Но пожалуйте‑ка сюда, сеньор лиценциат, и скажите‑ка: сейчас, в настоящее время, а также в тот миг, когда ваша милость вела такие речи, где на земле пребывали — пребывали тогда — Великий капитан и Диего Гарсиа де Паредес? После того как реальный человек умрет — и, возможно, найдет себе место в памяти других людей — в каком смысле он значительнее, чем любой из вымышленных поэтами персонажей, которых вы поносите? Вы, ваша милость, должны помнить со времени учения афоризм: «Operari seguitur esse» — «Свершению предшествует существование», а я добавлю, что существует лишь тот, кто свершает, и что существовать — значит свершать; и если Дон Кихот свершает по отношению ко всем, кто знает его, свершения, утверждающие жизнь, то Дон Кихот — лицо, куда более историческое и реальное, чем многое множество людей, от которых остались одни лишь имена, и имена эти кочуют по летописям, которые вы, сеньор лиценциат, считаете достоверными. Существует лишь свершающий. Выяснение того, существовал ли некто либо не существовал, — следствие того, что мы упорно стараемся не замечать тайну времени. То, что было и чего уже нет, — не более существенно, чем то, чего еще нет, но что когда‑нибудь будет; прошедшее существует не в большей степени, чем будущее; и не в большей степени, чем будущее, оказывает воздействие на настоящее.94 Что сказали бы мы о путнике, упорно старающемся отрицать дорогу, которую ему предстоит пройти, поскольку мнит истинной и настоящей лишь ту, которую уже прошел? И откуда вы взяли, что эти существа, истинное существование которых вы отрицаете, не обретут когда‑нибудь оное, а посему уже существуют в вечности; и, более того, разве все, что только еще замышлено и зачато, не существует в вечности как нечто реальное и действенное?
И прав был хозяин постоялого двора — не зря же принял под кров свой героя, — был он прав, когда сказал вам, сеньор лиценциат: «Нет, и не говорите, сеньор, если бы вы все это (рассказ о подвигах дона Сиронхилио Фракийского) услышали, вы бы рехнулись от восторга. А за вашего Великого капитана и Диего Гарсию я не дам и двух фиг». В вечности легенды и вымыслы истиннее истории. И в диспуте между вами, сеньор священник–рационалист, и хозяином постоялого двора, исполненным веры, верх остался за этим последним. Что вам удалось, сеньор лиценциат, так это поколебать веру Санчо, слушавшего спор; но вера, не завоеванная в борьбе с искушающими сомнениями, не есть вера, порождающая свершения, которым суждена долгая жизнь.
И тут, прежде чем продолжать, нам следует сказать несколько слов, — хоть и мимоходом, большего они не заслуживают — о тех пустопорожних и наглых субъектах, которые осмеливаются утверждать, будто и сами Дон Кихот и Санчо никогда не существовали взаправду и что они всего лишь литературные персонажи.
Их доводы, высокопарные и напыщенные, не заслуживают опровержения, настолько они смешны и абсурдны. Слушать их досадно и тошно. Но поскольку есть еще простаки, которые клюют на мнимый авторитет господ, отстаивающих столь зловонную теорию, и прислушиваются к их разглагольствованиям, то следует предостеречь обманутых, чтобы не принимали на веру мнений, бытующих столь издавна и с одобрения самых высокоумных и важных персон. В утешение и подкрепление людям простодушным и честным я намерен, с помощью Божией, написать книгу, в которой будет доказано, с помощью отборных доводов и со ссылками на отборнейшие, да притом многочисленные авторитеты, — тут они как раз к месту — что Дон Кихот и Санчо существовали на самом деле и взаправду и все, что о них рассказывается, произошло именно и в точности так, как об этом рассказано. И докажу таким образом вот что: услада, утеха и польза, извлекаемые из этой истории, — сверхдостаточное основание для того, чтобы признать ее достоверность; но мало того: если отрицать ее, придется отрицать вдобавок еще очень многое, а эдаким манером мы дойдем в конце концов до того, что расшатаем и поколеблем правопорядок, на котором зиждется наше общество, а правопорядок, как известно, в наши дни высший критерий истинности всякого учения.
Главы XXXIII и XXXIV
Две эти главы95 заняты «Повестью о неуместно [25] любопытном», повестью, неуместно[26] прерывающей историю Дон Кихота и ничем для нее не любопытной.
Глава XXXV
в которой рассказывается о жестокой и необыкновенной битве Дон Кихота с мехами красного вина и дается окончание повести о неуместно[27] любопытном
После диспута меж священником и хозяином гостиницы и во время чтения неуместной «Повести о неуместно любопытном» произошло печальное приключение с бурдюками красного вина, которые изрубил Дон Кихот, находившийся во власти сна и сновидений. Сервантесу следовало умолчать об этом приключении, даже если Дон Кихот и репетировал во сне подвиги, которые собирался свершить наяву. И хорошо еще, что пролито было всего лишь вино, да хоть бы и было пролито все оно до капли, есть о чем жалеть.
