— Ми трогать нэ станэм. Кто сдасца — отпустэм домой…
— Слышите? Алло!.. Повторяю: договоренность достигнута!.. Здесь собрались представители международных организаций. Я отвечаю своей репутацией… Постарайтесь не подвести меня, ребята. За вами следит весь мир! В ваших руках судьбы народов!.. Алло! Вы меня слышите?!..
— Нэ тронэм… Надоело джихад делать, хотим бизнес делать, — опять вклинился боевик. — Выходи, нэ бойся…
— Алло!.. — вновь послышался голос миротворца. — Солдаты, ваша сдача в плен не будет расценена как трусость. Это переломный момент! Подумайте! Алло! Вы меня слышите? Повторяю: стопроцентная договоренность достигнута! Алло!.. Опять ударили пулеметы. Казалось, что стреляли со всех сторон. Пули ложились все ближе.
— Мы сдаемся! — крикнул Сашка. — Так хоть шанс есть у нас, ребята, а по-другому — никакого шанса нет, перебьют нас как цыплят…
Духи перестали стрелять. Сашка первый поднялся, бросил на землю автомат. Из придорожных зарослей показались абреки. Подошли, подняли оружие, руки связали солдатам за спиной их же ремнями, подтолкнули в спину прикладами:
— Полэзайтэ в кузов…
— А домой когда? — спросил Сашка.
— Сейчас и поедэм… Скоро дома будэшь…
Пленных солдат привезли в горный аул, бросили связанных в придорожную пыль. Боевики лениво пинали их ногами, скалили зубы, смеялись…
Теперь, лежа в пыли, голова к голове, солдаты гадали о своей судьбе:
— Похоже, надули нас, ребята, — сказал веснушчатый рыжий парень, — зря погибаем.
— Погоди, может, сейчас приедут за нами. Может, так условились, — сказал Сашка.
— Если бы условились, нас прямо там бы и отпустили. Чего в горы-то тащить? — возразил рыжий.
Недолго спорили абреки, двоих солдат подняли с земли, приказали снять одежду, потащили в придорожную хибару.
— Радуйтэсь, будетэ цэлы, — ухмыляясь, говорили им.
— Да что ж это, ребята? — забормотал рыжий. — Это ж почище смерти будет…
А голых солдат затолкали в хибару. Следом ввались десять абреков. Пятеро других остались охранять пленных. Хохот послышался из хибары…
— Уж лучше смерть, чем такое… — застонал рыжий.
Если и есть граница позору, то для каждого она своя… Как и обещали, отпустили абреки тех двоих солдат домой и живыми добрались они до своих, но и недели не прошло, как нашли их повешенными… Не сумели они жить с такой памятью…
Раненых не перевязали, от потери крови они были еле живы. Им первым и перерезали горло…
Бритоголовый абрек, поднял с земли рыжего, отвел в сторону, приказал опуститься на колени.
— Не надо, люди добрые, я жить хочу, — забормотал солдат. — Ну, пожалуйста, люди добрые…
— Мы добрыэ… добряши мы… Поднэми голову… — занося нож, приказал абрек.
Солдат втянул голову в плечи, изо всех сил прижал подбородок к груди. Не справиться с ним одному малорослому абреку; бьет ножом сверху, порезал ухо и шею, до горла добраться не может. Подскочили другие двое, автоматными прикладами оглушили парня, добрались до горла, и пролилась алая кровь на траву…
Когда подняли четвертого, оттолкнул он абрека плечом, побежал вниз с пригорка к лесу. Загикали, заулюлюкали, засвистели абреки, не стали стрелять. Да быстро ли побежишь со связанными руками? Догнали солдата, и где упал он, там и настигла его смерть.
Все видел Сашка, понял: пришла погибель. Только бы вытерпеть, чтоб не была она позорной и мучительной. Когда наклонился к нему абрек и вдавил толстые пальцы в голову, и приставил к горлу холодную сталь, Сашка зажмурился крепко и попросил кого-то на небе, чтобы страдания его быстрее закончились. А о правозащитнике-миротворце он даже и не вспомнил…
Доктор Краузе
Во время обхода одной из улочек небольшого надтеречного городка подорвались на мине двое чеченских милиционеров. Хлопок, и одного разделило пополам, другому оторвало обе ноги. Остановить кровь не удалось. Вскоре все было кончено.
Когда погрузили и увезли тела, оказалось, что осколком легко ранило лейтенанта Селиванова. Лейтенант сидел на траве возле машины, ремешком перетянув ногу. Осколок торчал чуть пониже икры, как большая корявая заноза.
— Давай вытащим, — предложил кто-то. — Раз, и нету.
— Нет, погодь, так нельзя, тут наркоз нужен, — разглядывая пропитанную кровью штанину, отказался Селиванов. — Мало ли что, может, он загнутый, дернешь — полноги с мясом…
— А ты выпей, чтоб не больно было…
— Да я уже…
— Ну, все, брат, отвоевался. Теперь комиссия, — усмехаясь, определили собравшиеся.
