавать. Уж он, паскуда, допрет, что его ждет впереди! Не просто «маслина» или «перо». Его в параше, как пидора, приморят. Чем так жмуриться, расстарается, козел.
Бурьян лежал один, на железной шконке. Нет, ему не вменяли убийство сотрудников милиции. Его обвиняли в ограблениях, побеге. Срок, конечно, светил немалый. От и до… Получалось не меньше червонца. Это, если суд даст по минимуму. Но с чего бы? На такое можно было рассчитывать до побега. Пока не стал совершеннолетним. После того он побывал в делах. И следователю доподлинно все известно.
Кравцова не пугает, не успокаивает его. Она допрашивает холодно, сдержанно, официально.
«Небось, кентель до сих пор болит от булыжника, ишь, не волокет ее на добрые слова. Вышибло их», — не без сожаления думает Бурьян. И вспоминает последний допрос. Он решил закатить истерику, изобразить нервный стресс, чтобы с неделю побыть в больничке, откуда, оглядевшись, можно убежать на волю.
— Что пытаете? Чего тянете из меня? Не загробил я ваших лягашей! Никого не замокрил. Меня едва не расписали! А вы кого-нибудь из них привлекли к ответственности? Хоть один мусор пойдет под суд, что я в реанимации канал больше месяца? — начал он, едва переступив порог кабинета.
Кравцова молча выслушала. И указала на табуретку напротив.
— Почему меня допрашиваете?
Ирина спросила о «липовых» документах, «маскараде»:
— Мне такое не боталось. Сам впервой слышу.
— А сберкассу в Катангли грабили разве без маскарада? Мне известно иное. Никто из вас не появился там в родном обличье. И вы тоже не без «накладок» туда ворвались.
— Я «под сажей» был. Теперь уж чего темнить? Капроновый чулок, черный, на себя надел, — признал Бурьян.
— Зато Леший был под маскарадом. И другие — тоже. Не видеть не могли, — настаивала Кравцова.
— Пахан в сберкассе не возникал, — буркнул Бурьян.
— Как не был? По показаниям кассира, низкорослый, худой человек ударил ее по голове чем-то тяжелым…
— Если бы Леший ее кокнул, она бы уже не вякала. Это, как мама родная, — усмехнулся Бурьян.
— Выходит, у Лешего есть двойник?
Бурьян пожал плечами, ничего не ответил.
— Следствию известно, что именно вы забирали у жительницы Сезонки изготовленный по заказу «маскарад». Зинаида на допросе признала и факт денежных расчетов вами с нею.
— Лажу подпустила, старая сука! Век свободы не видать, если я с этой шмарой трехал! — возмутился Бурьян.
— Ну, а к чему ей лгать?
— Дрейфит, лярва, разборки. Что я с нею за фискальство встречусь на темной дорожке. Кто ж ей за пахана горлянку вырвет? Вот и клепает на меня, чтоб до конца жизни упрятали на дальняк. А еще файней — под «вышку». Чтоб самой дышать, не дергаясь, — признался Бурьян.
— Какие у вас с нею были отношения? — спросила Ирина.
— Никаких, — отвернулся Бурьян.
Но Кравцова заметила дрогнувший подбородок и побледневшее лицо.
— Она была любовницей вашего отца много лет.
— У него таких хватало. Она других не лучше. И почему его любовницей? Она со всем городом переспала. С каждым, у кого в штанах горело.
— Может, и так. Но Леший навещал ее чаще других. И доверял многое.
— Вот его и колите! Я не Леший! И не Зинка! — не сдержался Бурьян.
Ирина уточнила вопрос:
— Но тогда почему валит она вину на вас, не боясь мести Лешего? Если она одна из многих, то сын — из многих — один?
