нём будущего вожака.
Лёжа на своём обычном месте и лениво перекатываясь с одного бока на другой, ни о чём подобном не думал сам Проворный: он отдыхал. Прошедшая ночь ознаменовалась великолепной охотой; ещё бурлила в жилах взбудораженная кровь, на зубах ощущался вкус сладкого мяса, а горячий язык шершавым листом всё слизывал и слизывал с усов пьянящие липкие капли. Чувство усталости мягким облаком кружило ему голову, лапы вытягивались и вздрагивали, будто бы в беге, и ничто, ничто не было для Проворного желаннее и дороже этих добрых минут сытости, удовольствия и покоя.
Стая устроилась на поляне. Синий лес защищал её плотной стеной. Тонкие берёзы пестрели на фоне спящих деревьев прожилками белых стволов. Растворялся, серебрясь нежнейшей полоской в дремлющем небе, едва пробуждённый рассвет. И Проворный незаметно уснул, отдавшись во власть тишины, лишь влажный нос чуть подрагивал, пока волк не спрятал его в тёплый мех своего живота.
Наутро, едва проснувшись, стая начала весело резвиться на снегу. Это была и разминка, и забавная игра, и средство общения, когда матери могли уделить внимание детям, старшие волки – более молодым, а пары – познакомиться и подружиться. Несмотря на поднявшуюся суматоху, где не одна пара зубов ухватила нечаянно чью-то лапу, и не один клок шерсти полетел в сторону, во всём этом балагане мелькающих лап, голов и хвостов чувствовался строгий порядок, особая внутренняя дисциплина, некий безгласный закон, подчинение которому было жизненной необходимостью стаи. Никто никого не мог укусить больнее, чем можно; сильные волки не притесняли и не обижали слабых, а чувство превосходства выражалось лишь в особом сверкании глаз и в бешеном оскале ощетинившейся пасти.
Бдительно, строго, сурово следил за происходящим старый Вожак. Он лежал неподалёку, расставив широкие лапы и высоко подняв седую голову. Несмотря на возраст, Вожак был красив, строен и настолько силён, что вот уже много лет ни один дерзкий волк не осмеливался оспаривать у него право лидера. Стая уважала, ценила и боялась Вожака.
Сейчас он наблюдал. Как никто другой, умел мудрый волк воспринимать стаю не как группу отдельных животных, а единым организмом, мощным природным сообществом, где всё взаимосвязано, взаимозависимо и неразрывно одно от другого. И уж тем более Вожак никогда не отделял себя от стаи, ощущая своё тело слитым с нею, принадлежащим и необходимым ей.
Этим утром, наблюдая за жизнерадостной игрой, наслаждаясь видом здорового, крепкого племени, Вожак думал о главном: сможет ли выстоять стая в суровые времена наступающей зимы в схватке с главным врагом – голодом? Он не сомневался в силе и мужестве взрослых волков, но беспокоился за молодых. Родившиеся прошлой весной и хорошо подросшие к зиме, они всё же были очень уязвимы и, как прекрасно понимал Вожак, будут особенно страдать от нехватки еды.
Каждый из них, молодых, это будущий воин, крепкий защитник, необходимая стае боевая единица. В их силе – жизненность всего племени. Можно ли пренебрегать хоть единым волчонком, зная, как важен он будет потом, когда подрастёт и превратится в мощного зверя? О, Вожак знал цену доброму охотнику! Не раз и не два видел он, как именно благодаря одному волку, сильному и отважному, выживала вся стая, спасалось всё племя от мучительного и острого голода. Вовремя и неведомо откуда принесённая тушка зайца, удачно обнаруженный след, даже крохотная мышка, попавшая в зубы охотника, могли помочь самым слабым пережить опасные моменты зимы. Не зная другого врага, более беспощадного, стая боролась с голодом всеми силами, прилагая усилия даже малейшего из своих членов.
Вожак охватил взглядом всех вместе и каждого в отдельности и остановился на Проворном. Это – лучший волк стаи, его преемник. Не однажды видел Вожак, как бесстрашен и целеустремлён Проворный в охоте, как силён в схватке, как стремителен в беге. В характере Проворного не чувствовалось напря-жения, он всегда оставался спокойным и доброжелательным. Но что особенно нравилось Вожаку, так это острая любознательность молодого волка, его стремление понять всё вокруг, весь этот неизведанный мир. Вот и сейчас, набегавшись, Проворный – это видел Вожак со своего места – лёг неподалёку и стал пристально следить за поведением соплеменников и, краем глаза, самого Вожака. Что заинтересовало Проворного? Почему так внима-тельны и задумчивы его глаза?
Вожак встал и, словно прогуливаясь, подошёл ближе. Проворный сделал неуловимое движение, как бы приглашая присоединиться, и старый волк лёг рядом.
Они разговаривали молча: умудрённый опытом долгой и суровой жизни Вожак и – Проворный, полный вопросов и желания знать всё об окружающем мире. Они не чувствовали потребности выражать свои мысли действием, им хватало понимания на уровне глубочайшего взаимо-проникновения друг в друга. Спустя небольшое время оба встали и неспешно направились вглубь чащи.
Песнь леса
Старый волк молча ждал. Глаза его были закрыты. «На рассвете всегда случаются чудеса», – сказал он Проворному, и сейчас они стояли рядом в ожидании нарождающегося чуда.
Глубокое, невозмутимое спокойствие царило вокруг. Лес спал, как может спать только природа, в которой всё замирает лишь на короткое мгновение. Искрящийся снег застыл на хрустально замёрзших ветвях. Лучи розоватого света блуждали по дремлющим кронам. Алмазною россыпью льдинок сверкали кристаллы зари. Волки замерли, боясь неосторожным движением потревожить покой замершего леса.
Вдруг непонятный звук, чистый, прозрачный, прорезал пространство. Вздрогнул Проворный, глянул вопросительно на Вожака, но тот по-прежнему молчал, прикрыв всезнающие глаза. Звук набирал силу, наполнялся глубокими нотами, утончался и звал за собой. Лес встрепенулся и вздрогнул.
«Что это?» – не выдержал молодой волк.
«Слушай! Слушай!!!»
Откуда-то сверху, невидимая, нежная, лилась музыка несказанной красоты. Мощная, ясная, светлая, она струилась в пространстве подобно прекрасной симфонии небесного оркестра, целого свода волшебных инструментов тончайшего, бестрепетного звучания. Она поднималась, стреми-лась ввысь и терялась там, исчезала на несколько кратких мгновений, а потом вдруг появлялась опять и неслышно, медленно падала, кружась в плавном танце. Проворный был потрясен. Ничего подобного он не слышал и даже не знал, что рассвет может петь! Он весь дрожал, вытянувшись в струнку, боясь пропустить хотя бы миг этого чуда. Казалось, что музыка звучит в нём самом, в самых глубинах его существа! Более высокого чувства он не испытывал никогда…
А лес всё пел! Пели деревья, ещё несколько минут назад кажущиеся застывшими, скованными сном, пели заснеженные кусты, пел сам воздух. Всё заполнила невидимая мелодия вдохновения, гармонии, красоты… Вот прозвучал мощный аккорд, и она опять взлетела, поднялась высоко-высоко, а затем скорбным плачем спустилась, пронзила пространство нитями тоски, страдания, грусти, чтобы через минуту опять взвиться вверх потоком радости, света, надежды…
