Взять себя в руки оказалось труднее, чем она думала, но стоять столбом посреди площади, когда солнце галопирует над головами, было глупо. Дина упрямо мотнула головой, и волосы — здесь у неё снова были волосы, а не мягкий ёжик бритой головы — упали на плечи и на лицо. Дина привычно сдула со щеки лёгкую прядь и потянула Алекса за собой.
— Бежим, у нас мало времени!
— Куда? — Алекс не сопротивлялся, он всё ещё не мог прийти в себя.
— На Римского-Корсакова. Нам туда очень надо.
— Ладно, ладно, — поспешно согласился он. Помолчал секунду и выдохнул то, что искажало лицо с самого момента встречи: — Мы едва не разминулись. Я собирался уходить и был бы уже далеко отсюда, но задержался…
Дина пожала плечами. Они ведь встретились? Значит, не стоило и переживать.
— Забей, давай двигаться!
Целый квартал от площади пробежали молча. Алекс порывался что-то сказать, но Дина тащила его за собой, советуя поберечь дыхание. Там, в нормальном мире, мог закончиться наркоз или, что куда хуже — могла прийти мама Алекса!
Позади справа остался особняк Шувалова — розовый с белым, как кремовый торт, в родном Питере, а здесь почти серый; мелькнуло знакомое кафе «Папарацци» на другой стороне. Прямая как стрела, пустая светлая улица будто манила вперёд, и Дина всё прибавляла ход. Они миновали арку надземного перехода Почтамта, когда Алекс внезапно остановился как вкопанный. Дина с недоумением обернулась, выпустив его руку.
Тяжело дыша и мерцая, словно испорченная лампа дневного света, он стягивал с себя жилет. Только теперь Дина сообразила, что стоит в спортивном костюме, который был на ней в больнице и у которого одна штанина разрезана до самого бедра, а на ногах только толстые носки с кожаной подошвой. Однако ей совершенно не было холодно, скорее, наоборот — от жара горели щёки.
— На, — Алекс протянул ей пуховик, — и объясни, куда мы несёмся?
— Ладно.
Дина натянула жилет.
— Я вернулась за тобой. Как — потом расскажу, когда выберемся. Смотри на небо — у кого-то из нас слишком мало времени! Это место — никакой не Питер. И вообще, не уверена, что вот это всё, — она ткнула пальцем в сторону мрачного здания дворца культуры, — существует на самом деле! Мы все лежим в коме, кто где… И ты, и я, и Витёк, и Доктор, и «уходящие». Все. Просто кто-то очнётся, а кто-то — нет. Я нашла тебя там, дома. Ты не умер, Лёш. Пока не умер. Тебя мама ждёт. Вспоминай давай!
Алекс нахмурился так, что брови почти сошлись в одну линию. Глаза совсем потемнели.
— Но я не могу, — выдавил он, почти простонав.
— А я помогу! — уверенно заявила Дина и снова потянула его за собой.
Самую короткую дорогу до дома Алекса она заучила по Гугл-картам назубок.
— Объясни толком, — принялся допытываться Алекс прямо на ходу, — что там с комой?
Дина помедлила. Странное чувство не позволяло выложить всё, что она знала. Непонятно откуда взявшаяся уверенность в том, что он должен вспомнить себя сам, без подсказок, мешала говорить. Ведь даже то, что она назвала его имя, никак не помогло.
— Если коротко, — ответила Дина, — то все, кто тут бродит, находятся при смерти. Но пока не умерли. Как я понимаю, «уходящим» очнуться уже без шансов, а те, кто вспоминает, приходят в себя и продолжают жить.
— А третьи? Такие, как я? Как Доктор?
— А ты давно в коме, Алекс. Пятьдесят на пятьдесят…
Дина сбилась на последних словах, мельком глянув на взволнованное лицо парня. Оно часто мерцало, расплываясь и проявляясь снова с болезненной чёткостью.
— И шансы падают, — нехотя признала она со вздохом. — Быстрей идти можешь?
Торопливым шагом и бегом они добрались до моста через Мойку, свернули к Театральной площади, проскочили между Мариинским театром и Консерваторией, перед оградой сада повернули налево и, пробежав почти до перекрёстка, нырнули под арку.
