"Значит, и в самом деле Сережу смотрел сам профессор, смотрел в необычный день, в воскресенье, смотрел один, с утра, - быть может, специально приехал, чтобы посмотреть его..."
"Ну что ж, ну что ж, - твердила Вера Михайловна. - Вот оно и наступает. Может, и будет наш Сереженька жить долго. Может, и исправят все его проклятые пороки".
Нежно попрощавшись с сыном, Вера Михайловна бросилась на главпочтамт.
"Никитушка!-писала она.-Кажется, приближается тот самый день, которого мы так долго добивались.
Сегодня нашего сыночка смотрел профессор (пришел в выходной специально). Видно, дело идет к операции.
Точнее, она вот-вот будет".
Перо писало плохо. Вера Михайловна поменяла ручку.
"Страшно и боязно,-продолжала она. - А что, как... И рука-то не поднимается написать плохое. Но деться-то нам некуда. Надежда единственная. Невозможно ведь смотреть, как он угасать будет. А сейчас Сереженька выглядит славненько. И такой умница, нисколько не трусит. Рассуждает, как мужчина, разумненько...
Побывала я сегодня у Зацепиной, той, о которой уже писала тебе. Оказалась однофамилицей. Но женщина славная, тоже блокадница, у нее свое горе - ребенка потеряла..."
Вера Михайловна долго думала, как закончить письмо, и наконец приписала: "Об операции я телеграмму пошлю. Ты на почту захаживай".
Она уже сложила листок, но снова развернула его, дописала на уголке: "Ты не беспокойся, Никитушка".
Вера Михайловна не могла оставаться одна. Поехала на квартиру. Рассказала старикам о своей новости.
- Решили, значит,-отозвался Федор Кузьмич.- Они, доктора, нынче зря под нож класть не будут.
- Да и ладно. Да и пора. Да и сколько ждать можно,-оживилась Марья Михайловна.-А что так-то говорить? За чайком и потолкуем.
Они пили чай, смотрели на Веру Михайловну добрыми глазами, желали ей и ее сыну удачи. От всего этого Вере Михайловне было тепло и уютно. Как-то само собой вспомнилось, рассказала:
- У нас сейчас уже спать ложатся. Разница-то, поди, три часа. У нас тишина. Только собаки взлаивают. У нас тоже есть собачка. Пальма. Дружок Сереженьки. Так он к ней привязался, что на прощанье расплакался даже.
А ведь никогда не ревел. Слезинки не видели. А тут навзрыд: с Пальмой забыл попрощаться. С ребятишками ему трудно было. Вот он и играл с собакой.
Старики понимающе качали головами, сочувственно вздыхали.
- Может, еще поиграет. Может, операция хорошо кончится,-не очень уверенно сказала Вера Михайловна.
- Да уж конечно. Да и не думай о другом, - поддакивали старики.
- Есть ведь и удачи. Я сама видела таких детишек.
- Ив газетах о том пишут, - вторили старики.
- Раз уж решили, это не зря.
- Может, и пройдет.
- Пройдет, пройдет.
В эту ночь Вере Михайловне снились родные Выселки, Прово-поле, степные колокольчики и бегущий среди них Сереженька. Он бежит, а за ним - Пальма.
Все это утро и половину дня Вера Михайловна, кажется, только и делала, что смотрела на часы. Ей не терпелось поехать в клинику, встретиться с лечащим врачом, узнать, что ожидает Сереженьку. Уж кто-кто, а Нина Семеновна, конечно, знает, что означает вчерашний осмотр профессора.
Хотя было еще обеденное время, Вера Михайловна не утерпела, пришла в клинику. На лестнице столкнулась с Ниной Семеновной. Та кивнула и как-то скороговоркой произнесла:
- Зайдите к Олегу Дмитриевичу.
Сердце Веры Михайловны подскочило к самому горлу. Она невольно остановилась, вдохнула полной грудью и отошла к окну, чтобы успокоиться. И тут из-за туч пробился луч солнца и осветил ее так ярко, что пришлось зажмуриться. Она закрыла глаза и улыбнулась.
Живя в этом городе, она как будто забыла о солнце.
Оно почти не выглядывало - или она не замечала?
А тут прорвалось, как добрая весточка.
"Да, да,-уверяла она себя. - Сейчас он мне скажет об операции..."
Вера Михайловна тряхнула головой, поправила волосы и решительным шагом направилась к профессору.
В приемной ее встретила вопросительным взглядом секретарша Евгения Яковлевна, которую в шутку все звали "госпожа инструкция".
- Олег Дмитриевич просил зайти. Мне Нина Семеновна сказала, - объяснила свое появление Вера Михайловна.
"Госпожа инструкция" молча прошла в кабинет профессора, молча возвратилась и приоткрыла дверь, что означало:входите.
