В течение нескольких дней он зубоскалил, следуя дурному примеру Глэдис. Я пыталась заставить его сидеть на одном месте, рассыпая по столу страстно любимые им пшеничные зернышки. Так мне удалось сделать дюжину набросков. Его огромный наглый клюв то и дело оказывался в непосредственной близости от моей руки. Приходилось отмахиваться от него с яростными криками «кыш!». Хлопая крыльями, он делал вид, что улетает, но не двигался с места, поскольку с присущей ворону мудростью давно понял, что именно на столе я регулярно высеваю пшеницу.
Петруччо
Не вынуждайте меня, Роберт!
Постепенно я перешла к акварели. Я нарисовала Петруччо на фоне деревьев, укрытых снегом. Смешав берлинскую лазурь и жженую сиену, я получила иссиня-черный цвет, а потом разбавила монохром, положив на крылья ультрамариновые отблески. Самой тонкой кисточкой я обвела контур перьев тушью. В глубине черного зрачка я аккуратно поставила крошечную белую точечку — сияющее отражение заснеженного мира. Уткнувшись в бумагу, я совсем забыла о Петруччо, который не преминул воспользоваться моментом и больно долбанул меня клювом в затылок.
Петруччо
Я демон, кар-кар!
Довольная своим произведением, но замученная моделью, я изгнала Петруччо назад к Табите. В любом случае пришла пора чистить мой скромный зверинец — нудная работа, о которой Табита и слышать не хотела. Со временем мне удалось заручиться помощью Глэдис, но взамен приходилось выслушивать ее болтовню о Джеке Борроу и Патрике О’Ниле. Начинали мы с клеток Джулиуса и Кука, потом меняли подстилку Питеру и Милдред, убирали старые газеты из-под насеста Маэстро, подливали свежей воды Дорогуше Номер Два. Мэри приносила с кухни очистки и объедки, которые распределялись согласно предпочтениям обитателей зверинца. По мере возможности мы вносили разнообразие в их рацион, добавляя живые деликатесы: земляных червей, улиток, мух, пауков, мышей для Маэстро (который заглатывал их в один присест, а потом еще некоторое время сидел с мышиным хвостом, свисающим из клюва).
«Как вы это терпите?!» — с отвращением спрашивала меня Глэдис.
Я
Таков закон природы, Глэдис. Есть или быть съеденным.
Приближалось обеденное время.
Поскольку мама спала допоздна, обедала я одна, в классной комнате.
В тот день должно было случиться выдающееся событие. Одна из девиц Гардинер, любительница живописи, вела меня в галерею Гросвенор, на большую выставку Констебла. Сестры Гардинер (Эми и Уинифред), добрейшие создания, но без гроша за душой, походили на чистеньких, ленивых и любивших вкусно поесть старых кошечек. Они были из хорошей семьи, поэтому их часто приглашали в гости на чай или обед, где девицы Гардинер украдкой поглощали чудовищное количество еды. В течение всей последующей недели они переваривали ее, как удавы. В тот день мисс Эми Гардинер как раз заканчивала свой пищеварительный цикл и пребывала в некотором беспокойстве.
Я
Мама не пойдет, мисс Гардинер. Думаю, мы можем ехать.
Эми Гардинер
Подождем, пожалуй. Мой племянник пошел за фиакром для нас.
Я насторожилась. До сих пор никто не упоминал никакого племянника. Вскоре Глэдис доложила, что «господин с каретой прибыли». Знакомство состоялось прямо на тротуаре. Господином оказался двоюродный племянник сестер Гардинер, мистер Том Брукс. Фамильное древо Гардинеров отличалось чрезвычайной ветвистостью, а мистер Том Брукс был одним из свисавших с дальних его ветвей сухофруктов. Рост его не превышал метра шестидесяти, вместе с каблуками и цилиндром. К тому же он был на редкость узкоплеч, будто в детстве его прищемили дверью, да так и оставили. Я, конечно, сообразила, что мама и мисс Гардинер затеяли свести меня с этим примечательным образом английского мужчины.
Я
Садитесь же, мисс Гардинер.
Эми Гардинер
Ну что вы, нет, мисс Тиддлер, сначала вы! Садитесь, пожалуйста.
