Жанне с прислугой достались комнаты на втором этаже. Дом был длинным, узким, имел три этажа и высокую крышу с чердаком, где тоже ютились постояльцы рангом пониже — в основном купцы, путешественники и странствующие монахи. Каждый верхний этаж нависал над нижним, и при взгляде сбоку дом казался грибом на тонкой ножке. Все комнаты выходили на узкую улочку, вымощенную диким камнем, и имели балкончики, которые очень пригодились, ведь после прибытия на постоялый двор каждый рыцарь обязан был выставить свою гербовую накидку, а для этого лучше места, чем балкон, и придумать нельзя.
Кроме того, Жанна приказала своему герольду прикрепить к фасаду постоялого двора длинную доску с нарисованными гербами всех сопровождавших ее рыцарей. В верхних окнах были вывешены знамена дома Монтегю и Шатобрианов.
Примерно так же поступили и судьи турнира — четверо убеленных сединами рыцарей. Они вывесили на фасаде своего постоялого двора полотнище с изображением их знамен, именами хозяина турнира — герцога Жана Бретонского — и зачинщиков. А внизу, под знаменами, судьи написали свои имена, прозвища, владения, звания и должности.
Завтра, с утра пораньше, каждый участник турнира должен был принести свой герб и знамена для изучения судьями и герольдами, а также выставить возле судейского постоялого двора свои шлемы для всеобщего обозрения. Вечером предполагался пир и танцы, чтобы участники турнира и их дамы могли познакомиться друг с другом поближе. Второй день отводился рыцарям для подготовки. И лишь на третий день начинался турнир.
Спустя примерно два часа по приезду вся компания во главе с Жанной спустилась вниз, в харчевню мсье Маттео. Он уже выгнал оттуда случайных людей, и теперь достаточно просторное помещение с низким, изрядно закопченным потолком полнилось только постояльцами рыцарского звания.
Для дворян Жанны были отведены лучшие места — столы возле открытых окон, что здорово щадило обоняние виконтессы — «ароматы» в таверне Маттео были еще те. Кухонный дух, изрядно приправленный запахами чеснока, испорченного сыра, соленой сельди и крепкого мужского пота, шибал в ноздри почище доброго кулака.
Похлебка, которую подали изголодавшимся рыцарям, пажам и оруженосцам, — нечто среднее между мясным рагу, супом и соусом на основе хлебного мякиша, кислого вина, лука и орехов с небольшим количеством перца, который стоил буквально на вес золота, — была весьма вкусной, и все дружно накинулись на еду. Вино — красное бургундское, густое и крепкое, Маттео, наступив на горло своей «песне», не стал разбавлять водой, поэтому все оценили эту жертву весьма положительно.
В его таверне подавали также эль и пиво, но больше для путешественников из других земель. Пиво воспринималось скорее как женский напиток, и мужчины употребляли его лишь в том случае, когда не хватало вина. Однако у Маттео даже мысль такая не мелькнула — предложить сеньоре Жанне пиво; это было бы непростительным оскорблением столь сиятельной персоны.
Вслед за похлебкой подали запеченных на вертеле каплунов, копченую и жареную рыбу, несколько сортов сыра, а потом десерт — сладкие пироги и конфеты из меда и миндаля. В конце ужина хитроумный мсье Маттео и вовсе удивил даже де ля Шатра: по его указанию слуги поставили на стол блюда с очень дорогими лакомствами — привезенным из Святой земли тростниковым сахаром, а также финиками и инжиром.
Отправились спать пораньше — завтра у рыцарей было полно разных дел. Только Жанна долго не могла уснуть. В небольшое оконце заглядывала полная луна, и виконтесса чувствовала какое-то душевное смятение. К чему бы? За годы жизни с Жоффреем де Шатобрианом у нее выработалась привычка прислушиваться к своему сердцу и верить ему больше, чем здравым мыслям. Именно сегодня, в эту лунную ночь, оно вдруг проснулось от четырехлетней спячки под траурным флером и затрепетало в груди, как в первую брачную ночь с Жоффреем…
Время близилось к полуночи, постоялый двор Маттео погрузился в сон, прерываемый лишь храпом гостей да фырканьем лошадей в конюшне. И только в сеннике, если хорошо прислушаться, слышались шорохи и какие-то подозрительные звуки. Сенник — просторный сарай, где хранились сено и овес, — был отделен от конюшни тонкой дощатой перегородкой, в которой нельзя было найти ни единой щели, а его дверь почему-то запиралась на прочный засов.
Разгадка этой странности находилась внутри сенника. Там удобно, не без некоторого комфорта, устроилась теплая компания, состоящая из четверых подозрительных типов. Они сколотили на скорую руку из досок стол, где стояло вино в кувшине, глиняные кружки и блюдо с закуской, — добрым куском запеченной на костре оленины — и играли в кости. Ароматные запахи свежескошенной травы и винные пары заглушали запах лошадиного навоза, мягкая подстилка в виде нескольких охапок прошлогоднего сена была очень удобна для сидения, а свет толстой восковой свечи придавал сеннику некую патриархальную таинственность и умиротворенность.
Однако физиономии игроков при ближайшем рассмотрении развеивали благостную картину в прах. Будь в сеннике де ля Шатр, он сразу бы узнал в них тех разбойников, что напали на него неподалеку от маноры Шатобрианов. Отсутствовал только Плешивый Арну; он был убит шевалье, его закопали где-то в лесу слуги Жоффрея. В схватке сильно пострадал и вожак — Бешеный Гиральд: де ля Шатр оставил ему на лбу знатную отметину в виде звезды с тремя лучами от удара «скорпионом».
У другого на месте Гиральда голова точно треснула бы, но разбойник имел поистине дубовую башку. И вообще, на нем все заживало, как на собаке. Правда, после той памятной стычки Бешеный Гиральд временами становился и вовсе невменяемым. Когда он выздоровел, то чуть не убил Жакуя, который так и не слез с дерева, чтобы помочь товарищам, и сидел там до тех пор, пока Жанна и де ля Шатр не убрались восвояси.
— …А что, братцы, может, прямо сейчас и начнем щипать господ? — спросил нетерпеливый Бернар Рваный Нос. — Они устали с дороги, плотно покушали и теперь спят, как убитые. Задвижки в комнатах сами знаете какие — плюнь и дверь отворится…
— Дурень, — кратко прокомментировал его речь Гастон Отшельник.
— Это почему?! — взвился Бернар и бросил руку на пояс, поближе к ножу.
— Потому что дурень, — мрачно сказал Гиральд. — Гастон прав. И запомни: еще раз схватишься в компании за нож — пришибу. Понял?
— Понял… — обиженно буркнул Бернар. — А чего он обзывается?!
— Объясняю. Да, господ и впрямь дорога притомила, но не настолько, чтобы дрыхнуть без задних ног. Пока все они настороже, потому как спят на новом месте. А вот когда после первого дня турнира начнутся праздники и вино по вечерам польется рекой, вот тогда мы и покинем свою берлогу. Дошло до тебя наконец?
