class="p">«Песнь неба, – тихо молвил Вожак. – Она звучит для всех, только немногие могут услышать…»
Проворный молчал. То, что он мог слышать, не удивляло его. Он был насквозь пропитан чудными звуками и ничего не видел, ничего не воспринимал, кроме этой мощно звучащей песни. Неся в себе отголоски её мелодии, волки тихо вернулись в стаю…
«Откуда ты знаешь, что небо умеет петь?» – спрашивал Проворный чуть позже, когда они завершили утренний обход и теперь лежали рядом, разговаривая, по обыкновению, молча. Вожак задумался. «Когда-то я тоже этого не знал, – тихо ответил он. – Меня научил мой отец. Он умел слушать».
Проворный пристально посмотрел на Вожака. Слушать – это совсем не ушами, понимал он. Но тогда чем? Старый волк улыбнулся: любознательный друг, как всегда, хотел знать всё сразу. Пожалуй, можно ему сказать. Или пусть догадается сам? Да, пусть догадается… Волк поднялся и встряхнулся. Приближался полдень, время отдыха и покоя всей стаи, когда крепкий сон необходим каждому. Проворный нехотя встал: он не чувствовал усталости. С большим удовольствием он продолжил бы разговор. Но серьёзный взгляд Вожака сказал: «Самые сильные волки в стае – это ты и я. Мы не имеем права встретить время охоты утомлёнными».
И Проворный склонил свою голову.
Охота
Стая спала. Мерное, чуть слышное дыхание доносилось до чутких ушей Проворного. Лёжа поодаль, он видел, как едва вздымались серые спины. Было тихо, и в самом воздухе, казалось, витал невидимый сон.
Что-то встревожило Вожака. Он напрягся, поднял голову и остро посмотрел вдаль. Проворный тоже прислушался и принюхался: ничего! Но старый вожак уже будил, поднимал стаю.
Вскоре все вместе бесшумно, как тёмные тени, бежали по снегу. «Что он увидел? – мчась в центре стаи, думал Проворный. – Что он почуял в белом пространстве полей? Почему так внезапно поднялся и ведёт нас уверенно, мощно, будто знает что-то такое, чего не знаем мы?» Так думал волк, сливаясь в стремительном беге со стаей, с её общим горячим дыханием, с её ритмом, с её твёрдой уверенностью в силе и знании Вожака.
Вскоре они увидели след. То были сани, их вёз тяжёлый, медлительный конь. Чётко отпечатались на снегу твёрдые копыта. Стая вздохнула: добыча! Еда! Сразу прибавилось сил. Помчались скорее крепкие лапы, и вот уже впереди смутно маячит темнеющее пятно.
Стая бежала так быстро, что в несколько мощных усилий догнала сани с возничим. Тот был закутан в тулуп и заметил волков лишь тогда, когда конь захрипел и дёрнул вожжи. Но уже сильный, спокойный Вожак заходил слева, едва повернув голову, и Проворный, занимая обычное место справа, увидел его глаза, блеснувшие холодной реши-мостью… В оставшиеся несколько мгновений до броска слышался лишь хрип загнанного коня да громкий, неестественно звучный в этой тиши вопль возничего… Бросок! Стая напала одновременно: молодые волки на лошадь, а три волчицы постарше – на человека. Ни секунды не промедлил Проворный, движимый инстинктивной силой доверия Вожаку: не глядя на жёстко мелькающие копыта, прыгнул, впился зубами в мохнатую шею и – задохнулся, запутался в гриве, но не ослабил хватки, только крепче закрыл глаза.
Конь стряхнул молодых волков, но не смог, не успел, не сумел сбросить этих двоих, одинаково сильных и страшных, вцепившихся в его шею волчьей, смертельной хваткой. Он ступил ещё раз и упал, потому что вдруг боль нещадно ударила в спину, охватила мутной волной голову, шею и ноги…
То, что осталось от лошади и человека, доедали с трудом, изрядно отяжелев, слизывая корку холодного снега. Волчицы лежали довольные, незлобно поглядывая на круглую луну. Стая наелась…
Но ещё долгое время спустя одна мысль не давала покоя Проворному: откуда он знал? Как, каким образом мог почуять Вожак едущие вдалеке от лежбища сани? Ведь ничего, абсолютно ничего не было видно и слышно, за это Проворный с его тончайшим слухом и зрением мог ручаться. Тогда как же?!
Снова и снова вспоминал волк эту ночь и то, как внезапно проснулся Вожак, как уверенно вёл стаю к добыче. Что заставило его пробудиться, кто, невидимый, указал ему путь? Может быть, всё же слух и зрение Вожака – особенные, не такие, как у других? Нет, нет, не в слухе, не в обонянии дело, – догадывался проницательный волк, а в том, чего сам Проворный не мог объяснить, но что уже смутно предугадывал в мудрых глазах Вожака: силу провидения, необыкновенные, ему одному присущие способности, помогающие выжить всей стае… И, лёжа в тиши долгой ночи, Проворный тяжко вздыхал: это было выше его понимания, что-то, до чего ему ещё предстояло дорасти.
Пройдёт время, и, будучи сам вожаком, Проворный найдёт ответ на этот вопрос. Он поймёт это однажды ночью, когда, обеспокоенный судьбой голодающей стаи, встрепенётся среди сна от неведомого толчка изнутри и особым, необъяснимым образом услышит дальний звон колокольчика. Он поймёт это в ту минуту, когда звук человеческого дыхания вслед за мягким, приглушённым снегом топотом копыт коснётся его сердца и разбудит сверхсознание. Невидимый, неосязаемый, Дар Прозрения потоком хлынет в душу и распахнёт узкие ограничения расстояния, и тогда вся стая станет изумлённым свидетелем особой, мистической мудрости вожака. А он уверенно и мощно поведёт самых сильных по следу…
Но будет это нескоро, потому что любой дар надо выстрадать.
Нежность
Глубокая ночь опустилась на лес. Стая спала, и дыхание её сливалось с покоем земли. Молодые волчата повизгивали в темноте. Струящийся сверху свет звёзд ласкал их чёрные спины.
Проворный не спал. Странная, неведомая печаль щемящей волной прокрадывалась в душу, бередила волнами тоски, колючими ниточками воспоминаний. Что-то мучило его, не давало уснуть. Он вздыхал, переворачивался с бока на бок, поглядывал на луну, спрятанную в облаках, и словно смутно чего-то ждал…
Она подошла неслышно и легла неподалёку: самая красивая, единственная, кого он по-настоящему выделял в стае. В её походке, в том, как она опустилась на снег, ощущалась грация, и ему захотелось оглянуться. Но грусть была сильнее… Проворный отвернулся и положил голову на лапы. Сухой шелест послышался позади, и он почувствовал совсем близко её дыхание. Волк напрягся, резко поднял голову и взглянул. Она стояла рядом, и глаза её, мягкие, доверчивые, светились в темноте. И тогда, не раздумывая, он всем своим существом потянулся к её страстному запаху, к её волшебному, трепетному желанию…
Лес принял их, влюблённых, в свои бережные объятия, накрыл покровом темноты, спрятал от строгих очей вездесущей ночи. Там, в глубине чарующей тиши, среди снегов и дремлющих деревьев, они долго резвились, обнимали и ласкали друг друга. Наслаждались светом,
