Стол был точно рассчитан на количество гостей и в просторной столовой казался совсем маленьким. Со вкусом подобранные цветы великолепно выглядели на фоне белоснежной скатерти, между цветами сверкали ножи и вилки.
Разговор шёл обычный, светский, и все скучали. В таких случаях отец начинял рассказывать о любимых произведениях каллиграфического искусства, картинах и антикварных редкостях. А если бывал в настроении, доставал из хранилища свои сокровища и все, одно за другим, показывал гостям. Дайскэ, благодаря отцу, тоже стал кое-что смыслить в этих вещах, в отличие от брата, который знал только имена художников и, глядя на свиток, мог, к примеру, сказать: «Ага, это Цзю Инь[31]. А это Окё[32]». Не больше. Сэйго настолько был безразличен к этим произведениям искусства, что даже притвориться не мог, будто ему это интересно, и взять, скажем, лупу, чтобы с видом знатока определить, подлинник перед ним или подделка. В этом они с Дайскэ были совершенно одинаковы. Ни один не мог оценить ту или иную картину, сказать, как отец, что в старину художники писали волны совсем иначе, а сейчас не умеют.
Чтобы внести хоть какое-то оживление в разговор, отец коснулся излюбленной темы, но тут же понял, что Такаги это совершенно не интересует, и, как человек, умудрённый житейским опытом, решил не продолжать. Когда же оба они вернулись к привычной беседе, оказалось, что говорить, в общем-то, не о чём. Отец спросил, как Такаги развлекается. Такаги ответил, что никаких особых развлечений у него нет. Тогда отец, с видом потерпевшего крушение, умолк, перепоручив гостя Сэйго и Дайскэ. Сэйго с лёгкостью повёл разговор о самых различных вещах, начиная от гостиниц в Коба и кончая храмом в честь Кусуноки Масасигэ, причём сделал это так умело, что и племянница могла вставить слово-другое. Дайскэ вначале коснулся университета Досися, а затем они с Такаги перешли к положению в американских университетах. Когда же всплыли имена Эмерсона и Готорна, Дайскэ удостоверился, что Такаги человек сведущий, однако в подробности не стал вдаваться, и разговор о литературе не пошёл дальше нескольких имён и названий книг.
Умэко, разумеется, не умолкала ни на минуту. Главной её задачей было преодолеть робость сидевшей напротив племянницы Такаги, и девушка из приличия вынуждена была отвечать на сыпавшиеся непрерывно вопросы Умако. Сама же она не делала никаких попыток завоевать расположение Умэко. Когда она что-нибудь говорила, то чуть-чуть склоняла голову набок. Но Дайскэ это не показалось кокетством, скорее, привычкой.
Девушка получила образование в Киото. Училась играть — вначале на кото[33], потом на фортепьяно. Пробовала учиться на скрипке, но скрипка ей не давалась, и ничего не вышло. В театре она почти не бывала.
— Как вам понравился тогда спектакль в Кабуки? — спросила Умэко. Девушка ничего не ответила. Может быть, она не понимает театра, нет, пожалуй, она его просто презирает, подумал Дайскэ. Тогда Умэко заговорила об актёрах. А. играет хорошо, Б. - плохо… Тут Дайскэ пришлось вмешаться и прекратить разговор о театре, поскольку, с его точки зрения, невестка опять погрешила против логики.
— Ну, скажем, театр вы не любите, но романами, я полагаю, увлекаетесь? — спросил Дайскэ.
Только сейчас девушка взглянула в его сторону и, вопреки ожиданиям, вполне определённо ответила:
— Нет, я и романы не люблю.
Все ждали, что скажет девушка, и, услыхав такой ответ, громко рассмеялись. Чтобы выручить племянницу, Такаги пустился в объяснения. Племянницу воспитывала женщина, мисс имярек, в общем, в пуританском духе, поэтому, добавил он с некоторым осуждением, девушка несколько старомодна. После этого все сразу посерьёзнели, никто даже не улыбнулся.
— Это весьма, весьма похвально, — сказал отец, не слишком жаловавший христианскую религию. Умэко, которая понятия не имела о том, что это за воспитание, произнесла как-то неопределённо:
— Да, в самом деле…
Эти слова могли произвести неприятное впечатление, и Сэйго поспешил сказать:
— Вы, вероятно, сильны в английском?
— Нет, — слегка покраснев, ответила девушка.
После завтрака все вернулись в гостиную, но разговор не клеился, его нельзя было возобновить быстро, как зажигают взамен догоревшей новую свечу. Умэко подошла к роялю и открыла крышку.
— Сыграйте нам, пожалуйста! — обернулась она к гостье, но та не двинулась с места.
— Тогда вы, Дай-сан, начните!