В стылом полумраке возилась нечёткая тень, пластаясь вдоль стен. Дина пулей проскочила мрачный туннель и влетела во двор — просторный, с грязно-жёлтой трансформаторной будкой в середине и крохотным сквериком на два чахлых деревца перед ней. Алекс почти не отставал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вот! — Она жадно дышала ртом, заглатывая большие порции воздуха, словно рыба на берегу, которой не хватало воды. — Это твой дом.
Алекс задрал голову, вглядываясь в тусклые окна.
— Не уверен… Не помню, — прошептал он.
— Пошли, надо найти твою квартиру! — Дина сдаваться не собиралась.
Она прекрасно помнила, как подействовал родной дом на неё саму.
Дом Алекса был старым и сильно отличался как от новостройки в Озерках, так и от бабушкиной сталинки, где Дина жила раньше. В парадном оказалось светло, как на улице — сумрак разгоняли огромные окна. Третий этаж, по ощущениям, находился на уровне не ниже обычного четвёртого. Алекс поднимался медленно, с недоверием ощупывая рукой деревянную накладку на перилах лестницы, всю в проплешинах полустёртой коричневой краски. «Толик-дебил» было процарапано в сероватой побелке, прямо над неровной линией грязно-зелёной краски стены, которая никак не сочеталась с витой чугунной решёткой под перилами и истёртой, местами выбитой, но всё же мраморной плиткой ступенек. Пахло кошачьей мочой и застарелым табачным дымом.
В квартире царил полумрак, заставивший Дину вздрогнуть. Незастеклённые книжные полки возносились под самый потолок узкого коридора. Она вошла первой и сразу оглянулась — Алекс начал вспоминать буквально с порога. Он изумлённо уставился в никуда широко открытыми глазами. Лицо перестало мерцать, расслабилось, и на нём появилось удивительное выражение — мягкое, детское. Дина чуть дышать не перестала, побоявшись его спугнуть. Замерла возле высокой двери в одну из комнат.
Это длилось недолго. Минуты не прошло, как Алекс пришёл в себя и распахнул те самые двери, возле которых она стояла. Видения из забытой жизни накрывали его одно за другим, он попятился и без сил упал на тахту. Что он вспомнил? Дина не знала, знала только, что воспоминания могут быть болезненными.
Неожиданно он подскочил, заметался по комнате с криком «Давыдченко! Точно!» и возбуждённой скороговоркой выпалил всю свою родословную. Дина ничего не запомнила, кроме его сияющих глаз. Что-то произошло. Алекс менялся. Прямо на глазах перестал сутулиться, как будто уронил с плеч невидимый груз, заулыбался широко и искренне, так заразительно, что заставил Дину смущённо улыбнуться в ответ. Она вздохнула от облегчения, готовая радоваться с ним вместе, и тут он вдруг погас.
«Мама?» — тоскливое непонимание в голосе друга живо напомнило Дине страх перед пустотой в памяти там, где должен был находиться самый главный в жизни образ. Не раздумывая, она потянула Алекса в коридор:
— Давай пойдём в её комнату?
И снова он замер. Переживать происходившее с Алексом было тяжело. Сердце болело от сочувствия и невозможности как-то помочь. Ему в голову пришло что-то страшное — лицо исказилось, закаменело в испуге. Дина отвела взгляд в сторону. Узкая комната была очень скромной, словно в ней жила монашка. Но, по мнению Дины, мама Алекса на монашку не походила, несмотря на измученный вид. Обычная женщина, каких миллион. Симпатичная даже.
Алекс вздрогнул всем телом, резко и громко задышал открытым ртом, вцепился в наличник с такой силой, что покачнись — и вырвал бы.
— Что с моей мамой? — просипел он так страшно, что Дина оторопела на миг.
И сразу же сообразила, что именно ему пришлось вспомнить. Торопливо и жарко, так, что от волнения начали гореть щёки, она успокоила Алекса, ругая себя последними словами за то, что не рассказала ему толком о том, что с его мамой всё в порядке.
Первые признаки того, что этот день не будет похож на тот, который она здесь уже провела, появились, когда они возвращались к Мойке. Впереди уже виднелось открытое пространство Театральной площади, до моста оттуда было рукой подать.
