пристанью. По пути старшина поведал, что его людям удалось узнать.
– Все дома обошли от того места, где он свиную ногу бросил, до самой Чёрной улицы. Никто ничего не видел. С лошадью тоже ничего. Многие ведь их на еду покупают, вот и не клеймят. Телега тоже… – долгая тишина после этих слов должна была показать полное отсутствие результата, – А вот кувшины. Они же с крышками. Вот я и решил посмотреть, что в них возили. Всего по капельке на дне, а осталось. Вино! Я, сразу велел поплотнее кувшины закрыть и к Джарказу. Кто в Сарае лучше него в вине понимает? Нюхал старик, нюхал, крышки осматривал. Сказал, что вино это из Дербента. Точнее сказать не может, но за Дербент ручается. Вино не молодое – выдержанное. Везли, видно, на корабле. Кувшины там как-то по особому запечатывают и закрепляют, следы видны. Сказал ещё, что вино такое никогда не переливают, продают прямо из кувшинов – иначе вкус испортится. Пустые потом часто возвращают.
– Значит кувшинчики взяты у кого-то, кто вином промышляет?
– Точно! Возит морем из Дербента. Я потом ещё к гончарам сходил. В один голос говорят, что это не здешняя работа. Нашёл одного армянина гончара. Он из Дербента к нам переселился. Так он тоже говорит – оттуда. Я, говорит, эту глину помесил в своё время. Из здешней такой звонкий кувшин не сделать.
– Ты все кувшины проверил?
– Обижаешь! До единого. Большинство уже давно сухие, даже запаха не осталось.
Злат попросил остановить прямо посреди дороги и спрыгнул с повозки. Когда Бурнагул растаял в вечерних сумерках, сказал:
– Пойдём Хайме искать. Ему ведь про Туртаса интереснее всего будет узнать.
И стал тихонько пробираться по едва заметной тропке среди кустов.
– Здесь разве есть постоялый двор? – пробурчал Илгизар, напоровшийся в темноте на ветку.
– Что делать ему на постоялом дворе? Хайме хочет увидеть Туртаса, а рано или поздно он появится здесь.
Тропинка спускалась к берегу реки, где у самой воды горел маленький костёр.
– Видишь вон тот корабль у берега? Ни причала, ни подступа. Это и есть «Святой Фома». Последний корабль хана Тохты. На нём он ушёл в своё последнее плавание. На нём его и привезли в Белый Дворец. Корабль поставили в затон в Сарае. Потом началась смута, команда разбежалась. Потом хан Узбек восемь лет жил в Мохши. На корабле ставили караул – сундуки, ковры, посуда дорогая там вся оставалась. Когда Узбек приехал в Сарай, что получше забрали во дворец. На корабле оставили одного сторожа. Благо жить где есть. Он тут и обитает уже тринадцатый год. Отсюда Туртас исчез двадцать один год назад. Не может быть, чтобы хоть одним глазком не пришёл взглянуть. Думаю у того костерка его и поджидает Хайме.
– Так костёр за версту видно в ночи. Не лучше затаиться?
– Зачем? Хайме прятаться незачем. Он хочет просто поговорить. Как он любит выражаться «с открытым забралом». А во тьме на ночных тропах о чём поговоришь?
У костра действительно сидел Хайме. За рекой уже совсем догорала заря и большой корабль у берега вырисовывался чёрным расплывающимся пятном.
«Чёрный корабль. Булгарская пристань по другому тоже называется Чёрной», – подумалось Илгизару. Вдруг стало как-то не по себе. Тут же всплыло: «Чёрная улица».
– Чего на корабль не идёшь? – спросил Злат.
– Трапа нет, не хотел сторожа беспокоить, – не повернув головы отозвался Хайме.
Злат рассказал о визите к Измаилу, об убийстве и достал необычные полусапожки. Хайме рассмотрел их и засмеялся.
– Когда эти длинноносые сапоги только-только начинали носить, один умный человек предсказывал, что со временем пустые люди будут соревноваться друг с другом длиной носка. Видно, его слова сбываются. Помнится, тогда их называли пулены. С тех пор прошло четверть века. Носки удлинились за это время на палец.
– Значит они издалёка, как и свиной окорок?
