- Да нет, не потому: вся грязная вода-то у нас стекает в Эльбу, а оттуда течет в Гамбург. И в Дрездене всю грязь выбрасывают в Эльбу. И в Ризе тоже. Ну, а в Гамбурге люди в этой грязи купаются.
- Ну и свиньи же вы! - ворчит "Первый".
Руди, улыбаясь, взбивает подушку.
- Какие же это мы свиньи? У нас-то Эльба еще чистая. Вы в Гамбурге такой чистой воды и не знаете.
Теперь очередь за штурманом молчать. Перо его скрипит, и Руди даже слышит, как он вздыхает. Юнга задергивает занавеску перед койкой, споласкивает умывальник, кстати всегда чистый.
- Да какая у вас там Эльба! - начинает немного спустя штурман. - Ручеек!
- А стоит нам перекрыть этот ручеек, и все корабли у вас в Гамбурге сядут на дно. Без нашей воды Гамбург был бы жалкой рыбачьей деревней.
- Ты что, хочешь, чтобы последнее слово всегда за тобой оставалось?
С минуту оба молчат. Штурман снова что-то пишет.
- Почему всегда? - говорит вдруг Руди.
Штурман перестает писать, открывает рот, но только откашливается и снова склоняется над ведомостью.
Каюта штурмана небольшая, и каждый сантиметр здесь использован разумно. Над койкой - книжная полка. Руди часто рассматривает корешки. Некоторые книги даже перелистывает. В маленький блокнот он выписал себе авторов и заглавия. Он вообще интересуется книжками. Своих книг у него мало, и за весь последний год он прочел только томик Карла Мая *.
Здесь, у штурмана, совсем другие книги. И имена авторов какие-то странные. Руди записал эти имена в блокнот на последней странице. Не там, где он делает всякие записи о продуктах или портах, в которые заходит "Сенегал".
Только где бы узнать, как эти имена правильно произносятся! Чарльз Диккенс, Эмиль Золя, Иван Тургенев, Редьярд Киплинг, Роберт Стивенсон, Джозеф Конрад, Джек Лондон.
Что же это все за книги такие? Руди так хочется прочитать их! Штурман же читал их. А "Первый" - настоящий штурман. Но Руди побаивается просить его об этом. Ему прежде всего хочется разузнать что-нибудь об этих писателях, а то еще штурман подумает, что саксонцы все такие глупые. Надо бы себе карманную энциклопедию завести.
Руди подливает воды в большой кувшин и в умывальник. При этом он должен широко расставлять ноги, так как качка порядочная. Но Руди уже привык к ней. Закончив все дела, он подходит к письменному столу и молча ждет.
- Тебе что?
- Можно мне теперь пол мыть?
Штурман резко отодвигает стул и смотрит на Руди. Руди замечает, что он в теплых домашних шлепанцах.
- Что я тебе сказал?
- Но ведь сегодня суббота, господин Pay.
* Автор приключенческих романов.
Штурман поднимает руку и кричит:
- Вон!
- Так точно, господин штурман! - Руди открывает дверь, но "Первый" уже вскочил:
- Всегда-то за тобой последнее слово!
- Совсем не всегда! - И Руди пулей вылетает из каюты.
- Молчать!
- Так точно! - кричит Руди и бросается к трапу.
Но по дороге еще раз оглядывается и вовремя успевает пригнуться. Над ним со свистом пролетает теплая домашняя туфля из верблюжьей шерсти и, ударившись о фальшборт, падает в воду. Руди слышит, как она шлепается внизу.
- Тю-тю! - поддразнивает он штурмана и мигом слетает по трапу вниз.
- Вонючий козел!
На этот раз Руди оставляет последнее слово за штурманом.
4
Зайдя в буфетную, Руди увидел стармеха. Тот стоял рядом с буфетчиком Ваалем и наливал в рюмку водку.
- С утра неплохо горло прополоскать! - сказал он буфетчику и опрокинул стопку в рот,
Шишковатый нос стармеха уже побагровел. Вытерев губы, он налил новую стопку.
Руди терпеть не может толстого механика. Из-за него часто приходится задерживаться в буфетной. Почти каждый вечер стармех в одиночестве сидит за столом в салоне и пьет голландский джин или виски. А Руди приходится ждать у стойки. В открытую дверь ему виден весь салон.
Сейчас Руди достает булочку, медленно жует и смотрит на толстого стармеха, живот которого так выпирает, что кажется, будто он проглотил футбольный мяч. Темно-синий китель весь в пятнах. Входит боцман Иогансен. Он принес буфетчику три новых оцинкованных ведра и целый ворох половых тряпок.
- Хватит, что ли, на первый раз, Фреди? - спрашивает он.
- Спасибо, боцман! Мочала бы мне еще! Пусть Генрих сходит с тобой в канатную.
Руди кивает. Рот у него забит булкой.
- А ну-ка, две кружки пива - для меня и для боцмана! приказывает стармех.
- Благодарю вас. Я с утра никогда не пью. Разве что после вахты. Тогда оно как-то вкусней.