— Оттяпают ногу, это точно.
— Это почему?
— Ясно почему… Осколок-то нестерильный! Или ты думал, его чехи в кипятке держали, прежде чем в начинку класть?
— Это ты брось.
— Что брось? Случай был. Парню пальцы на ноге поранило. Скажешь — пустяк? А ему чуть ногу не отрезали. Неделю провалялся в госпитале, нога вспухла… вот-вот гангрена. Но повезло, перевели в другой госпиталь, а там ему и «блокаду», и антибиотики, и промывания.
— Тут ведь — куда попадешь…
— А потом им, докторам тебя лечить ни к чему. Им же отчетность нужна, по сложности операции…
— Прощайся с ногой, парень… Тут на «броне» подкатил командир отряда.
— В госпиталь, живо! Грузите в машину, — распорядился он.
— Товарищ майор, — просил по дороге Селиванов. — Как бы мне того… ногу не отрезали… Может, не надо в госпиталь, может, в Москву?
— Ты что? В своем уме? Куда я тебя с такой ерундой в Москву отправлю? К местному поедем…
В местную городскую больницу, как мотыльки к Айболиту, сбредались все, кто искал врачевания: днем это были мирные жители, ночью в окна украдкой стучались боевики, после «зачисток» — федералы и милиционеры. Главный врач — Рафаэль Самуилович Краузе — напоминал библейского старца.
— Ну-с, что у нас тут?.. Режьте штанину, — устало проговорил он, заходя в процедурную. Селиванов сам осторожно разрезал штанину, стараясь не касаться осколка зачерствевшей тканью.
— У-у, чепуха какая, — глянул доктор. — Зря и привезли… Ради такого пустяка и волноваться не стоит.
— А вы, доктор, ноги режете? — спросил вдруг Селиванов.
— Я режу? — удивленно из-под очков глянул доктор. — А отчего вы интересуетесь? Селиванов стушевался.
— Ну, так…
— Ага. Это понятно. Ну что ж, конечно, режу! Как же их не резать? Когда надо, обязательно режу. Или по просьбе… Вот вчера как раз приходил ко мне один джигит, его в горы заставляли идти, он не хотел, просил ногу отрезать. Ну, я что? Я отрезал… Почему не помочь человеку? Обязательно помогать надо… — Как отрезали?! — не поверил Селиванов.
— Очень просто, пилой отрезал… Как же еще? Ногу в банку положил, заспиртовал, вон она на шкафу стоит, можете посмотреть. — Доктор небрежно кивнул за спину Селиванова. Стоило тому повернуть голову, как хитрец-доктор молниеносно ухватил торчащий осколок рукой и рванул его из ноги. Селиванов коротко вскрикнул, а доктор, бросив осколок в какую-то эмалированную посудину, сказал:
— Что вы орете? Идите на перевязку… Конечно, если вы непременно желаете, чтобы вам-таки отрезали ногу, тогда приходите в другой раз…
Налет
Низкое серое небо разлилось над Ингушетией. Предутренний туман стелется по предгорью, окутаны им сонные луга, леса и овраги. Все еще спит, лишь сбитая с высокой травы роса блестит на тяжелых ботинках…
Отряд идет со стороны гор. Впереди Курбан Чхартоев, молодой абрек, немало врагов сложили головы от его руки. Кривым шрамом рассечено его лицо, это след от солдатского ножа. При штурме Города в рукопашную схлестнулся он с русским, и лежать бы ему мертвым, если бы не подоспел вовремя верный друг Абдула…
Курбан слывет храбрейшим среди абреков, дом его самый богатый в ауле, самая красивая женщина принадлежит ему, без счета у него баранов и русских рабов. Из лихих набегов часто возвращался он с добычей, и всегда ему сопутствовала удача. Смело шли под его начало другие…
Много храбрых воинов в отряде Курбана, тут и украинцы и прибалты, ингуши и чеченцы. Всего тридцать человек, у каждого за плечами не одна война…
Впереди в низине показалась станица. Казаков осталось там не более полусотни, против пяти тысяч, что жили здесь раньше. Но скоро и тех не останется здесь. Убили горцы местного казачьего атамана, в его же доме, средь белого дня, так чтоб и другие видели. Казаки кинулись к ружьям, да жены вцепились в сапоги, схватили за руки, запричитали: «Куда, оглашенный?! О детях подумай! Ведь убьют, на кого мы останемся?! Сиди! И без тебя обойдется…» Короток бабий ум… Так и засели казаки по своим домам…
А у злодеев на лицах маски, и много их, и автоматы, и гранаты, и на машинах они. Наступили лихие времена… Кто оборонит? Кругом неразбериха, делят все, рвут на куски, есть ли кому дело до казацких станиц на Кавказе… Было время, когда сами казаки стояли за себя, наводя страх на горцев, но извели казачью вольницу, и не возродить им былую силу…
