Окончательно он пришёл в себя от того, что она пыталась заставить его подняться, тянула наверх и что-то испуганно кричала прямо в лицо. Губы девушки шевелились, но, кроме звона в ушах, он не слышал ни единого звука. Тело болело так, словно по нему проехался грузовик.
— …меня? — с трудом разобрал он обрывок фразы, скорее прочитав по губам, чем действительно услышав.
— Слышу. Плохо, — выдавил он.
Туман, или что бы это ни было, исчез. Когда это произошло, Лёша не помнил.
Он шёл, пошатываясь, стараясь поменьше опираться на подставленное Диной плечо. Она не дала ему и пары минут передышки, выразительно ткнув пальцем в небо: судя по положению солнца, уже перевалило далеко за полдень. Их больше никто не преследовал. Никакого намёка на присутствие Тьмы Лёша не обнаружил, не видела ничего и Дина.
— Что ты такое сделала?
— Да чёрт его знает, — сдавленно отозвалась Дина из-под его руки, перекинутой через её шею. — Наорала на неё. Знаешь, я даже бояться не смогла — так она меня выбесила! Пыталась сожрать, но подавилась!
— А ведь она за мной пришла, — сообщил он.
Стыд — за свою слабость; за то, что висел сейчас на Дине, как куль с песком, едва передвигая ноги; за то, что не встал во весь рост рядом с ней перед ревущей стеной чистого ужаса, а скорчился в слезах, как последний трус — стыд и горечь жгли Алексея огнём.
— Я поняла. Если бы за мной, так и утащила бы сразу.
— Она, — Лёша запнулся, — со мной говорила.
Дина кивнула:
— Со мной в прошлый раз тоже говорила. Страшно, да?
Она вывернулась из-под руки и заглянула Лёше в лицо. Глаза сияли так, что он на миг решил, будто даже шрамы исчезли со щеки. Нет. Не исчезли, но какое это имело значение? Девушка показалась ему такой красивой, что у Алексея перехватило дух.
— И мы снова её уделали! — победно заявила Дина.
— Ты. Ты снова её уделала! Хорошо, хоть к тебе она теперь не цепляется!
Она хмыкнула:
— Чует, зараза, что я здесь проездом. Кстати, Алекс (она упрямо звала его именно так, как успела привыкнуть, и ему это нравилось), я понятия не имею, когда меня выдернет обратно. Ты уж не подкачай тут, если что?
Лёша напрягся, постарался шагать ровнее, а говорить увереннее:
— Больше меня эта тварь на колени не поставит! Если бы ты только знала, как я хочу домой!
Целая жизнь, свалившаяся на него в одночасье забытыми звуками, запахами, красками и вереницей событий, казалась немного странной. Похожее ощущение он испытал однажды, примеряя свой первый настоящий концертный костюм — тот был сшит на заказ и сидел на Лёше идеально, не топорщась и не стесняя движений. И всё-таки, в нём Алексей чувствовал сковывающую неловкость.
— Знаешь, — задумчиво сказал он Дине, — я словно смотрю на себя со стороны сейчас. Это так странно.
Дина кивнула.
— Ага, знакомое чувство. И?..
Они снова шли, взявшись за руки. Едва слабость немного отступила, Лёша решительно отказался от Дининой помощи.
— Мне кажется, что я многое упустил. Так получилось, что в моей жизни есть только музыка, и всё остальное подчинено ей. Даже мама, по сути, живёт исключительно моей жизнью, а ведь она совсем не старая…
— Выше нос, Алекс! — неожиданно рассмеялась девушка. — У тебя есть шанс всё исправить! Верь мне.
Он улыбнулся, сначала краешком губ, а потом широко, так, что сощурились глаза. Она права. И теперь в его жизни есть не только музыка. Теперь у него есть Дина!
Весь оставшийся до Крестовского путь Тьма вела себя подозрительно смирно. Не вспучивалась, не шипела и вообще — не проявляла к Алексею никакого интереса. Но он старательно обходил все затемнённые места, с подозрением высматривая малейший признак движения. Удивительно, но за целый день — очень короткий — им не встретился ни один человек. Об этом Лёша не жалел, жалел только, что с Доктором проститься не смог.
— Дин, — спохватился он уже рядом со стадионом, — а как я тебя найду там, дома?
