Да и были ли эти советы так уж благоразумны? Вряд ли. Разве евреи не пытались десятилетиями добиться мало-мальски сносного к себе отношения покорностью, кротостью, угодничеством, подхалимством? Не сам ли Витте пишет об еще недавней «феноменальной трусливости» евреев, за версту ломавших шапку перед околоточным надзирателем и не смевших помышлять ни о каких протестах! Увы, горьким опытом поколений было добыто простое знание, что милости от властей предержащих им не дождаться; что мольбой, лестью, кротостью, заискиванием, даже астрономическими взятками можно добиться только еще большего презрения, какого, впрочем, и заслуживают трусы и подхалимы. Часть евреев полностью изверилась в возможности чего-то добиться; выход она видела в исходе (сионизм!). Другая часть свои упования на лучшую долю связывала с судьбой остальной России, считая, что перемен к лучшему можно добиться, но только совместно с русским народом. Вряд ли эта позиция была неразумной.
П. Н. Дурново
Разве не об этом на каждом шагу свидетельствует и сам Витте? Он-то, конечно, хотел решить еврейский вопрос благоприятно для евреев и с пользой для государства. Но он был белой вороной в высшем эшелоне царской администрации. Преобладали в ней графы Игнатьевы и Толстые, личности типа П. Н. Дурново, Плеве, великого князя Сергея Александровича. Одни устраивали погромы; другие их прекращали, но ужесточали процентные нормы; третьи — при всеобщем молчании — затевали высылку еврейского населения из первопрестольной. Кто-то, не имея в душе ничего против евреев, третировал их из угодничества перед дворцовой камарильей и его величеством. И все — жировали за счет «налога на жидов». Можно ли было всерьез ожидать, что свора высокопоставленных держиморд и мздоимцев ни с того ни с сего сжалится над инородцами-иноверцами и приступит к — пусть не одномоментной, но хотя бы постепенной (как считал правильным Витте) — отмене травли, ограничений, стеснений, а, значит, и столь выгодного «налога». Ради чего? По какой надобности?
Ну а сам Витте — допустим на минуту, что он получил бы от царя полномочия осуществлять все, что считал полезным и нужным? Столь уж неотложными показались бы ему послабления по отношению к иноверцам, чьи «расовые особенности» он считал одной из причин «исторических предрассудков» против них, когда на повестке дня всегда стояли бы куда более неотложные вопросы? Вот пример, который приводит он сам.
В 1905 году, когда он, заключив в Портсмуте мир с Японией, встретился с президентом США Теодором Рузвельтом, тот передал ему письмо для Николая II, в котором указывал на неверное толкование российской стороной одного из пунктов торгового соглашения 1832 года. Соглашение предусматривало широкий доступ в каждую из стран бизнесменов из другой страны. Ограничения могли касаться лишь лиц, о которых имеются данные, что их приезд может нанести стране материальный или иной ущерб. И вот российская сторона исключение превратила в правило, чтобы не впускать в Россию американских евреев! Рузвельт объяснял, что при такой трактовке договор входит в противоречие с конституцией Соединенных Штатов, которая запрещает дискриминацию по вероисповедальному признаку. Он просил пересмотреть практику российской стороны, предупреждая, что в противном случае Америка должна будет его расторгнуть.
Вернувшись в Россию, Витте передал письмо американского президента царю, а тот — министру внутренних дел Булыгину. Но с мертвой точки дело не сдвинулось. А вскоре — после манифеста 17 октября — сам Витте возглавил правительство. Казалось бы, ему и карты в руки. Что же он сделал? Он создал… комиссию, и при нем она завершить работу не успела. А потом, уже при Столыпине, комиссия пришла к положительному решению вопроса, но этому решению «не было дано никакого хода», то есть американских евреев продолжали дискриминировать. То же продолжалось и после убийства Столыпина, когда правительство возглавил министр финансов В. Н. Коковцов, который лучше кого бы то ни было понимал экономические выгоды сохранения торгового договора с Америкой. В декабре 1911 года американская сторона денонсировала договор. Торжествовал принцип, некогда провозглашенный императрицей Елизаветой Петровной: «От врагов Христовых интересной прибыли не желаю!»