- Боцман, я вас приглашаю! - Стармех встает и выпячивает толстое пузо.
- Очень благодарен, стармех, но я сейчас на вахте.
- Как же так? Вашу матросню я же не буду угощать, а вас я приглашаю со мной выпить.
Руди испуганно смотрит на стармеха, потом на Иогансена.
Тот улыбается.
- Премного благодарен, но мне, правда, некогда. Пойдем! - добавляет он, обращаясь к Руди.
Выходя, Руди слышит, как стармех кричит:
- Рюмку коньяку!
Стараясь не отставать от Иогансена, Руди все увеличивает шаг и думает: "Почему же боцман не выпил со стариком? Теперь стармех на него обозлится".
В канатной Иогансен выдает юнге пук мочалки и, когда Руди уже собирается уходить, спрашивает его:
- Генрих, кажется тебя на самом деле Руди зовут?
Юнга кивает.
- Так вот, Руди... - Боцман достает из кармана носовой платок, вытирает им рот, снова прячет его в карман и потом садится на свернутый канат. - Ну, иди, садись! - Руди не решается, и боцман Иогансен добавляет: - Да я тебя тут только спросить кое-что хочу. - Он пододвигает юнге небольшой ящик; Руди садится.
Некоторое время оба молчат. Иогансен набивает свою коротенькую трубочку табаком.
- Я давно уже хотел спросить... вам, что же, на палубе не разрешают работать? Правда, что тебя и твоего друга... Боцман умолкает.
- Куделька, - подсказывает Руди.
Иогансен улыбается и говорит:
- Так вот, правда, что тебя и твоего друга Куделька списали с "Пассата", будто вы бунтовщики?
- Бунтовщики? Нет, мы только больше не хотели заниматься у Медузы... у боцмана...
- Я знаю, о ком ты говоришь. - Иогансен большим пальцем уминает табак. - Расскажи, как оно все было!
И Руди рассказывает о последних днях на учебном корабле. Под конец он горячится и заканчивает словами:
- Только вот стали их потом по одному вызывать к капитану и этому, из гитлерюгенд и из Трудового фронта, ну они все и сдрейфили. Все, значит, зря было.
Боцман Иогансен посасывает трубочку и говорит, глядя прямо перед собой:
- Да, да, так оно и бывает - сдрейфили! - Потом, улыбнувшись, добавляет: - Но ты не прав! Не зря все это! Зря ничего не бывает. И не зря я там служил, и не зря меня оттуда списали. Да и не зря я сюда попал.
Руди молчит. Он не понимает боцмана и спрашивает:
- А ведь лучше было бы, если бы они не сдрейфили, верно?
- Что верно, то верно, - отвечает Иогансен, поднимаясь, - так оно и должно было бы быть. Ты думаешь, у нас, у взрослых, это подругому бывает? Все они трусят! Почти все. Но вот вы двое - вы не струсили. А потому-то это и не было зря.
Руди тоже встал. Пучок мочалки торчит у него из-под мышки. Ему хочется спросить боцмана кое о чем.
- Боцман Иогансен!
- Ну что? Думаешь это не так, как я говорю?
- Нет, так. Но ведь они у нас отняли членские билеты. Они выгнали нас из гитлерюгенд, а ведь я только... Обратно-то они нас примут?
- А тебе разве охота? - говорит Иогансен, закусив нижнюю губу.
Руди таращит на него глаза:
- Конечно. Что я, хуже других, что ли? И Куделек не хуже. Да мы ничего плохого и не сделали.
- Значит, тебе охота?
Руди видит, что лицо боцмана вдруг изменилось, будто на него упала какая-то тень.
- То-то и оно, - бормочет боцман и неспеша запирает шкафчик.
А Руди поднимается на палубу и относит мочало в буфетную. Но небольшой пучок он прячет в карман, затем достает все, что нужно для чистки, и принимается наводить блеск на все медные части в салоне: на иллюминаторы, пороги, ручки дверей, абажуры. При такой работе хорошо думать - заняты ведь только руки.
"А тебе разве охота?"... Вопроса этого Руди не понимает. Да и как ему понять его, не зная Иогансена. Он ведь знаком с ним только по учебному кораблю. Что ж, боцман не кричал, как Глотка, не издевался над ними, как Медуза с его омерзительной улыбкой. Правда, боцман Иогансен и не сдрейфил, как остальные. Он ведь пошел к капитану, когда было это дело с портфелем. А в грозу спас тонувшего человека. И еще раз пошел к капитану - из-за Эрвина...
Да, боцман Иогансен - настоящий моряк!
И все же Руди не знает Иогансена. Не знает он, что, когда Иогансену было двенадцать лет, он избил кучера, издевавшегося над своей лошадью. Не знает он, что новобранец Иогансен в лицо обозвал унтер-офицера, гонявшего их по казарменному двору, живодером. Не знает он, что в 1918 году, в дни ноябрьского восстания матросов в Киле, ефрейтор Иогансен стоял перед ненавистным обер-лейтенантом и так и не нашел в себе сил выстрелить в него - ведь тот был безоружен.
