обед. Были вскрыты неизвестные доселе эпизоды насилий, ограблений и побоев. Конечно, все это уже приписывалось не Антикайнену, а вешалось на его сотоварищей по опознанию: тех брали из тюрьмы, либо из каких-нибудь кутузок по разнарядке. Может быть, самому процессу против «красного финна» это никак не помогало, но зато повысило процент раскрываемости прочих преступлений.
Однажды, невозмутимый доселе Тойво не выдержал и спросил у своих следователей:
— Вы, часом, ничего не попутали?
Те, конечно, не признались и ответили, как учили в полицейских школах:
— Молчать!
Женщины, с кем в ряд стоял Антикайнен, крайне неприязненно смотрели на него. Видимо этими своими взглядами они и выдали «вражину» — все свидетели со стопроцентной уверенностью опознали «людоеда».
В остальное время, когда удавалось занять свою одиночную камеру, Тойво читал. Не все время, конечно — он старательно каждый день отрабатывал свою обязательную физкультурную программу — но «глотал» книги одну за другой.
Тюремный библиотекарь, снабжающий его литературой, пользуясь рассеянностью вертухая, спросил:
— Зачем так много книг? Глаза испортятся.
Антикайнен ответил, нисколько не пытаясь казаться заумным или спесивым:
— Понимаешь, друг — когда я читаю, за мной никто не гонится. Когда я читаю, я сам в погоне.
Он сделал паузу и добавил:
— В погоне за Господом.
Судья Х уже вернулся из Швейцарии, уже закончились Рождественские каникулы, а чиновники Министерства Иностранных дел отписывались от судебных предписаний. Одна женщина отвечала в конце установленного законом времени, мол, «так как это не родственники» то нет оснований. Другая, через свой срок, писала, мол, «в судебном предписании не указаны точные почтовые адреса».
Они просто выполняли свою работу. Это у них принято так: на службе — ты без эмоций, без чувств, без половых признаков. Все остается дома. Мужчины-чиновники Министерства Иностранных дел всему этому только учатся.
Неизвестно сколько бы времени такое безобразие продлилось, но тут в дело вмешался всемогущий фельдмаршал.
— Чё там с судом? — как-то в задумчивости спросил он секретаря.
— А ни чё! — радостно отрапортовал тот, внутренне холодея от ужаса.
— А бабки?
— Не отжали пока.
Тот же момент шмелем в покои влетел бледный Лехти Корхонен.
— Ты чё там, шмель бледный, мышей не ловишь?
— Абырвалг, — ответил адвокат, приближенный к правительству.
— В чем сложности?
Вместо ответа Лехти подал супер-начальнику телефонную трубку и ловкими пальцами отбил на аппарате желаемый номер.
Фельдмаршал не удивился, откашлялся для приличия и сказал спокойным вежливым голосом:
«Убью, суки!»
Нет, конечно, с министром иностранных дел он разговаривал обыденно официально: про семью, про детей, про погоду. А в конце добавил, чтобы перестали тянуть с судебными предписаниями. Смешно даже. Право слово, не так уж это и сложно!
На следующий день студент-юрист с удивлением узнал, что запрос готов и нужно лишь оформить его на гербовой бумаге. Через полчаса он доложился Арвиду, а уже через сутки тот подписывал эту самую гербовую бумагу, нечаянно указав в графе «принимающая сторона» свой адрес в Стокгольме.
В Советскую Россию ушла судебная повестка с ворохом прилепленных к ней разрешительных и гарантийных бумаг. В тот же миг копия с аналогичным содержимым улетела Куусинену от Международной организации Красный Крест. И если бы этого сделано не было, то первая официальная бумага затерялась бы в коридорах испуганной власти. Там тоже сидели чиновники, вся суть работы — да, вообще, существования — состояло в запретительной системе. Чиновник чиновника видит издалека, как рыбак, понимаешь, рыбака. Зачем брать на себя ответственность, если ее можно делегировать. Коллективно разрешить всегда безопасней, к тому же ловким финтом любое разрешение фактически превратить в запрет.
Но тут на пути бюрократической машины встал друг Антикайнена — Отто Куусинен. Его фамилия имела вес и влияние в кулуарах коммунистической партийной иерархии.
— Ай, да адвокат! — восхитился он хватке Рудлинга. — Ну, теперь посмотрим, как вы сможете смертный приговор выписать!
Еще не закончилась зима 1936 года, как в судебную инстанцию Финляндии вылетела бумага, которая оглашала список, так сказать Советской делегации, ее полномочия и права. Копия с дополнениями тут же была доставлена в отделение Красного Креста в Стокгольме. И дополнения эти были, увы, безрадостными.
Арвид поделился этой информацией с Тойво, добавив, что он очень сожалеет.
Несколько ключевых фигур лыжного похода оказались вне досягаемости. Если Тойво Вяхя, превратившись в Ивана Петрова, отправился командиром погранотряда на Дальний Восток, то с другими было все печально.
Трудно было представить русского пограничника-командира с жутким финским акцентом возле границы с милитаристской Японией. Однако после дела «Треста», где в поимке британского шпиона Райли Вяхя сыграл непоследнюю роль, его таким образом спрятали.
А не убили.
В июне 1935 года погиб Оскари Кумпу. В год, предсказанный ему шепотом ветра в подземелье Андрусовской пустоши. В то, что великолепный спортсмен, участник Олимпиады в Стокгольме, утонул в июне в узкой речке Олонке, верилось с трудом. Вернее, вовсе не верилось. Похороненный с почестями на живописном полуострове, который огибала та же Олонка, его имя быстро исчезало из летописей и всяческих хронологий.
Канули в безвестность после арестов по надуманным обвинениям прочие участники лыжного рейда, былые товарищи по Школе Красных финских командиров и спортивному обществу «Красная звезда».
Эти сведения потрясли Тойво. Он не понимал, что творится в стране?
Получили разрешения на посещение финского суда в качестве свидетелей всего четыре человека. И все они должны были прибыть первоначально почему-то в Стокгольм. Всего четыре человека против нескольких десятков со стороны обвинения. Ну, хоть что-то.
Антикайнен бы рад предстоящей встрече с боевыми товарищами, хоть с двумя — но какими!
Симо Суси — былой адъютант, ныне командир Красной Армии.
Ханнес Ярвимяки — боец их отряда, теперь директор бумажной фабрики в городе Кондопога.
Ну, и еще парочка, которая может поведать суду много полезного.
Степан Иванов — житель Кимасозера, возчик обоза. Тот мужичок, что встретился их отряду на подступах к Кимасозеру. Вероятно, так и живет на прежнем месте, может, и трудится возчиком до сих пор.
Федор Муйсин — фельдшер из Кимасозера, вредный и противный местный житель. По склочности не уступал, пожалуй, самой вредной бабке в деревне. У него провел последнюю ночь Тойво перед тем, как податься в бега. У этого фельдшера он тайно похитил камфорный спирт, с помощью которого запалил старый екатерининский дом, приспособленный под склад, где на чердаке прятался несчастный Марьониеми.
И у Суси, и у Ярвимяки в Финляндии остались родственники, с кем они не виделись, пожалуй, с самого отхода, с 1918 года. В Стокгольме им легче организовать встречу, нежели