Как же можно было ждать от правительства — даже самого доброжелательного, — что оно будет торопиться с решением еврейского вопроса, если сами евреи будут вести себя ниже воды, тише травы, ничего не требовать, а только иногда жалобно скулить и «подмазывать»? Мало у правительства других забот? Можно не сомневаться, что веди евреи себя так, как советовал Витте «главам еврейства», «кособокое равновесие» сохранялось бы вечно!
И, наконец, нельзя не сказать о моральном аспекте его совета. Речь ведь шла о конкретной исторической ситуации, когда в России нарастала и все более обострялась борьба между обществом и властью, дорого обходившаяся обеим сторонам. А евреям предлагалось чужими руками загребать жар, то есть в борьбе не участвовать, показывать пример послушания и, пока идет драка, под шумок вымаливать у царя какие-то послабления. Кроме всего прочего, это означало, что евреи не должны были даже мечтать о равноправии, а тихохонько вымаливать для себя равенства в бесправии, да и то — не полного равенства, а постепенных частичных послаблений. А конституции, избирательных прав, свободы печати и прочих свобод для народа, а, значит, и для них, должны были добывать русские, идя за это в тюрьмы, на каторгу, виселицу. То, что предлагал Витте, в сущности, сводилось к штрейкбрехерству, и при том совершенно бесплодному. Евреи были обречены на участие в освободительном, революционном, либерально-демократическом движениях бок о бок с русскими и всеми другими народами.
Постулируемая Солженицыным супер-революционность евреев — это миф, причем он восходит к тому времени, когда евреев вообще не было или почти не было среди российских революционеров, а просто всех неугодных записывали в евреи, что производило соответствующий пропагандистский эффект. Методика св. Геннадия Новгородского, сработавшая в его борьбе против ереси «жидовствующих», действовала безотказно на протяжении столетий. Того же С. Ю. Витте его политические противники постоянно причисляли к «жидовствующим». Любопытна запись в дневнике военного министра генерала А. Н. Куропаткина (1902) — о том, как министр юстиции Н. В. Муравьев обрабатывал его, вкрадчиво внушая, что Витте, «благодаря своей жене, еврейке чистой крови, Матильде, заключил тесный союз с евреями и опутывает Россию.[147] Что в экономическом отношении это опасный для России человек, и чем скорее он оставит пост министра финансов, тем лучше. Но что есть еще более опасная сторона этой личности. Инспирируемый своею Матильдою, он тоже ненавидит государя. Муравьев готов намекать, что в своей ненависти он, неразборчивый в средствах, может зайти очень далеко. В его руках евреи, в его руках особые органы своей тайной полиции. Муравьев и ранее намекал мне, что в происходящих внутри России волнениях он готов заподозрить Витте. Что из числа государственных преступников ему, Муравьеву, первого пришлось бы арестовать Витте. Что он, Муравьев, готов подозревать самые коварные, преступные замыслы в голове Витте. Что он готовится, если бы была перемена царствования, захватить власть в свои руки. У него масса своих людей, всюду организовано свое влияние».[148]
Такова технология всех антисемитских мифов. Сперва постулируется некая особая вредоносность евреев, а затем все неугодные объявляются евреями (или еврействующими, породненными с евреями и т. д.). На таком неглубо ком фундаменте построен и миф о супер-революционности евреев.
В. В. Шульгин
В действительности еврейская масса была не более революционна, чем русская, польская, грузинская etc. Участие в революционных выступлениях принимало активное меньшинство. Наблюдавшееся с годами увеличение доли евреев в этом активном меньшинстве (точнее, в его образованной части) в какой-то мере объяснялось специфически антиеврейской политикой властей, а еще в большей мере — быстрым обрусением евреев. Когда черносотенец, благожелательно цитируемый Солженицыным, В. В. Шульгин писал: «Роль евреев в революционизировании университетов была поистине примечательна и совершенно не соответствовала их численности в стране» (стр. 238),[149] то он допускал заведомую передержку, ибо удельный вес евреев в университетах, даже при наличии процентной нормы, в несколько раз превышал их удельный вес в населении страны. Что же касается основной массы еврейства, то даже Шульгин признавал, что они к революции никакого отношения не имели, а «мирно зарабатывали свой „ковалек хлиба“».[150]
