— Вы на самом деле хотите, чтобы мы поверили, — говорил сэр Уилфрид, — что вам удалось найти способ обучения животных человеческой речи и что старина Тобермори оказался вашим первым удачным учеником?
— Над этой проблемой я работал 17 лет, — отвечал мистер Эппин, — но лишь в последние 8–9 месяцев появились первые проблески успеха. Разумеется, я провел эксперименты с тысячами животных, однако последнее время работал только с кошками, этими чудесными созданиями, которые смогли столь блестяще вписаться в нашу цивилизацию, сохранив при этом все свои высоко развитые животные инстинкты. То у одной, то у другой кошки обнаруживал я выдающийся интеллект, впрочем, как бывает и с человеческими особями. Когда же я познакомился с Тобермори, то сразу понял, что имею дело с суперкотом, существом экстраординарного интеллекта. В предшествующих экспериментах я далеко продвинулся по пути к успеху, но в работе с Тобермори, можно сказать, я достиг своей цели.
Свое замечательное заявление мистер Эппин завершил явными нотками триумфа в голосе. Никто из присутствовавших не сказал вслух «Чушь!», хотя губы Кловиса пошевелились в полном соответствии с этим обозначением недоверия.
— Вы имеете в виду, — спросила после небольшой паузы мисс Рескер, — что научили Тобермори произносить и понимать легкие односложные предложения?
— Моя дорогая мисс Рескер, — терпеливо ответил чудотворец, — таким способом обучают маленьких детей, дикарей и умственно отсталых взрослых; когда же имеют дело с животным — носителем высокоразвитого интеллекта, то нет необходимости прибегать к столь упрощенным методам. Тобермори в состоянии совершенно свободно изъясняться на нашем языке.
На этот раз Кловис совершенно отчетливо произнес «Чушь собачья!» Сэр Уилфрид держался более вежливо, но столь же скептично.
— Может быть, лучше принести кота сюда и самим убедиться? — предложила леди Блемли.
Сэр Уилфрид отправился на поиски животного, а остальная компания вяло ожидала представления, в ходе которого ей более или менее искусно будут продемонстрированы любительские способности к чревовещанию.
Через минуту сэр Уилфрид вернулся, его загорелое лицо заметно побледнело, а зрачки расширились от крайнего возбуждения.
— Клянусь Богом, это правда!
Волнение его было неподдельным, и слушатели рванулись к нему в порыве вспыхнувшего живейшего интереса.
Рухнув в кресло, он сказал, переводя дыхание: — Я нашел его дремлющим в курительной комнате и пригласил пойти попить чаю. Он мигнул, как делает это обычно, и тут я повторил: «Пошли, Тоби, не заставляй нас ждать». И тут, Боже правый, он протяжно сказал жутко естественным голосом, что придет тогда, когда ему будет угодно! Я чуть было не выпрыгнул из кожи!
Незадолго до этого Эппин имел дело с абсолютно недоверчивой аудиторией; однако свидетельство сэра Уилфрида немедленно убедило всех. Разом зазвучал многоголосый хор криков изумления, в центре которого находился ученый, молчаливо наслаждавшийся первыми плодами своего грандиозного открытия.
В разгар восторгов в комнату вошел Тобермори и с демонстративным безразличием бархатными шажками приблизился к группе гостей, собравшихся за чаем.
Воцарилось неловкое молчание. Всех несколько смущала необходимость обращаться на равных к домашнему коту.
— Немного молока, Тобермори? — спросила леди Блемли с явной напряженностью в голосе.
— Я бы не возражал, — прозвучал ответ, ровный и безразличный по тону. Дрожь едва сдерживаемого возбуждения пробежала по присутствующим, так что можно извинить леди Блемли ее не очень аккуратное наполнение блюдца молоком.
— Боюсь, что я много расплескала, — произнесла она, извиняясь.
— Ничего, в конце концов это ведь не мой Эксминстер, ответил Тобермори.
Вновь возникла пауза, и тогда мисс Рескер в своей излюбленной провинциально-гостевой манере спросила, труден ли был для освоения человеческий язык.
Тобермори посмотрел ей прямо в глаза, а затем перевел взгляд на другую точку. Было очевидно, что отвечать на скучные вопросы он не намерен.
— А что вы думаете о человеческом интеллекте? — неуверенно спросила Мэвис Пеллингтон.
— Чей конкретно интеллект вы имеете в виду? — холодно переспросил Тобермори.
— Ну, например — мой, — сказала Мэвис, слабо хихикнув.
