Адель сидела одна за столом у кухонных окон, потягивая кофе из керамической кружки, перед ней лежала Библия в кожаном переплете.
— Алиса и Эддисон прекрасно себя чувствуют, — сказала она, не поднимая на меня глаз.
Я достала из шкафа кружку, налила в нее кофе и долила сливок.
— Она великолепная малышка.
— Точная копия тебя и Сета, когда вы родились.
Я присоединилась к тете, опустившись на сиденье напротив нее. Взяла большой черничный кекс с тарелки в центре стола. Мне не хватало этих утренних посиделок с ней, когда мы часто просыпались первыми. На кончике языка вертелось столько всего, что хотелось сказать, например, о том, как мне было отчаянно одиноко, или о том, что жизнь в городе так отличается от жизни здесь, или о том, как я скучала по стеклу.
Но почему-то я чувствовала, что Адель все это уже знает.
— Я скучала по нашим беседам за чашкой кофе, — прошептала я.
— Я тоже, дорогая девочка. — Она положила морщинистую руку на мою, ее изящные пальцы были теплыми и сильными.
Между нами установилась знакомая легкость.
Дом все еще гудел энергией, в воздухе витала какая-то магия, которая оживала только после чего-то чудесного.
— Могу я задать тебе вопрос?
— Очевидно, — усмехнулась Адель, оторвав взгляд от лежащей перед ней Библии.
— Многое произошло с тех пор, как я приехала, — сказала я. — Некоторые вещи привлекли мое внимание.
— Да? — свет в ее глазах померк, и я сразу почувствовала себя виноватой за то, что сказала что-то.
— Вчера вечером, до ситуации с ребенком, Эддисон сказала что-то о том, что дедушка перед смертью был параноиком. И что он вроде бы что-то искал в доме. Ты знаешь что-нибудь об этом?
Адель молчала долгую минуту, глядя на меня и делая громкие, неторопливые глотки кофе.
— Твоя сестра права, — сказала она наконец. — Алистер был неспокоен в последние дни своей жизни. Он мало чем делился со мной. Самое большее, что я могу сказать тебе, дорогая, это то, что он считал, что его преследуют.
— Призраки?
Она кивнула.
— Он утверждал, что Джулия Дарлинг была здесь, в доме, и пыталась его о чем-то предупредить. — Она ущипнула себя за переносицу. — Твой дедушка любил тебя и твоего брата больше жизни. Когда Сет покинул нас таким ужасным, внезапным образом, это убило и его. Потом ты уехала. Умер отец Перси, развешивая рождественские гирлянды, потом инсульт Розы, и…
Я подняла руку, мой пульс скакал в неустойчивом ритме. Я отогнала воспоминания о Джулии, окровавленной и умоляющей, в моей гримерке у Бо.
— Я понимаю, — сказала я. — Он сказал тебе, от чего Джулия его защищала? Это было проклятие? Что он пытался найти?
Адель покачала головой, выпрямившись при звуке шагов Перси в коридоре.
Мы обе нацепили на лица улыбки, когда он выглянул из-за угла и присоединился к нам на кухне.
Роза, одетая в розовый кардиган, следовала за ним в своей коляске. Увидев нас с Адель, она улыбнулась, а затем протянула мне пластырь, как будто вручала Ковчег Завета.
— Вот, дорогая. Тебе это пригодится.
— Спасибо, — сказала я, приняв от нее пластырь. — Надеюсь, ничего серьезного.
— О, с ним все будет в порядке, — сказала Роза, достав фарфоровую тарелку и кекс. — Принеси мне кофе, ладно? А потом иди. Отправляйся на пляж. Я имею в виду не болотистый речной пляж, а океанскую часть острова. На восток.
— Она знает, в какой стороне океан, Роза, — пошутила Адель.
Я посмотрела на нее.
— Есть идеи, в чем дело?
Адель пожала плечами.
— Тебе лучше поторопиться.
Перси хихикнул.
— Отлично. — Я налила Розе чашку кофе. — Пойду найду свои туфли.
Роза указала на дверь, сурово приподняв брови.
— Хорошо, — вздохнула я. — Пойду босиком.
