Где-то вдалеке взвыли боевые трубы челманов, и это был уже другой звук. Балверу показалось, что он был каким-то печальным, обречённым. Что-то ему подсказывало, что враг почти сломлен, что ещё одно небольшое усилие, и степняки побегут, но этот переломный момент всё пока не наступал. Воины уже выдохлись, и схватка протекала вяло, кое-как. Нужен ещё один удар, решающий. Где взять ещё хотя бы сотен пять свежих, не участвовавших в битве, жаждущих крови и славы, бойцов?
С небольшой возвышенности около опушки леса, где находился военный вождь вигов, в окружении знаменосцев и телохранителей, было плохо видно происходящее на поле боя, к тому же основное действо переместилось дальше, в сторону Волчьих Ворот. Балвер видел только трупы в блестящих доспехах, недалеко, там, где их застала смерть от стрел арбалетов, конный удар россов, и яростная атака войска кланов. То, что происходило дальше, было почти не видно, только какие-то еле уловимые глазом передвижения, и действия. Даже крики умирающих и звон мечей, шум грозной битвы, от какого сначала можно было оглохнуть и сойти с ума, стал слышаться хуже, и человеческим ухом уже не различались отдельные, более громкие вскрики. Что там происходит? Кто одерживает верх?
– Пора менять место ставки. – Проговорил Балвер. – Отсюда ничего не видно.
– Да, мой вождь. – Хардур привстав на стременах, вгляделся в поле своим единственным глазом, его суровое лицо расцвело улыбкой, и он воскликнул: – Я вижу всадника! Это гонец, что ты посылал к воеводе Рутгеру!
– Хвала Бессмертному Тэнгри! – Невольно выдохнул военный вождь. – Хоть что-то узнаем. Что может быть хуже неопределённости?
Он с каким-то особым замиранием сердца ожидал гонца, и тихо, про себя стал молиться, чего раньше никогда не делал, ну разве только когда находился в Храме, у Хранителя Очага. Он робко просил всех известных ему Богов, чтобы они сохранили жизнь его другу Вальхару, и ещё ни разу, не виденному им сыну Ульриха, на кого возлагалось так много надежд. До недавнего времени он и не подозревал, что у погибшего при Балте друга есть сын, а когда ему рассказал об этом Вальхар, то как-то сразу полюбил его, и желал только одного – увидеть, обнять. Может это из-за того, что у самого Балвера никогда не было своей собственной семьи, и накопленная за долгие годы любовь, какую уже было трудно удержать в суровом сердце, была готова выплеснуться на кого-то близкого человека? Он не мог себе объяснить, но почему-то был уверен, что Рутгер очень скоро займёт высокое положение в стране Лазоревых Гор, и в Вольфбуре наступит эпоха процветания и благоденствия.
Едва гонец остановил взмыленного коня, и не успел что-либо сказать, как военный вождь спросил голосом, полным тревоги:
– Что?
– Воевода Рутгер сообщает, что он не сможет атаковать противника с тыла. У Волчьих Ворот осталось в живых полторы сотни воинов, из них только пятьдесят шесть вигов. Остальные – израненные ополченцы и заулы.
– Что с самим воеводой и вождём Вальхаром?
– Вождь Вальхар потерял в битве руку, и сейчас находится в лазарете. Сам воевода Рутгер ранен легко.
– Ты всё видел? Что там происходило?
Гонец на мгновение задумался, и как-то устало, словно весь свой нелёгкий путь проделал пешком, ответил:
– Мой вождь, я участвовал в битве при Балте. Я стоял в первой шеренге и принял на себя всю ненависть и силу гааров, но и там такого я не видел. Волчьи Ворота завалены трупами. Сотнями, а может и тысячами.
– Воевода Рутгер удержал вход в ущелье?
– Да! – Радостно воскликнул гонец. – Он заманил их в ловушку! Его советник, Сардейл, с таким восторгом это рассказывал!
– Сардейл стал советником? – С улыбкой переспросил Балвер. – Старый ветеран, у кого за плечами больше битв, чем прожитых лет, стал советником двадцатилетнего юнца?
Рядом хрипло рассмеялся Хардур, а за ним следом и телохранители. Знаменосцы, недавно посвящённые в воины отроки, долго пытались сдержать свои улыбки, но, в конце концов, не выдержали и они. Старик Хардур, не смотря на свои преклонные года, умел удивительно заразительно смеяться.
– Хотел бы я на это посмотреть!
– Мы всё увидим в своё время. – Оборвал смех военный вождь, привстал на стременах, вглядываясь туда, где продолжалась битва, и мрачно изрёк: – У нас есть ещё одно незаконченное дело. Вперёд! Посмотрим, что творится в стане Аллай-хана!