Чтобы судить здраво об этом приключении, следовало бы знать то, чего мы не знаем, а именно что же привиделось тогда во сне Дон Кихоту. Судить об этом по–другому значило бы высказать мнение вроде того, которое высказал бы один из наших прытких мудрецов, услышь он крики Иньиго де Лойолы в странноприимном доме Луиса де Антесаны, в Алькала‑де–Энаресе; этот странноприимный дом «был в ту пору печально известен тем, что по ночам там разгуливали домовые и прочая нечисть», и когда однажды «в глухую темь» Иньиго де Лойола ощутил, что покой, где он пребывал, весь заходил ходуном, «волосы у него стали дыбом, словно узрел он некое устрашающее и грозное видение»; затем, однако ж, пришел в себя и, увидев, что страшиться нечего, пал на колени и принялся громкими криками взывать к бесам, словно бросая им вызов; и говорил он, как повествует о том падре Риваденейра в главе XI книги V «Жития», вот что: «Адские духи, коли дал вам Господь какую‑то власть надо мной, то вот я перед вами; творите ее, ибо не собираюсь я ни сопротивляться, ни увертываться от ваших козней; но коли не дано вам надо мною власти, что вам проку, богопротивные и проклятые духи, от того, что вы меня запугиваете? Чего ради вы разгуливаете здесь, нагоняя попусту пустые страхи на детей и на малодушный люд? Понимаю, в чем тут хитрость; не можете навредить нам делом, вот и хотите устрашить всякими лживыми фокусами». И прибавляет добрый падре–жизнеописатель, что «с помощью сего столь мужественного деяния он не только одолел страхи той ночи, но с тех пор утратил всякую боязнь перед происками дьяволов и видениями, что насылает Сатана».
Рассказывая о приключении с мехами, обстоятельнейший жизнеописатель открывает нам одну тайную подробность, а именно что длинные и тощие ноги Дон Кихота «были порядком грязны». Мог бы и умолчать. Но с помощью этой подробности он показал нам, что в конечном счете Рыцарь был детищем своего сословия: опрятность никогда ведь не входила в число рыцарских добродетелей. Настолько, что даже если будет сказано об испанском рыцаре, он‑де любитель чистоплотности, потом выяснится, что добродетель сию до крайности он не доводит. Вот пример: в главе XVIII книги IV «Жития Лойолы» говорит нам Риваденейра, что «хоть и любил он бедность, но неопрятность была ему не по нраву»; и, однако ж, в главе VII книги V рассказывает, что на «одного послушника наложил он суровое покаяние за то, что тот иной раз мыл руки с мылом, ибо показалось ему, что для послушника уж слишком это большое баловство». И сущая истина, что доктор Уарте, в главе XVI своего труда, который мы уже цитировали, среди свойств, присущих тем, кто сведущ в воинском искусстве, подобно Дон Кихоту и Лойоле, третьим свойством их называет небрежение к внешнему виду собственной особы: «Почти все они неряшливы, грязнули, чулки спущены, в складках, плащ наброшен кое‑как, любят ходить в старье и никогда не меняют одежды»; и он дает объяснение этой их особенности, говоря, что «тот, кто велик разумом и богат воображением, в грош не ставит мирские прикрасы, ибо ни в единой из них не находит ни ценности, ни смысла», и добавляет, что «лишь помыслы о божественном им по вкусу и на радость; это цель их устремлений и попечений, до прочего же им и дела нет».
Правда, во времена Дон Кихота, Иньиго де Лойолы и доктора Уарте люди еще не додумались до открытия микробов и всяческой асептики–антисептики и не зашел у них ум за разум на почве идеи, что, покончив со всей этой мелкотой, мы чуть ли не покончим со смертью; и не полагали они еще, что лишь в гигиене счастье — своего рода предрассудок, не менее опасный и не менее смешной, чем надежда на то, что, гваздаясь в грязи, обретешь небо. Немытый человек всегда нечто большее, чем вымытая свинья, хотя еще лучше, если человек моется.
Что же до самого приключения, следует отметить, как твердо Санчо, добрый Санчо, верил в то, что великан обезглавлен, а вино — это кровь; вот «все и расхохотались». Все хохотали, хозяйка оплакивала свои мехи, ей вторила Мариторнес, «дочка же молчала и только время от времени улыбалась».[28] Поэтическая подробность! Дочка, влюбленная в рыцарские романы, улыбалась. Освежающая роса в разгар пытки смехом, которую терпел Дон Кихот! Средь общего хохота от улыбки хозяйской дочери словно веяло состраданием.