Мокрый утренний песок шевелился под моими ногами, когда я шла по пляжу. Я провела кончиком пальца по краю маленькой белой ракушки, которую держала в руке, ощущая ее крошечные гребни и колючие песчинки, прилипшие к ее нижней стороне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Холодный ветер жалил мне нос и лицо.
Это было приятно. Хотя, если бы мне повезло, я бы простудилась и провалялась в постели несколько дней.
Человек, бегущий по пляжу в мою сторону, был высоким и стройным, его шаг был легким, несмотря на слои черной спортивной одежды, покрывавшей его с ног до головы.
Эфраим помахал мне рукой, когда расстояние между нами сократилось, и я заметила симпатичную щетину на его щеках и мокрые от пота волосы, выглядывающие из-под вязаной шапочки.
По мере приближения он замедлил шаг, его глаза внимательно изучали меня.
Я скрестила руки перед собой.
— Странно видеть тебя здесь.
— Я бываю здесь каждое утро.
Я кивнула, стараясь не вникать в его тон.
Он снял шапку, и ветерок взъерошил его влажные волосы, как ветер птичьи перья. Он повернулся лицом к воде, вытянув руки, как будто хотел вобрать в себя этот вид. — Я никогда не бегал рядом с океаном, которому так много хочется сказать.
— Слышишь голоса?
Он закатил глаза и засмеялся. Глубокий, хриплый звук.
— Ты бы знала об этом.
— Туше.
Он вздохнул и сел на песок, так близко, чтобы прибой мог дотянуться до него и коснуться ног. Он стянул кроссовки и носки, затем закатал свои штаны, обнажив сильные, загорелые икры и ступни. Он жестом пригласил меня присоединиться к нему.
— Садись.
Я замешкалась, затем вздохнула и опустилась рядом с ним.
— Ты ведь понимаешь, что на улице около сорока11 градусов?
— Скорее, шестьдесят12. — Его улыбка расширилась. — И тебе было бы не так холодно, если бы ты потрудилась надеть обувь.
Я закатила глаза, не утруждая себя объяснениями, откинулась на локти и выжидающе посмотрела на него.
Он уперся пятками в песок.
— А теперь закапывай ноги.
Я пошевелила пальцами ног и погрузила их в сырость.
— Зачем мы это делаем?
— Это называется «заземление», — сказал он. — Общение с природой.
Я дрожала и старалась не стучать зубами.
— Океан будет с нами разговаривать?
— Конечно. Но ты не сможешь его услышать, если будешь разговаривать.
— Хорошо.
Эфраим закрыл глаза, позволив голове опуститься между плеч. Он раскинул руки рядом с собой и уронил голову на песок.
— Хорошая девочка. Ложись.
— Я не твоя хорошая девочка.
Он зарычал, явно раздражаясь.
Я сжала челюсть и откинулась на холодный песок. Смотрела на серые облака и дрожала.
— Ничего не происходит.
— Закрой глаза, сделай глубокий вдох и слушай.
Я закрыла глаза.
Уитни. Разбита.
Ух. Я не могла заниматься подобными вещами. Стекло.
Волны разбивались совсем рядом с нашими ногами, тянулись к нам пузырящимися ледяными пальцами. Ветер шептал. Кричала чайка.
Секунды превращались в минуты, извиваясь и изгибаясь в ровном ритме океана. Я почувствовала на себе взгляд Эфраима и ощутила, как он приподнялся.
— Что оно тебе говорит? — спросил он.
Может быть, дело было в том, как нежно он это спросил, или в тоне его голоса, напомнившем мне об Алистере и сотне других таких же мелких моментов из прежней жизни, но все это было слишком.
Вся печаль, разочарование, чувство вины, страх, которые я тщательно скрывала после возвращения в Дарлинг-Хаус, вырвались на поверхность.
— Оно говорит, что я разбита, — задохнувшись, сказала я. — Оно говорит, что во всем, что произошло, виновата я. Что я не должна была сюда возвращаться. — Слезы навернулись мне на глаза, а горло болезненно сжалось. — Оно говорит, что в тот день река должна была забрать именно меня, а не Сета. Это должна была быть я. — Я повернулась чтобы уйти.
— Уитни, подожди.
— Что, Эфраим? — я уставилась на него. — Что тебе от меня нужно?
— Мы поженимся через три дня.
Я усмехнулась.
— Мы уже женаты, помнишь?