Они только что прошли мимо конюшни, и Дина с непонятной тоской оглядывалась на неё уже в третий раз. Не понравилась Лёше эта тоска, вот он и сбил её с грустных мыслей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Болван ты всё-таки, Алекс! — повеселев, сообщила она. — Мы в одной больнице лежим. В одном отделении! Долго искать не придётся.
Это тоже было странно. Дина шла рядом — тёплая ладонь крепко сжимала его руку — и в то же время лежала где-то там, в настоящем мире, погружённая в наркотический сон. И он сам тоже находился где-то, выбитый из жизни ударом по голове, не способный даже дышать самостоятельно. Странно и страшно. Он посмотрел на Дину. Как у неё хватило смелости вернуться, зная правду об этом городе? Как уместить в душе благодарность и восхищение её поступком? Как поверить, что эта отчаянная смелость была предназначена именно ему, Алексею Давыдченко, ничем такого не заслужившему?
Солнце как будто решило ускориться, неожиданно просев до верхушек деревьев, и Лёша, несмотря на усталость, нашёл в себе силы пойти быстрее. Теперь у него просто не было права сдаваться. Дина не отставала. Он скатился по бетонным плитам к воде и помог девушке спуститься, отметив, что тоненькие подошвы её вязаных тапок истёрлись до дыр. «Ну, теперь-то уже всё. Больше идти никуда не надо», — подумал он. Осознание того, что сейчас произойдёт настоящее чудо, вызывало в душе странный, боязливый трепет.
Мутная пелена на несколько секунд схлынула с тонущего солнечного диска. Дина крепко стиснула Лёшину ладонь, он сжал пальцы в ответ. От волнения перехватило дыхание. Держась за руки, они стояли у самой кромки воды — чёрной, неподвижной. На миг встретились глазами и повернулись к закату.
Глава 6. Генеральная пауза
Последний луч знакомо ослепил. Дина зажмурилась, до боли сжав опустевшую руку, и открыла глаза. Под воздушными арками моста ЗСД чернела полоска густой тени. Мутное солнце висело в зените, словно Дину забросило в мультфильм, где нарисованный диск способен прыгать по небу туда-сюда, как ему заблагорассудится.
Она обернулась, машинально обшарив взглядом берег. Алекса рядом не было. Его не было нигде. Он вернулся! Он — вернулся, а Дина застряла. Мёртвый серый мир расплылся перед глазами. Едва удержавшись на ногах от потрясения, не замечая, что слёзы текут по щекам, Дина развернулась и побрела по берегу туда, где можно было подняться наверх. Всё-таки это был не её день, и теперь она осталась совершенно одна на этом пустом берегу.
Гравий сухо хрустел и разъезжался под ногами. Вот теперь ей стало не по себе. «Сколько длится наркоз? Час? Полтора? Пусть время здесь течёт по-другому, но разве я не должна была уже проснуться? А если что-то пошло не так? У врачей вечно что-нибудь идёт не так…» Мысли пугали. Вдруг стало зябко, и Дина поплотнее запахнула расстёгнутую жилетку Алекса.
Вскарабкавшись по бетонному откосу, она выбралась на дорогу, которая тянулась вдоль набережной, и задрала голову. Солнце не сдвинулось с места. Ей показалось, что оно издевательски кривляется в туманном мареве сизого неба. Дина посмотрела вперёд. Над ровной полоской деревьев неподвижным крестиком без нолика нависали крылья мельницы, венчающие башню немецкого ресторана, где она несколько раз ужинала с папой. Уходить с Крестовского не имело смысла, торчать на берегу — тоже. Она со всхлипом втянула сырой воздух и пошла вперёд, медленно переставляя ноги. Тьма, отступившая перед ней там, в центре города, и никак не проявлявшая себя больше, вдруг ожила, завозилась в тени кустов вдоль набережной, заворочалась слабым мельканием где-то на границе зрения. Дина напряглась, выпрямилась, напомнив себе, что теперь ей незачем бояться этой твари, ведь она не умирает там, дома. Это просто воображение играет с ней злые шутки. Упрямо задрав подбородок, она продолжила идти вперёд.
Но страх — мурашками по спине, холодком в сердце — уже заполз под тёплую изнанку жилета. Прокрался из памяти, зазвучав далёким вкрадчивым эхом мерзкого шипения: «Ар-рш».