– Хамон. – поправил Хайме, – Эти сапоги из Италии. Не ближе.
– Будешь ждать Туртаса здесь?
– Я спрашивал сторожа. Он говорит, никто не приходил. Значит придёт.
Корабль уже почти потонул во тьме. Только огонь костра отражался в воде, плескавшейся в двух шагах. В небе загорались звёзды. Долго молчали. Видно и Злат, и Хайме были сейчас далеко, во власти воспоминаний, которые навевал это мрачный корабль во тьме.
– Ты говорил, что тебя привёл в наши края «Роман о Розе», – не выдержал Илгизар.
– А-а-а, запомнил. Я так и думал, что спросишь. Это давняя история, парень. Очень давняя.
– Так и времени много, – отозвался Злат.
– Всегда так думают. Один миг – и всё минуло. Стали тенями все, кого ты любил и ненавидел. А ты сидишь возле костра, окружённый тенями и даже порой не можешь их различить.
Хайме замолчал и молчал долго. Помешал палкой угли в костре и стал медленно говорить не сводя глаз с их мерцания.
– Мой отец был не последним человеком при дворе арагонских королей, мои предки покрыли себя славой на полях сражений. Сам я родился на Майорке, чудесном острове посреди моря, совсем недавно отвоёванном у мавров. Это был чудный край. Я был младшим сыном в семье и мне ничего не оставалось в наследство, но я готовился добыть себе самому славу и богатство. Хотя, кто в юности думает о богатстве? С младых ногтей я мечтал о подвигах, с утра до ночи учился биться на мечах, топорах, копьях, кистенях. Скакал на коне. Ко мне ходил учитель, который преподавал мне латынь. Свой путь рыцаря я начал пажом у одного из королевских сыновей. Так я и попал в состав посольства, которое должно было отправиться к отцу невесты моего принца. Кто мог подумать, что именно тогда над моей головой и повиснет странный и безжалостный рок? Только теперь, глядя назад, я понимаю это со всей отчётливостью.
Я был в поре, когда сердце уже жаждет любви и подвигов, а голова ещё верит легендам и сказкам. Невеста нашего принца была наследницей великого, но угасавшего рода де Куртенэ. В числе прочих регалий, она была наследницей Византийской империи. Той самой, которую греки называют Латинской и которая была основана после взятия Константинополя крестоносцами. Это делало юную Екатерину, а её звали Екатерина, важной фигурой в большой игре по установлению власти римского престола на Востоке. Когда-то война французов и Арагона похоронила крестовый поход, который должен был вернуть франкам Византию. Теперь, браком Екатерины и сына арагонского короля должен быть положен конец раздорам. И объединённое войско должно было двинуться на Восток.
Я был в числе представленных юной принцессе. Потом был приглашён рассказать про Майорку. Я рассказывал ей, как арагонские рыцари победоносно изгнали мавров с Пиренейского полуострова. В то время, как франки потеряли Иерусалим и все владения в Святой земле. Я обещал, что арагонские рыцари вернут ей, причитающуюся по праву корону императоров Константинопольских. Наверное, в тот миг я виделся сам себе рыцарем Тристаном, влюблённым в прекрасную Изольду, невесту своего сюзерена. Который, верный рыцарской чести, готов лучше умереть, чем признаться в этом. Я был уверен, что нашёл свою прекрасную даму, о которой столько читал в книжках и теперь осталось только воплотить мечты в реальность. И я поклялся прекрасной Екатерине, что положу жизнь за возвращение ей императорской короны.
Костёр уже почти потух. Ни единой искры не взлетали от него к звёздам. Но, внутри, в углях, ещё таилось и светилось жаркое пламя. Хайме пошевелил палкой и пламя вспыхнуло.
– Когда я вернулся домой и сказал отцу, что решил принять крест, посвятить свою жизнь борьбе с неверными, он одобрил это, но сказал, что я ещё слишком молод. Меня было решено отослать к старинному отцовскому приятелю Раймонду. Смолоду он был стольником при арагонском дворе, а потом посвятил себя обращению неверных в истинную веру. В Монпелье он собрал единомышленников и готовил их к трудному делу миссионерства. Раймунд учил их арабскому и персидскому языку, искусству логики, диалектики, риторики,