Дайскэ не настолько хорошо играл, чтобы развлекать горстей, но перечить невестке и скучно и бесполезно, поэтому он ответил:
— Я сыграю, оставьте рояль открытым, — а сам продолжал говорить о вещах, совершенно посторонних.
Ещё с час гости посидели и стали прощаться. Хозяева церемонно провожали их в прихожей.
— Дайскэ, я полагаю, ещё побудет у нас, — сказал отец, уходя к себе. Дайскэ между тем, немного отстав от всех, с силой потянулся, едва не коснувшись руками потолка, затем побродил по пустым комнатам и вернулся в японскую гостиную. Там он застал брата с женой.
— Только не вздумай уходить, — с напускной строгостью предупредил его Сэйго. — Пойди к отцу, он хочет поговорить с тобой.
Умэко едва заметно улыбалась. Дайскэ ничего не сказал, лишь почесал в затылке. У него не хватало духу встретиться сейчас с отцом с глазу на глаз, и он стал уговаривать брата и Умэко пойти вместе с ним. Но из этого ничего не вышло, и Дайскэ остался. Тут явилась горничная.
— Прошу прощения, молодого господина просят пройти в покои хозяина.
— Сейчас иду, — ответил Дайскэ и тут же стал объяснять брату и невестке, что одному ему идти нельзя. У отца известно какой характер, да и Дайскэ человек негибкий, чего доброго, рассердит старика какой-нибудь глупостью. А улаживать дело придётся им. Так что пусть они лучше сейчас пойдут, хлопот будет меньше.
Сэйго не любил препираться и, хотя на лице у него было написано: «Что за вздор!» — поднялся со словами:
— Ну ладно, пошли.
Умэко рассмеялась и тоже поднялась с места. Все трое пришли к отцу и там уселись с невозмутимым видом.
Чтобы отвести от Дайскэ очередную нотацию, Умэко сразу же направила разговор в определённое русло. Отозвалась с похвалой о дочери Сагавы как об очень милой скромной девушке. Отец, Сэйго и Дайскэ полностью с ней согласились. Что же до американской мисс, которая якобы воспитывала девушку, то тут Сэйго выразил сомнение, сославшись на то, что именно европейским женщинам присуща развязность. Отец и невестка это замечание пропустили мимо ушей. Дайскэ же сказал, что скромность девушки та же застенчивость, обусловленная принятыми в Японии отношениями между мужчиной и женщиной, и воспитание мисс, если она и была, здесь ни при чём. Пожалуй, это верно, сказал отец. Умэко высказала, предположение, что на девушке сказалась жизнь в Киото. Сэйго не упустил случая съязвить, заметив, что и в Токио не все женщины похожи на Умэко. Отец сделал строгое лицо и постучал по пепельнице. Умэко нашла внешность девушки незаурядной, с этим согласились все, даже Дайскэ. После этого разговор перешёл на Такаги, который произвёл впечатление человека сдержанного, но весьма приятного. Никто, к сожалению, не знал родителей девушки, но отец заверил, что за их честность и порядочность ручается, сославшись при этом на мнение одного из депутатов тамошнего префектурального собрания, человека весьма состоятельного. Что же до их имущественного положения, то оно намного прочнее и надёжнее, чем у иных предпринимателей.
На этом разговор был исчерпан, и отец обратился к Дайскэ:
— Серьёзных возражений, я полагаю, у тебя быть не может?
Сам тон и смысл этих слов были скорее похожи на приказ, нежели на вопрос.
— Гм, как вам сказать, — ответил неопределённо Дайскэ. Отец смотрел на него в упор и всё сильнее и сильнее хмурил свой и без того морщинистый лоб. Выручил Дайскэ брат, избавив его от необходимости тотчас же дать ответ.
— Что ж, — сказал он, — пусть немного подумает.
13
Дня четыре спустя Дайскэ пришлось провожать на вокзале Симбаси Такаги с племянницей. Такова была воля отца. В то утро Дайскэ не выспался, его разбудили раньше обычного, и, возможно, поэтому, когда он приехал на станцию, у него было ощущение, будто его продуло и он застудил голову. Умэко заметила, что он не в себе, и сказала ему об этом. Дайскэ, словно не слыша, снял шляпу и то и дело ерошил аккуратно причёсанные ещё влажные волосы, отчего они в конце концов растрепались.
На перроне Такаги вдруг предложил Дайскэ:
— Поедемте с нами, сойдёте в Кобэ, развлечётесь немного:
— Благодарю, — коротко ответил Дайскэ.
Перед самым отправлением поезда Умэко подошла к окну вагона и обратилась к племяннице Такаги:
— Непременно приезжайте к нам поскорее.