— Вы ставите меня в неловкое положение, — ответил Тобермори, чей тон и поза между тем не содержали и намека на неловкость. — Дело в том, что когда решался вопрос о вашем приглашении на сегодняшнее чаепитие, сэр Уилфрид был против. Он сказал, что вы самая безмозглая женщина среди всех его знакомых и что есть существенная разница между гостеприимством и уходом за слабоумными. На это леди Блемли возразила, что отсутствие ума есть самое ценное ваше качество и именно из-за него-то вас и приглашают, поскольку Вы — единственная из известных ей людей оказались до такой степени идиоткой, что согласились купить их старый автомобиль, который они называют «Зависть Сизифа», потому что он хорошо едет в гору, если его сзади толкать.
Майор Барфилд резко вмешался, попытавшись перевести разговор в другое русло:
— Как идут ваши сердечные дела с той пятнистой кошечкой, возле конюшни, а?
Все тут же поняли, что майор совершил грубый промах.
— Обычно такие вещи не обсуждают публично, — холодно ответил Тобермори, — мои наблюдения за вашим поведением в этом доме позволяют предположить, что вы бы не обрадовались, переведи я разговор на ваши собственные делишки.
Ощущение паники охватило в этот миг не только майора.
— Может быть, сходить на кухню и узнать, не готов ли ваш обед? — поспешила предложить леди Блемли, игнорируя то обстоятельство, что до времени обеда Тобермори оставалось еще, по крайней мере, два часа.
— Благодарю, — ответил Тобермори, — но не сразу, после чая. Я не хочу умереть от несварения.
— Поговорка гласит — «У кошки девять жизней», — дружелюбно заметил сэр Уилфрид.
— Возможно, — парировал Тобермори, — но только одна печень.
— Аделаида, — сказала миссис Корнетт, — ты что, хочешь отослать кота, чтобы он сплетничал про нас со слугами?
Паника между тем стала всеобщей. Узкая декоративная балюстрада проходила перед большинством окон спальных комнат, и теперь каждый с ужасом припомнил, что это было излюбленным местом прогулок Тобермори в любое время суток; там он высматривал голубей — и бог знает что еще! Если ему вдруг вздумается теперь, когда он обрел дар речи, поделиться своими наблюдениями, возникнет более чем щекотливая ситуация.
Миссис Корнетт, которая много времени проводила за своим туалетным столиком и чей цвет лица свидетельствовал о стабильно беспорядочном образе жизни, выглядела не менее обеспокоенной, чем майор. Мисс Скрейвен, создательница страстных и чувственных стихов, которая при этом вела безупречно невинную жизнь, также была раздосадована: если вы добродетельны и умерены в частной жизни, то вовсе не обязательно хотите посвящать в это всех. Щеки Берти ван Тана, который в свои семнадцать лет был уже настолько испорчен, что давно прекратил попытки стать еще хуже, приобрели оттенок вялых лепестков белой гардении, но он, по крайней мере, не выбежал из комнаты, как Одо Финсберри, молодой джентльмен, готовившийся к карьере священника и, по всей вероятности, очень расстроившийся при мысли о тех скандальных сведениях, которые мог бы узнать. Кловису хватило духа сохранять внешнее спокойствие: он про себя поспешно вычислял, сколько времени потребуется, чтобы заказать и доставить через агентство «Биржа и Рынок» коробку моднейших мышек в качестве взятки коту за молчание.
Агнес Рескер даже в такой неловкой ситуации не могла долго оставаться в тени.
— И зачем только я пришла сюда? — театрально воскликнула она.
Тобермори не замедлил на это отреагировать.
— Судя по тому, что вы вчера сказали на крокетном поле миссис Корнетт, вас привлекла еда. Вы описали Блемли, как самых скучных людей из своих знакомых, однако они, с вашей точки зрения, достаточно умны, чтобы держать первоклассного повара; в противном случае, им вряд ли удалось бы заманить к себе кого-нибудь вторично.
— Это все неправда! Я обратилась к миссис Корнетт и… — попыталась объясниться смутившаяся Агнес.
— Миссис Корнетт впоследствии передала ваши слова Берти ван Таму, — продолжал Тобермори, — и добавила про вас: — Эта женщина — настоящий участник Марша Голодных — она ради плотного четырехразового питания поедет к кому угодно, — на что Берти ван Там заметил…
Тут развитие событий внезапно прервалось. Тобермори увидел большого рыжего Тома из дома приходского священника, который сквозь заросли кустарника направлялся к конюшням. Тобермори мгновенно выскочил через открытое французское окно.