Вонзив шпоры в крутые бока скакуна, он направил его в поле, уверенный, что его советники, знаменосцы и телохранители не отстают от него ни на шаг.
* * *
Глава 17.
Напрасно Рутгер всматривался в поле, силясь разглядеть, что творится где-то там, почти на самом горизонте. Даже солнце выглянуло из-за туч впервые за два дня, словно наконец-то заинтересовалась делами ничтожных людишек. Было заметно, как неопределённой тёмной массой продолжается медленное, непонятное движение, как поднимаются и опускаются знамёна, и на них уже нельзя было разглядеть, что изображено. Оттуда слабый ветерок доносил крики, непрекращающийся звон стали, рёв рогов, и что-то ещё, что уже можно было почувствовать только на подсознании, зная и понимая, что там, впереди, на пределе видимости войска вигов и россов громили пришедшего из степей врага, чтобы завоевать страну Лазоревых Гор.
От этой мысли на сердце теплело, и оно, как перед первым боем было готово вырваться из груди, переполняемое радостью.
Рутгер посмотрел вниз, на подножие стены, и понял, что уже никогда не сможет спокойно думать обо всём этом. Трупы ещё не стали разлагаться, наполняя окрестности ядом, но в воздухе уже чувствовался какой-то запах, напоминающий об этом, как о неизбежности. Конечно, сколько он помнил, его всю жизнь учили, как быстро убить врага, и казалось, что внутренне он готов к этому. Впрочем, так и оказалось. Он не растерялся, не дрогнул, не побежал, а встретил врага лицом, и «взял на щит», но кто бы знал, каких внутренних переживаний всё это стоило! Тогда, перед боем, смерть казалась чем-то ненастоящим, тем, что с ним никогда не может случиться, да и вообще ни с кем, кого он знает. А если и придёт «безносая», то это представлялось чем-то романтичным, таким, что это можно было встретить как данность. Миг смерти он не мог представить. Он видел только своё имя на Красной Стене Храма Бессмертного Тэнгри, цветы на могиле, и тризну, где поседевшие ветераны поют древние заупокойные песни, славя павших воинов. Он не мог представить себе, что в этой самой могиле может лежать и он. Уже без чувств, без радости, без ожидания завтрашнего дня, просто мёртвый, иссечённый кусок плоти, когда-то бывший живым человеком.
Сколько их было? Сколько осталось? Из двух сотен сильных, хорошо обученных воинов из клана Снежного Барса осталось только пятьдесят шесть измученных, израненных бойцов. Стоило ли всё это таких нечеловеческих усилий, стольких смертей и самопожертвований? Конечно, стоило. За свободу и жизнь будущих поколений всегда умирали воины, и ещё будут умирать многие века. Так было, и так будет. Всегда найдётся враг, жаждущий поработить более слабого, и жить за его счёт ничего не делая, и пока так будет, война всегда останется наиболее действенным способом разрешения споров.
Сколько погибло его ровесников, тех, кто совсем недавно, полгода назад прошёл посвящение в воины клана? Из полусотни молодых бойцов выжило только шестнадцать. Хотя более опытные воины и пытались беречь их, да разве уследишь за всеми в такой яростной битве? Для многих отроков это была первая и последняя сеча. Как теперь смотреть в глаза матерям погибших? Жизнь – ничто, и погибнуть на поле боя – великая честь. Так учат каждого вига с детства, и он это впитывает в себя с молоком матери. Но смерть – это всегда смерть, где бы она ни настигла человека, и гибель всегда будет приносить горе его близким.
Чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы, Рутгер сглотнул сухим горлом, и отвернулся от поля, где вповалку лежали трупы. Тяжкое зрелище. Конечно, он воевода, и его сердце должно быть стальным, подавая пример воинам клана, но ведь ему всего-то двадцать лет! Просто мальчишка! Впрочем, на войне быстро взрослеют.
Он поднял с каменного пола стены обломок меча противника. Что-то в нём показалось ему не совсем обычным, чего он никогда ещё не видел. Виги тоже не украшают оружие. Зачем? Меч должен пить кровь врага, а не быть предметом роскоши. Наборная рукоятка, обтянутая кожей, простенькая гарда, и самое главное – хорошо прокованное лезвие, длинной в два локтя. Клинок челмана даже не походил на оружие. Не сбалансированный, с неудобной рукояткой, кое-как кованный. Такое ощущение, что его делали в спешке, не прилагая к этому особых усилий.
