– Нет, – Ломов покачал головой. – Это вы ее надоумили, госпожа баронесса. Как человек, я не осуждаю вас: вам просто стало жаль эту обреченную старуху. Но как агент особой службы…
– Видите ли, Сергей Васильевич, в чем дело, – промолвила Амалия. – Нельзя заручиться чьей-то поддержкой, делая добро наполовину. Или целиком, или никак. Чтобы человек поверил вам, нужно снять с его шеи петлю, а не слегка ее ослабить. Я ясно выражаюсь?
– Только не надо подводить аморальные принципы под свое доброе сердце, сударыня, – усмехнулся Ломов. – У вас это плохо получается.
Несколько мгновений, показавшихся бесконечными, два агента особой службы поедали друг друга глазами. В камине треснуло полено и рассыпалось снопом искр.
– На вечере Федор Меркулов едва обращал внимание на Колозина, – наконец промолвила Амалия тяжелым голосом. – Он был просто счастлив чувствовать себя в знакомой обстановке, среди людей, большинство из которых он знает с детства – хотя раньше, возможно, многие из этих людей его раздражали. Я отвечаю за свои слова: у него не было никакой причины убивать студента. То же самое относится и к его матери.
– Кажется, мы обсудили всех гостей, – заметил Сергей Васильевич. – Хотя нет: осталась Любовь Сергеевна Тихомирова. Что насчет нее?
– Она влюблена в Снегирева, – ответила Амалия, подумав. – С идейной стороны, если можно так выразиться. Это, впрочем, не означает, что его жене не следует быть начеку: у некоторых дам увлечение идеями очень быстро заканчивается постелью с их автором. Для нее Дмитрий Колозин был живым свидетельством торжества ее обожаемого Снегирева над косной системой, и, разумеется, она ни за что не причинила бы ему вреда.
– Мгм, – буркнул Сергей Васильевич, потирая усы, – получается, все чистенькие, ни у кого никаких мотивов… кроме Одинцова, который слушал жертву со скептическим лицом… Но если бы Одинцов по каким-то причинам и убил бы Колозина, то надо быть последним идиотом, чтобы тащить труп в свой собственный сад. – Он нахмурился. – А не могли ли студента просто-напросто принять за грабителя? Убили, испугались и увезли подальше?
– Надо понять, куда Колозин выходил ночью, – сказала Амалия. – Тогда, я думаю, станет ясно, кто его убил.
– Я тут расспросил местного следователя, – сказал Ломов. – Когда тело обнаружили, нигде поблизости не было фонаря. Что-то я сомневаюсь, что студент вышел ночью из дома с пустыми руками. Надо выяснить, какой фонарь он захватил с собой, и искать его. Либо его забрал убийца, либо он до сих пор валяется на месте преступления. – Он сделал крохотную паузу. – Скажите, Амалия Константиновна, я могу рассчитывать на вас?
– Разумеется, Сергей Васильевич. Ваша легенда следователя по особо важным делам вполне надежна?
– Легенда? – изумился собеседник баронессы. – Сударыня, все мои бумаги в полном порядке. Лет десять назад мне по поручению… Впрочем, вам об этом знать совершенно не обязательно… Словом, тогда же родился следователь Ломов, который колесил по империи, работал то там, то сям… а совсем недавно его произвели в следователи по особо важным делам и направили сюда. Я должен разобраться с убийством Колозина и сделать так, чтобы расследование никоим образом не помешало вашей миссии. И можете не сомневаться, госпожа баронесса: я сделаю все, чтобы выполнить данное мне поручение.
Глава 20
Особое поручение
Пока Ломов и Амалия в гостиной дома генеральши обсуждают местных жителей, погоду, дороги, уездное и земское начальство, я предлагаю моему читателю перенестись в город на Неве в последний месяц лета, чтобы узнать, какое именно задание поручили баронессе Корф и почему ее начальство придавало ему такую важность.
Однажды Сергей Васильевич Ломов, о котором вы, надеюсь, уже успели составить некоторое представление, получил вызов к своему начальнику, генералу Багратионову. По правде говоря, Сергей Васильевич счел, что ему поручат какое-нибудь дело, которое было бы нелишним, потому что он уже несколько месяцев маялся от скуки и не знал, чем себя занять. Ломов вовсе не просил от судьбы многого, боже упаси! Если бы его послали кого-нибудь убить, выкрасть из-за границы какого-нибудь опасного типа и доставить его в Россию или просто подстраховать коллегу-агента, занятого на сложном задании, его честолюбию этого оказалось бы вполне достаточно.