- Здравствуйте, голубушка, - приветствовал Веру Михайловну Олег Дмитриевич, поднимаясь из-за стола. - Присаживайтесь, пожалуйста. Вот сюда, поближе.
Он обдал ее своей улыбкой и продолжал еще более любезно:
- Как ваше самочувствие? Истомились в ожидании?
Тоскуете по родным местам?
- Что делать, надо, - только и успела ответить Вера Михайловна.
- Ничего. Скоро поедете. Координаты ваши нам известны. При необходимости организуем вызов. Надеюсь, вас отпустят с работы?
Теперь сердце Веры Михайловны провалилось, она ощущала это почти физически. Сама она еще ничего не осознавала, не разобралась в словах профессора, но сердцем почувствовала подвох.
- Надеюсь, и конфликта с главврачом не повторится. Вызов у вас на руках будет.
Он остановился, еще ярче улыбнулся.
- Вы меня понимаете, Вера Михайловна?
- Понимаю, - чуть слышно ответила она.
У нее было странное состояние. Кажется, такое уже было когда-то. Она не помнит-это было давно,-как провалилась под лед во время эвакуации через Ладогу, то есть сам факт этот помнит, а свои ощущения - нет, Сейчас ей показалось, что тогда она чувствовала себя вот так же: все онемело, замерло дыхание, не шевель"
нуть ни рукой, ни ногой. И не крикнуть, не позвать на помощь.
- Я понимаю, вы ожидали другого решения и приехали за другим, - не убирая улыбки, продолжал Олег Дмитриевич.-Но... Мы вот тут... Как раз сегодня обсудили и... всем коллективом решили не оперировать.
Он сделал паузу, ожидая вопроса или возражения, но Вера Михайловна ничего не сказала, только смотрела на него широко открытыми, изумленными глазами.
- В данное время, - говорил Олег Дмитриевич, - состояние нашей науки... - видимо, он, глядя на нее, тоже начал испытывать чувство душевного неудобства, осекся и поправил сам себя:- Наша наука находится пока что в таком состоянии, что не может дать гарантии... Все человечество ему сейчас не поможет... Не в силах помочь.
Вера Михайловна все молчала. Она не могла самостоятельно выбраться из своего теперешнего состояния - ощущения ледяной воды в миг внезапного провала под лед. Тогда ее вытащили чьи-то сильные руки.
- Ну зачем же, голубушка, - как через стенку, слышала Вера Михайловна, - зачем вам терять его сейчас?
Так он хоть поживет несколько лет...
"Он... Сережа... - вспыхнуло в ее сознании. -Я должна его увидеть, Я должна к нему пойти. Я обязана сама выбраться из этого ледяного оцепенения".
Вера Михайловна глотнула широко открытым ртом воздух, потом куда-то провалилась. Потом уловила острый запах нашатыря, различила белые халаты вокруг себя.
Вся внутренне сжавшись, будто и в самом деле выныривая со дна, она поднялась.
- Нет, нет, - послышалось издалека.
- Я пойду... Ничего... Я пойду... - прошептали ее губы.
Она еще нашла в себе силы, повернула голову, произнесла в пространство:
- Извините...
В сопровождении сестры она вышла в коридор, постояла у окна, жмуря глаза, чтобы не видеть солнца.
Сейчас оно только слепило ее, только сильнее высвечивало ее горе, ее безнадежность.
Через день Сережу выписывали из клиники профессора Горбачевского. Вера Михайловна привезла его на квартиру с помощью Федора Кузьмича.
Она плохо помнит момент прощания с клиникой.
В память врезалось лишь два эпизода. Нина Семеновна - уже когда они были одеты-обняла ее и шепнула: "А вы к Крылову... К профессору Крылову, слышите?" Потом откуда-то появилось знакомое лицо - в очках, с острым носиком, - лицо доктора из Медвежьего.
Появилось и исчезло. Но она точно знает, что оно было.
Доктор что-то спрашивал, но Вера Михайловна отвернулась и закусила губу, чтобы не расплакаться. С той поры в минуты сильного волнения она стала закусывать губы.
Они приехали на квартиру, пообедали. Хозяева суетились, не зная, как лучше принять их. Хозяйка угоща-ла Сережу его любимыми оладушками. Он ел и все пододвигал тарелку маме. А Вере Михайловне кусок не лез в горло.
- Спасибо, Сереженька. Спасибо, милый,-она прилагала огромные усилия, чтобы не разрыдаться при нем.
Но он, как видно, уловил ее настроение, все чаще смотрел на нее своими взрослыми глазами.
- Ты ешь, сыночек. У меня голова болит,
- И вовсе нет, - сказал он, но не объяснил своей догадки, точно знал, что это будет тяжело слышать маме.
- Ты сейчас поешь и спать ляжешь,-проговорила Вера Михайловна, не в силах больше выдерживать его взгляд.-Тебя Марья Михайловна уложит.
- Мою бабулю тоже Марьей зовут,-сообщил Сережа.
