Я так и знал! Вы не собираетесь взрывать здесь что-нибудь?
— Да, собираюсь, но у меня нет пока водородной бомбы. Я потерял весь аппетит и сон: не знаю, где ее купить.
— Говорят, из-под полы можно купить в Гонконге. Но это далеко. Я вам напишу рекомендательное письмо к приятелю в Гондурас. Это ближе Гонконга, но вам, Херонимо, придется переплатить долларов тридцать. И не гонконгских! У вас есть сбережения?
— Конечно, есть. Но они не в долларах.
— Надо будет все свои сбережения перевести в доллары, потому что — зарубите себе, Херонимо Кинтана, это на носу! — вы решили купить водородную бомбу, а не макет виллы или этот их портативный, самонадувающийся спасательный пояс! И не электрическую грелку, черт вас побери! Ну, ладно. Сколько у вас наберется?
— Долларов пятнадцать.
— Мало. Я не ручаюсь, что когда ее вам привезут, вы не найдете на ней ни одного пятнышка ржавчины или у ней не будет погнут стабилизатор.
— Я могу собрать еще сорок долларов, если продать стол, кровать и некоторые другие вещи. Мне не нужно, чтоб этот стабилизатор был погнут.
— Вам нужно рискнуть.
— Вы правы, комендант.
— Посоветовались ли вы, наконец, с женой?
— Она не против. Наоборот, это она мне всегда говорит, что нам необходимо купить. Вы знаете, что без водородной бомбы дом все-таки не полная чаша. Кроме того, у меня подрастают дети. И скоро они потребуют, чтоб я купил им хотя бы по небольшой бомбочке. Дети есть дети.
— Да, да, Кинтана… А мои дети еще малы, и я хочу их научить управлять государством, пока еще не поздно. Как только я узнал, что столицу забросили, я приехал сюда. Не может же столица быть без присмотра.
— Вы правы, комендант. У вас добрая душа.
Незнакомец довольно долго молчал, потом сказал:
— Душа у меня действительно добрая, иначе бы один я тут жить не стал. Если бы моя жена согласилась здесь жить, я бы привез ее сюда вместе с детьми, всю ораву! Пусть бы дети вволю побегали по просторной квартире. А жене одной пыли хватило бы вытирать на целый день: семь комнат — не шутка! Но я бы сходил за ними на улицу, за этими олухами, и заставил бы их помогать матери. Как вы думаете, дети смогли бы привыкнуть к диким котам и собакам?
— Не знаю, — сказал Херонимо. — Смотря какие дети.
— Обыкновенные.
— Дети могут привыкнуть к чему угодно. Вы о них так говорите, будто не видели их лет десять.
— У меня их нет. И не было. Жены тоже не было. Дайте и мне закурить. Черт побери! Я не представился. Даниэль Триссино, профессия: ищу самого себя. Слушайте, вы не знаете, почему мне не везет? Конечно, не знаете! Это самая глубокая тайна, о которой мне когда-либо приходилось думать.
Херонимо протянул Даниэлю Триссино сигарету, зажег спичку. Он увидел, что мужчина чисто выбрит, сухопар.
— Три дня назад вы тут шлялись, — безразлично сказал Триссино. — Я видел. Что вы придумали?
— Вы, наверно, знаете, что на эту плесень в любую минуту могут бросить водородную бомбу. То есть, если она начнет выкидывать штучки. Вы знаете какие.
— Вот как!
— А нас будто бы на больших льготах будут переселять в Бразилию. Говорят, переселение уже началось. По-моему, нас просто продадут за проценты для заселения пампас и амазонских джунглей, говорят так. Вы знаете, могут сбросить даже четыре водородные бомбы, если потребуется. Но я уверен, это ерунда. Они с ней ничего не сделают. Я говорю об этой плесени. Если они сбросят бомбы, она всем нам покажет, почем жабьи лапки. Я им говорил, но каменотеса не хотят слушать. Им интересно посмотреть, что получится!
— Вы знаете, почему они с ней не могут справиться?
— Они слишком торопятся, вот почему!
— Откуда вы это знаете? — насторожился Триссино.
— Это из всего видно! И мне нужно успеть, пока нас не отвезли в порт и не погрузили. Я все сделаю сам. Мне в Бразилии нечего делать!
— Сеньор Кинтана, я приглашаю вас на чашку кофе. Здесь недалеко… О, вы подходящий человек, и вы не пожалеете. Вот увидите.
Херонимо согласился. Незнакомец поднял ведро с водой, и они пошли к центру города, фонарем освещая дорогу.
Они поднялись на третий этаж роскошного четырехэтажного дома. Триссино какой-то железкой сбил крюк, державший дверь изнутри, с ведром вошел в прихожую, щелкнул выключателем. Прошел в распахнутые двери и зажег люстры в других обширных комнатах. Все окна были зашторены плотными старыми гардинами. Неубранность и пыль царили повсюду.
— В городе есть электричество? — спросил Херонимо.
— Нет. Есть только в одной части этого дома и больше нигде. Мне немало пришлось полазить, пока я наткнулся на эту благодать. Электричество идет сюда по какому-то заброшенному кабелю. Компания с меня шкуру сдерет, если узнает, какой я расточитель.
Триссино включил электрическую плиту и поставил вскипятить воду, чтобы заварить кофе.
— Могу ли я на вас положиться? — спросил он Херонимо.
— Если вы затеяли грязное дело, то не надо.
— Мне нужен сообщник. Лучше сказать, верный товарищ в неуголовном деле.
— Ну, если так…
Триссино поднялся со скрипучего кресла и, чуть улыбаясь, подошел к кровати с высокой постелью, неаккуратно убранной, какой-то излишне пухлой. Он снизу, глубоко подсунув руки, приподнял и оттеснил постель к стене. Затем уперся в нее головой, а руками ловко снял с матраца большой лиловато-серый прямоугольник, состоявший из множества листов, распадавшихся по краям. Херонимо заметил, что на матраце, блестя чистым металлом, лежал какой-то многорычажный прибор, занимая полкровати. Он напоминал расплющенного краба. Триссино на вытянутых руках поднес кипу и положил на стол.
— Вы догадались? — улыбнулся он. Улыбка его была не из приятных.
— Вы это нарезали от плесени?
— Здесь уже 700 листов! Я работал над этим больше двух лет.
— Как вы ухитрились? Я слыхал, они ни одного кусочка не могли оторвать.
— Вон теми ножницами, — он кивнул на «краба». — А они действительно торопятся. С плесенью же нужно обращаться ласково, как с женщиной. И не торопиться! Эти ножницы сделаны по моему чертежу. Пришлось же мне поломать голову!
— Но это, наверное, открытие! Вам могут присвоить академическое звание.
— Открытие не это… Я подсчитал, сколько можно нарезать таких листов из всей пленки. Не меньше 35 миллионов! — Он пошел на кухню. — Но их можно делать меньше по объему, и это не пойдет во вред качеству.
Он вышел из кухни с мешком, сшитым из одного листа, с эллипсообразным обручем у раструба.
— Это страшное изделие, — спокойно сказал Триссино. — Мешки я шью специальными нитками. Работа дьявольски трудная. По полчаса