Она так старалась подчеркнуть свою незначительность, что мне стало совершенно ясно: вряд ли я получу от поездки ожидаемое удовольствие. Но зато я могла не беспокоиться, о чем беседовать с мистером Бруксом. Он сразу же заговорил о фиакрах и о том, как сложно их поймать, когда они нужны, и как они встречаются на каждом углу, когда их не ищешь. Засим последовала череда рассказов о случаях из жизни его знакомых, которые находили фиакр, когда тот не слишком-то был нужен, и о том, как в дождливый день найти фиакр не представлялось возможным. От фиакров мистер Брукс перешел к кучерам. Такой-то кучер ему то-то сказал вчера, на что он ответил то-то, что, в свою очередь, напомнило ему о приятеле, который утверждал обратное сказанному кучером, который настаивал на противоположном. Так мы доехали до галереи. Мистер Брукс подал мне руку, и, пока мы за три шага преодолели расстояние, отделявшее нас от входа, я заметила, что я выше даже его цилиндра. Но мистера Брукса, похоже, это совершенно не смущало, тем более что в разговоре он смотрел не в глаза, а вниз, обращаясь по большей части к моим туфлям. Дверь галереи Гросвенор открылась с трудом, что позволило мистеру Бруксу пуститься в рассказ о трудно открывающихся дверях и об одном его приятеле, который однажды еле-еле закрыл дверь, которая не желала закрываться. Мне все больше хотелось треснуть мистера Брукса зонтиком по голове, но я не стала этого делать, чтобы не дать повод для очередной истории про приятеля, которого однажды треснули зонтиком по голове.
Как только я увидела первый висящий на стене пейзаж, внутри меня воцарилась благоговейная тишина. Констебл — один из самых любимых моих художников. Он не устает признаваться в любви к английской провинции, к одиноким неохватным вязам, к равнинам и пологим холмам с овечками и коровами; к ивам, отраженным в речной излучине. Погрузившись в созерцание его мастерски выписанной «Мельницы в Стратфорде», я услышала, как вода льется из шлюза, почувствовала запах тины и сгнивших досок, витающий у старой мельничной плотины. Мистер Брукс тем временем вещал про одного знакомого из Стратфорда, который обязательно бы подружился с мистером Констеблом, успей он родиться ранее кончины последнего.
Я
А у вас случайно нет приятеля, который был бы немым, мистер Брукс?
Том Брукс
(страшно удивлен)Немым?
Домой мы возвращались в полной тишине. Ужин с родителями тоже прошел в молчании; и только после еды мама спросила, виделась ли я сегодня с мисс Гардинер.
Я
Виделась.
Мама
А племянник, мистер Брукс, ее сопровождал?
Я
Сопровождал.
Наконец оказавшись одна в своей классной комнате, я закрыла глаза и погрузилась в воспоминания о водяной мельнице в Стратфорде и о телеге с сеном. Какой труд скрывается за кажущейся простотой! Какое гениальное упорство нужно, чтобы рисовать, как говорил Констебл, «как можно ближе к источнику»… К несчастью, открыв глаза, я увидела ворона, нарисованного утром. Сам Петруччо получился неплохо, но казалось, его по ошибке приклеили на чью-то чужую картину. Пейзаж на заднем плане выглядел плоским и невыразительным.
Я
(с отвращением)Ужасно!
Я разорвала рисунок и забралась в постель с «Укрощением строптивой». Я дошла до первой сцены четвертого акта.
Я
(читаю монолог Петруччо)Пока не покорится — есть не дам,А то глядеть не станет на добычу.Еще есть способ приручить дикарку,Чтобы на зов хозяина бежала:Мешать ей спать, как ястребу, которыйНе хочет слушаться, клюет и бьется…
Внутри меня звучал другой монолог: как покорить слабый характер, который легко сдается? Как заставить его не спать, как покорить его моей воле? Да и стоит ли? Скажите, герр Шмаль, зачем учиться, зачем работать с шести утра до девяти вечера, если мне все равно предначертано оставаться ничтожеством?
На следующее утро я снова поднялась в шесть и, к превеликой радости Петруччо, предприняла вторую попытку изобразить ворона на заснеженном фоне. С пятой попытки я уже чувствовала, как становлюсь мастером по части изображения воронов на фоне зимнего пейзажа.
17
Наконец-то лето! Долгие дни, прогулки на природе и в этом году — море! Уже несколько недель я млела при одном виде нового светлого платья в узкую синюю полоску, соломенной шляпки с ленточкой и белого зонтика от солнца. Хоть я и не кокетка, но в голове вертелось: «Только бы повезло с погодой!» До этого я видела море лишь однажды, в Рамсгите, — то были серые бескрайние водные просторы под дождливым небом.
Мы сядем в поезд вместе с папой, но он поедет дальше, оставив маму, Питера, меня, тетушку Дженет и обеих кузин на попечение домовладелицы. Мы проведем две недели в Брайтоне, а потом, уже в Кенте, воссоединимся с рыбачащим папой и подлечивающей нервы леди Бертрам.