Бурьян потемнел лицом. Он слышал вопрос, ударивший по самому больному — по самолюбию… Ему так не хотелось отвечать. Но Кравцова ждала…
— У меня была мать. Обычная. Не фартовая. Когда она умерла, я был совсем зеленым и не понимал, что случилось с нею. Думал, уснула. А она — не вставала. И я пошел искать Лешего. Он был у Зинки. Она выгнала меня. Назвала выблядком. Отец был пьян. Пришел утром. Я всю ночь спал рядом с мертвой. С того дня все перевернулось во мне. Я все помню. И оскорбленную мать, и ту ночь. И много чего еще. Я ничего не забыл, и ничего никому не простил. Но я не мстил. Никогда. И Леший за меня мстить никому не станет. Ни Зинке, ни легавым, ни вам. Я — его позор! Вор, если он фартовый, не должен иметь детей, жену. Он — вольный ветер… И отречется, боясь разборки, даже от матери. Ну да что я тут растрепался, это всем известно, — оборвал сам себя Бурьян.
— Скажите, почему Леший не воспользовался документами шанхайских пьяниц? Ведь они их за бутылку с радостью бы отдали? — спросила Ирина.
Бурьян отрицательно мотнул головой:
— Прокол! Такое самой можно высчитать! Шанхай бухает, но башку не пропьет. Там свои ксивы никто за водяру не даст и не продаст. Шанхайцев всякую неделю легавые трясут. И ксивы смотрят. Не окажись у кого — тут же сгребут за задницу. Куда дел? В клетку сунут. Потому что репутация крапленая. И быстро нашмонают, кому их сплавил. А и фартовые, где живут, там не срут. Правило известное… Не стали б шанхайцев тыквой в петлю совать. Из своего интереса… То же самое — с Сезонкой. Там свои.
— А какой маскарад предпочитает Леший?
— Вы меня, что, за падлу держите? — изумился Бурьян.
— С чего вы взяли?
— Засвечивать пахана мне! Да файней сдохну! К тому ж не темню, не знаю о маскараде.
— В сберкассе вы деньги забирали?
— У двери на стреме был. Чтоб не возникли легавые и вовремя про атас вякнуть. Чтоб без шухера.
— Какую долю вы получили тогда?
— Кой хрен! Все в общак! Мне не обломилось! — вырвалась обида наружу. И вдруг, глянув на Кравцову, спросил тихо: — А как думаете, сколько мне суд вломит?
— Не могу знать. Но если я буду поддерживать обвинение, найду немало смягчающих вину обстоятельств. Если снова не ударитесь в бега. У вас в сравненье с прочими есть хорошие надежды, что выйдете на волю достаточно молодым и сумеете наладить жизнь. Если снова не вернетесь в «малину».
— А меня куда отправят в ходку?
— Думаю, в Охе останетесь. По месту совершения преступлений. Так закон требует.
И Бурьян радовался.
— В Охе не на Колыме! Не в Воркуту! И надежды есть. Помочь обещала! Первая в жизни! Дай-то Бог!
Глава 5. ФОРШМАНУТЫЙ
Едва нырнув в кусты. Леший вмиг забыл, зачем его отпустили. И, присыпая следы едучей махоркой, бежал вприскочку меж коряг, валежин, одолевая завалы, пни.
Он живо содрал с себя «маскарад». И, сунув его в сумку, какую по счастью иль по случайности не проверили и не забрали проверяющие, во весь дух помчался к реке, видневшейся внизу, у сопки.
Едва выскочил на берег, приметил лесовоз. Тот мчал порожняком, видно, в лес, на деляны.
Леший мигом сообразил, что прорываться ему теперь в Корсаков не стоит. Именно его, а не другого, будут ловить милиция и пограничники на всех подходах к городу. И маскарадные, и родные описания внешности теперь будут известны каждому постовому. «А значит, надо «лечь на дно», затаиться на время где-нибудь. Но где? Ведь не вечность, надо будет на материк сорваться, к кентам. А как? Ксива форшманута. С нею лишь в берлогу к медведю. Никому иному не покажешь. Тот майор все паспортные данные велел проверить», — нагнал Леший лесовоз. И, закинув сумку, подтянулся на ходу, заскочил на грузовую площадку и, пригнув голову, чтоб водитель не приметил, лежал, свернувшись в серый, маленький ком человечьего страха и усталости.
Куда идет машина, куда везет его, он не знал. Зато осознавал, что спасается от погони, пуль, собачьих клыков и от расстрела.
Машина подпрыгивала на каждой кочке. И один раз Леший едва удержался. Он пытался определить, куда ведет эта дорога? В село, в тайгу или на погрузочную площадку к каким-нибудь складам стройматериалов?
