Техасец чуть слышно засмеялся и стал спускаться по скрипучим ступенькам в салун. Грядущий вечер обещал быть весьма приятным. Джинджер была чертовски хороша и, как никто, искусна в постели. Она знала множество способов ублажать мужчину и губами, и языком. Его не волновало то, что, несмотря на свои двадцать четыре года, она имела многоопытный рот и взгляд гораздо более зрелой женщины, а ее роскошным телом уже наслаждалось неисчислимое количество мужчин. Таковы были издержки ее профессии.
Она работала танцовщицей и официанткой в «Серебряной шпоре», а проституцией занималась сама по себе, отстегивая Мэг некую часть своего заработка за право пользования маленькой, безвкусно обставленной спальней наверху.
Джинджер была одинока, как и большинство девушек, работавших в «Серебряной шпоре», и зарабатывала себе на жизнь единственным доступным ей способом. Он не считал, что занятие проституцией унижает ее. На самом деле он восхищался тем, как она сумела себя зарекомендовать.
Джинджер была наиболее желанной девушкой в салуне, вероятно, благодаря ее широкоизвестной репутации искусной жрицы любви. По собственному немалому опыту Техасец знал, что она лучшая из всех, себе подобных. Однако его раздражали ее собственнические наклонности. То, как она вела себя сегодня утром, служило наглядным тому подтверждением. Эта женщина так и липла к нему, каждую минуту стараясь соблазнить его своим телом, вынуждая его оставаться с ней все дольше и дольше. Такая навязчивость начинала надоедать Техасцу. Джинджер была настолько одинаковой и предсказуемой в постоянной жажде его внимания, что он уже не испытывал того удовольствия, которое пережил, впервые оказавшись с ней в постели. К тому же ее ревность вызывала раздражение. Похоже, она в самом деле приревновала его к этой наивной восточной школьнице Брайони Хилл! Более того, в последнее время Джинджер стала расстраиваться всякий раз, когда он разговаривал с другими танцовщицами из салуна. Взять, например, эту Лайлу, симпатичную брюнетку с длинными, стройными ногами, которая всегда носит черные чулки в сеточку. Недавно Джинджер закатила ему сцену из-за того, что он просто обнял за талию одну из официанток, которая принесла ему выпивку.
Техасец вздохнул, приближаясь к центральной комнате «Серебряной шпоры». Джинджер лучше бы поостеречься, потому что собственнические замашки он не переносил. Ему претила мысль стать собственностью женщины, какой бы то ни было, и Джинджер придется с этим смириться.
Техасец любил жизнь, которую сам для себя выбрал. Он привык жить в постоянной опасности, получать удовольствие тогда, когда ему хотелось, и не отчитываться в своих поступках ни перед кем, будь то мужчина или женщина. Менять своих привычек он не собирался. Техасец уже давно жил такой жизнью, и теперь слишком поздно начинать новую жизнь или возвращаться к прежней, давно забытой. Он подумал о письме, полученном на прошлой неделе и заброшенном на дно седельной сумки, и о полудюжине других, присланных ему Дэнни за последние месяцы.
Временами, в одиночестве сидя у костра где-нибудь в горах или в пустыне, он возвращался мысленно в прошлое, но… нет! Он был слишком виноват, слишком горд и слишком упрям для этого. Кроме того, рассуждал он сам с собой, совсем не плохо иметь свободу выбора – жизнь или смерть.
Он решил, что непременно должен научить Джинджер не вмешиваться в его личную жизнь, потому что собирался переспать с длинноногой Лайлой, прежде чем переберется из Винчестера в какой-нибудь другой город. Эта девушка осталась единственной танцовщицей в «Серебряной шпоре», с которой он еще не был в постели, исключая Дэйзи, конечно…
При воспоминании о маленьком напуганном личике, обрамленном пшеничными кудрями, об огромных васильковых глазах и крохотном розовом ротике он с усилием переключил свои мысли на реальные события и на дело, которое ему предстояло сделать. Ему нужно было закончить работу в этом городе, и до ее завершения он не собирался отсюда уезжать. Довольно думать о Джинджер Ла-Рю и ее проблемах. Настало время заняться более важными делами.
Войдя в просторный зал салуна, он машинально окинул взглядом его посетителей. Большая комната была относительно пуста, только около одного из карточных столов собралась кучка мужчин, куривших и ведших бесцельные разговоры между глотками виски. Был почти полдень, а салун не наполнится раньше вечера. Теперь, когда в комнату через открытые окна врывался апрельский солнечный свет, она выглядела совсем иначе, не так, как вечером. Скоро здесь появятся буйные ковбои, будет раздаваться визгливый смех танцовщиц, под потолком поплывет запах виски, табака, дешевых духов, и тапер будет играть свои незатейливые мелодии, а танцовщицы танцевать на столах и на крышке пианино, задирая свои разноцветные юбки и искушая посетителей видом стройных ножек в ярких чулках. Огромные канделябры будут опасно раскачиваться, играя светом на красных с золотом обоях заведения и на сводчатом потолке. Но все это будет вечером, когда в «Серебряную шпору» пожалуют уставшие за день жители города. Это место, где можно выпить, повеселиться и расслабиться.
Теперь же это была тихая комната с дюжиной маленьких, круглых игорных столов, изогнутой стойкой бара с обычным ассортиментом напитков и стаканов и кучкой ранних посетителей. Техасец сел на одну из высоких, обитых черной кожей табуреток за стойку и заказал Люку, широкоплечему, темнобородому бармену, крепкий черный кофе.
Он устроился на табурете вполоборота, так, чтобы в поле его зрения попадали двойные вращающиеся двери, выходившие на улицу, и посетители за карточным столом. Техасец знал каждого из них. Это были рабочие с местных ферм, которые приехали в город, вероятно, за провизией, но, несмотря на их очевидную безобидность, он предпочел не поворачиваться к ним спиной. Жизнь научила его простой истине: единственный человек, которому можно доверять, – это ты сам, поэтому в любой ситуации необходимо принимать все возможные меры предосторожности.
Итак, Техасец пил кофе, низко надвинув шляпу на глаза. Со стороны он казался расслабленным и беззаботным, хотя на самом деле он был начеку, готовый молниеносно отреагировать на любую неожиданность.
В зал вошла женщина. Ее огненно-рыжие волосы были причудливо уложены, прическу прекрасно дополняла огромная ярко-голубая шляпа, украшенная блестками и высокими синими перьями. Длинное сатиновое платье в тон шляпы тоже мерцало блестками, плотно облегая каждый изгиб ее высокой царственной фигуры с роскошными формами. Эта красивая женщина с большими голубыми глазами, блестевшими подобно ее блесткам, была Мэг Донахью. Огромные серьги из горного хрусталя красовались у нее в ушах, сияя и переливаясь при каждом движении головы. Мэг источала крепкий, головокружительный аромат жасмина и сирени. Присев на соседний табурет, Мэг широко улыбнулась Техасцу:
