знает, что, попади он на эту galеre[29], – и ему будет хуже, чем бездомному псу.
Шелтон встал.
– Дождь прошел, – сказал он. – Надеюсь, что вы скоро поправитесь. Не откажите принять от меня вот это… в память о старом актере.
И Шелтон сунул французу соверен. Тот, поклонившись, с жаром проговорил:
– Заходите, мосье, когда будете поблизости, я всегда счастлив видеть вас!
И Шелтон ушел.
«…хуже, чем бездомному псу… – подумал он. – Что он хотел этим сказать?»
Шелтон сам почувствовал себя кем-то вроде такого бездомного пса. Еще месяц разлуки может убить всю сладость ожидания, может даже убить любовь. Его чувства и нервы были так напряжены из-за этого постоянного ожидания, что он реагировал на все слишком остро, всему придавал слишком большое значение; так раздражает благопристойных людей искусство, в котором слишком много жизненной правды. Самая сущность вещей обнаруживалась теперь для него со всей ясностью, подобно костям, проступающим сквозь кожу похудевшего лица: слишком уж явным было убожество невыносимо тяжелой действительности. Вдруг Шелтон увидел, что стоит перед домом своей матери, – казалось, некая жажда утешения, некий инстинкт привели его в Кенсингтон. Судьбе словно нравилось перебрасывать его от одного полюса к другому.
Миссис Шелтон не выезжала из города и, хотя было первое июня, грелась у камина, протянув ноги к огню. На ее розовом личике, у глаз, были такие же морщинки, как у маленького парикмахера, только рожденные жизнерадостностью, а не духом протеста. Она заулыбалась при виде сына, и морщинки ее словно ожили.
– Мой дорогой мальчик, как чудесно, что ты приехал, – сказала она. – А как поживает наша милочка?
– Благодарю вас, отлично, – ответил Шелтон.
– Она, должно быть, такая душенька!
– Мама, – запинаясь, проговорил Шелтон, – я так больше не могу!
– Не можешь? Чего не можешь, дорогой Дик? Вид у тебя очень озабоченный. Поди сюда, сядь рядом, и давай уютненько побеседуем. Не унывай. – И, склонив головку набок, миссис Шелтон с подкупающей улыбкой посмотрела на сына. А он, натолкнувшись на ее неиссякаемый оптимизм, почувствовал себя таким подавленным и несчастным, как никогда еще за все время своего испытания.
– Мама, я не могу больше ждать! – сказал он.
– Да что же случилось, мой мальчик?
– Все очень плохо!
– Плохо? – воскликнула миссис Шелтон. – Ну-ка расскажи мне подробно!
Но Шелтон только покачал головой.
– Вы, надеюсь, не поссорились?..
Она запнулась: вопрос показался ей таким вульгарным – его можно было бы задать разве что слуге.
– Нет, – чуть ли не со стоном ответил Шелтон.
– Знаешь, мой дорогой Дик, мне это кажется немного странным, – проворковала мать.
– Я знаю, что это кажется странным.
– Послушай, ты никогда раньше не был таким, – сказала миссис Шелтон, взяв его за руку.
– Да, никогда не был таким, – с усмешкой подтвердил Шелтон.
Миссис Шелтон плотнее закуталась в индийскую шаль.
– О, мне так понятно, что ты переживаешь, – весело, с сочувствием проговорила она.
Шелтон сидел, сжав голову руками и пристально глядя на огонь – веселый и изменчивый, как лицо его матери.
– Но ведь вы так обожаете друг друга, – продолжала она. – И Антония такая прелестная девушка!
– Вы не понимаете, – угрюмо пробормотал Шелтон. – Дело не в ней… и вообще ничего не случилось… дело во мне…
Миссис Шелтон снова схватила его руку и на сей раз прижала к своей мягкой теплой щеке, давно утратившей упругость молодости.
– О, я знаю! – воскликнула она. – Мне так понятно, чтоˊ ты переживаешь!
Но по сияющей безмятежности ее глаз Шелтон увидел, что она решительно ничего не понимает. И надо отдать ему справедливость, он был вовсе не так наивен, чтобы пытаться что-то ей разъяснить. Миссис Шелтон вздохнула.
– Как было бы чудесно, если бы, проснувшись утром, ты посмотрел на все иначе. На твоем месте, голубчик, я прежде всего совершила бы большую прогулку, а затем отправилась в турецкую баню; потом взяла и написала ей и все ей объяснила. Последуй моему совету, и сам увидишь, как все отлично уладится.
Загоревшись этой мыслью, миссис Шелтон встала и, слегка потянувшись всем своим крошечным, еще таким молодым телом, в экстазе молитвенно сложила руки.
– Дик, мой дорогой, ну сделай это! – воскликнула она. – Ты сам увидишь, как все будет чудесно!
Шелтон улыбнулся: у него не хватало духу рассеять ее иллюзии.
– И передай ей мой самый горячий привет, – продолжила она. – Скажи, что я жду не дождусь свадьбы. Ну, дорогой мой мальчик, обещай же мне, что ты так и поступишь.
Шелтон сказал:
– Я подумаю.
Миссис Шелтон, несмотря на свой ишиас, стояла выпрямившись, упираясь ножкой в каминную решетку.
– Не унывай! – воскликнула она. Глаза ее сияли: она явно наслаждалась собственным сочувствием.
Удивительная женщина! Сын не унаследовал от нее этого простодушного оптимизма, не покидавшего ее ни в радости, ни в беде.
Да, в этот день жизнь перебросила Шелтона от одного полюса к другому – от француза-парикмахера, чей ум воспринимал все только критически и чьи худые пальцы трудились целый день, чтобы спасти себя от голодной смерти, – к родной матери, которая готова была примириться с чем угодно, лишь бы это было представлено ей в надлежащем свете, и которая за всю свою жизнь не ударила палец о палец.
Вернувшись домой, Шелтон написал Антонии:
«Я не могу больше сидеть в Лондоне и ждать; уезжаю в Байдфорд, откуда намерен совершить небольшое путешествие пешком. Дойду до Оксфорда и пробуду там до тех пор, пока мне не будет разрешено приехать в Холм-Окс. Я пришлю Вам свой адрес. Пожалуйста, пишите как обычно».
Он собрал все фотографии Антонии – любительские групповые снимки, сделанные миссис Деннант, – и спрятал в карман охотничьей куртки. На одном из снимков Антония стояла возле своего маленького брата, который сидел на садовой ограде, свесив ноги. В ее полузакрытых глазах, в округлости ее шеи и чуть выдающемся вперед подбородке была какая-то холодная настороженность – словно она охраняла сорванца, взобравшегося на высокую стену. Шелтон положил эту фотографию отдельно, чтобы смотреть на нее каждый день, утром и вечером, как люди молятся Богу.
Часть вторая. В сельской Англии
Глава XVI. Чиновник из Индии
Неделю спустя Шелтон очутился однажды утром у стен Принстаунской тюрьмы. Он и раньше видел эту зловещую каменную клетку, но сегодня вид мрачного здания застал его врасплох: оно так не вязалось с волшебными впечатлениями от утренней прогулки по вересковым зарослям, от древних курганов и кукования запоздалой кукушки. Шелтон свернул с панели и, спустившись в ров, пошел вдоль стен тюрьмы, разглядывая их с каким-то болезненным любопытством.