Итак, Ломов явился к генералу Багратионову и, к своему неудовольствию, услышал, что начальник позвал его лишь для того, чтобы с ним посоветоваться. Если и было на свете что-то, что Сергей Васильевич ненавидел всеми фибрами своей души, то это были советы, причем он терпеть не мог как давать их, так и получать. Когда у Ломова пытались спросить совета, он обычно ограничивался краткой и энергичной рекомендацией избавиться от того или от той, которая по каким-то причинам мешала его собеседнику жить. Но хотя все, решительно все, кто имел дело с Сергеем Васильевичем, знали, что от него не дождешься ничего, кроме безапелляционного «да замочи ты его(ее) и ни о чем не беспокойся», у него все равно продолжали спрашивать совета по поводу самых безнадежных ситуаций, над которыми веками бились лучшие умы человечества и так и не смогли их разрешить – к примеру, что делать, если жена загуляла, если норовит загрызть теща или если начальство делает все, чтобы отравить вам жизнь.
– Я бы хотел, – сказал генерал Багратионов, – обсудить с вами одного из наших агентов. Принимая во внимание ваш опыт, Сергей Васильевич, а также тот факт, что данный агент неплохо вам известен…
По правде говоря, тут Ломов насторожился, и очень сильно насторожился. В голове у него быстрее молнии промелькнул десяток вариантов, один хуже другого – к примеру, генерал подозревает кого-то из своих людей в измене, и Ломову поручат проверить, так это или нет, причем в случае утвердительного ответа ему же и придется предателя ликвидировать. Сергей Васильевич считал свою службу военной, а на войне нет ничего особенного в том, что вы убиваете врага; но в том, что вы убиваете своего, оказавшегося врагом, все же нет ничего хорошего.
– Могу ли я узнать, о ком именно идет речь? – с неудовольствием спросил он.
– Это дама, – ответил генерал, – и она один из самых ценных наших агентов. Проще говоря, это баронесса Корф.
Тут, признаться, Ломов прикипел к месту. Он не слишком жаловал женщин, подвизающихся в особой службе, но к Амалии Корф все же относился лучше, чем к прочим, и то, что ее в чем-то подозревали, произвело на него самое удручающее впечатление. А генерал меж тем продолжал:
– Все дело в том, что я собираюсь поручить баронессе одну весьма, гм, щекотливую миссию… которая требует, так сказать, известной доли патриотизма… Как, по-вашему, баронесса Корф – патриотка?
С точки зрения Ломова, проверять патриотизм человека имело смысл только до того, как его принимали на особую службу, потому что после этого задаваться вопросом о том, является ли твой агент патриотом, было верхом нелепости. Но, понимая, что от него ждут другой реакции, Сергей Васильевич собрался с духом и промычал нечто, что можно было истолковать как утвердительный ответ.
– То есть, по-вашему, она наш, русский человек, – подытожил генерал, – несмотря на польскую родню с немецкими корнями.
– Ну конечно же, Амалия Константиновна – русский человек! – обиделся Ломов. – Слопает с костями и даже не поморщится…
Как видим, не только Павел Антонович Снегирев размышлял об особенностях русского характера, хотя мысли агента Ломова по тому же предмету носили исключительно прикладной характер и вряд ли претендовали на то, чтобы быть изложенными в печатном виде.
– Пожалуй, поскольку мы с вами давно знаем друг друга, я могу открыть вам причины своего затруднения, – промолвил генерал, вперяя в собеседника пронизывающий взор. – Хотя баронесса Корф – одна из самых красивых женщин, каких я знаю, наша служба почти никогда не использовала ее внешние данные в интересах дела. Ну, вы понимаете, Сергей Васильевич… Когда требуется произвести на кого-то благоприятное впечатление… на мужчину, занимающего высокий пост, например…
Тут, честно говоря, Ломов порядком удивился. Он-то считал, что дело обстояло с точностью до наоборот и что Амалия без зазрения совести использовала свою красоту и обаяние, просто умело это скрывала. А Багратионов меж тем продолжал:
– Но так как сейчас наступил момент, когда мы не можем обойтись без… Словом, без женского влияния, мне придется дать баронессе поручение. И у меня есть основания думать, что оно ей не понравится.
– Ну, – пробасил Ломов, – тогда вы сможете ее уволить.
Он с интересом стал ждать, что ему ответят.
– Это исключено, – промолвил Багратионов стальным голосом. – Я согласен, у Амалии Константиновны есть свои причуды и с ней не всегда легко иметь дело, но как агент она совершенно незаменима. Я расспрашивал вас о том, считаете ли вы ее патриоткой, чтобы понять, можно ли воздействовать на нее в этом направлении, если она… гм… захочет отказаться.
