Около самого Нова-города ладью Рюрика окружили ладьи со старейшинами всех приильменских родов.
- Бьём тебе челом, князь наш, свободным вечем избранный! - начал самый старый из них. - Пусть хранит тебя Перун многие лета! От лица всего народа славянского приветствуем мы и тебя, и жену твою! Сделай нам милость: явись на вече, покажи лицо народу твоему и прими от нас смиренные дары наши!
- Благодарю тебя, старик, - громко заговорил Рюрик, - принимаю за истину я речь твою и верю, что через тебя говорит со мной весь народ… Буду я сейчас на вече вашем и приму там дары, вами приготовленные!
Всё это было произнесено таким властным тоном, что старейшины не нашли сразу ответа. Они только низко кланялись князю, не смея даже сесть в его присутствии на скамьи своих ладей. Каждый из них нутром чуял в Рюрике грозную несокрушимую силу, с которой бороться было уже теперь невозможно.
Сам же Рюрик после того, как ответил на приветствие послов, не сказал им более ни одного слова. Они как будто перестали существовать для него. Теперь князь ласково говорил с окружавшими его начальниками отдельных дружин.
Тем временем несколько ладей с вооружёнными дружинниками обогнали ладью Рюрика и первыми пристали к пологому берегу Волхова, откуда можно было войти прямо в Нов-город. Легко поднялись они в гору, не совсем вежливо расталкивая толпившийся народ. Сначала это не понравилось новгородцам, но вид закованных в железо варягов сразу же успокоил чересчур вспыльчивых…
Наконец наступил самый торжественный миг…
Первый русский князь сошёл со скандинавской ладьи на ставшую ему вторично родной землю.
И Рюрик преобразился… Лицо его запылало восторгом, в глазах заблестел огонь радости.
- Родная страна, - воскликнул он вдохновенно, - приветствую тебя! Снова вступаю я на родимую землю… Не прежним изгнанником, не враждебным пришельцем прихожу я к тебе, а полновластным властелином твоего народа и верным твоим сыном… О, всемогущие боги! Снова примите мою клятву, как некогда принимали вы другую… Клянусь я все силы свои употребить для блага ильменской страны… Клянусь возвысить её на славу векам… И служить буду ей, насколько сил моих хватит… Не будет неправды при мне в родах славянских, и засияет в них правда ярче солнца… Всё, всё тебе, родная страна… Отныне не варяг я, не норманн, не пришелец я тебе, а твой верный и первый слуга, преданный сын!.. Горе тем, кто осмелится обидеть тебя, есть отныне у тебя защитник…
С изумлением слушали окружающие эту несколько беспорядочную речь; но более всего поразило всех горевшее восторгом и воодушевлением лицо Рюрика и крупные капли слез, навернувшиеся на его глаза…
- А теперь - на вече! - громко сказал, подавив в себе волнение, Рюрик. - Пойдём, покажем лицо своё нашему народу.
Он бодро шагнул вперёд.
Двое слуг расстилали перед ним богатый ковёр, а вокруг, как гул морских волн, неслись восторженные клики:
- Привет тебе, солнышко наше красное, надежда наш, князь наш великий!..
XVI. РУСЬ ЕДИНАЯ
Прибытие князя, его первое появление пред народом, обращение к вечу обращение гордое, надменное, какого вечевики и вообразить себе не могли, произвели невыразимо сильное впечатление на народ приильменский и в особенности на новгородцев.
Они до последней минуты воображали, что князь будет для Нова-города тем же, чем были до тех пор его посадники, и вдруг пришлось жестоко ошибиться…
- Да он на вече-то и внимания не обращает, как будто и нет его совсем, - толковали и в самом Нове-городе, и в родах.
- Верно, что знать его не хочет!
Но и это вскоре обратилось в пользу Рюрика.
- Одно слово - князь самодержавный, кого призывали мы и кого нужно было нам. С ним много шутить не будешь! - стали отвечать на замечания о надменности князя.
- А зато как шёл-то он к нам! - восторгалось большинство. - Именно, что солнышко красное!.. Какие ковры пред ним расстилали, чтобы ножек своих не запачкал.
- Так и быть должно. Не подобает князю нашему прямо по земле ступать сырой…
- А на вече-то? Ведь он один на помосте стоял.
- Верно, что один, у самого колокола!
- Наши старейшины на самой нижней ступени сбились и голоса подать не посмели…
- Где тут подать! Головой кивнул бы на виновного, и как не бывало его на свете белом!
- На то он и князь самодержавный! Никто ему перечить не смеет!
Этим последним доводом заканчивались обыкновенно все разговоры о новом князе. Новгородцы, а за ними и остальные ильменские славяне прониклись сразу же мыслью о неизбежной покорности единоличной власти. А так как это, по мнению большинства, могло вести только к общему благу, то особого неудовольствия в народе не было…
Но наибольшее впечатление произвёл поклон Рюрика собравшимся славянам, а затем и то, что произошло после этого поклона…
В пояс поклонился князь своему народу.
- Народы приильменские, - сказал он, - к вам обращаюсь я со своею речью… Добровольно, без всякого понуждения избрали вы меня своим князем, обещаю я послужить на пользу вам, но знать вы должны, что ни с кем никогда отныне, ни я, ни преемники мои не разделят данной вами же власти… Только единой властью силен будет народ славянский. Только в ней одной его могущество, поколебать которое никто не может… Да исчезнет с приходом моим рознь между вами, и да будете вы все как один, а один - как все… Сплочённые, скреплённые, будете вы расти и усиливаться на свою славу, во веки веков…
Слова эти произнесены были с особым выражением.
- Что он говорит-то такое, как это все - что один?
- Что же, и в родах наших старшего не будет?
- Всё это совсем непорядок! - загалдело вече…
- Хотим жить по-старому, как отцы и деды наши жили!
- Князь над старейшинами только! Пусть их судит, а мы по-прежнему… К нему только на суд идти будем.
- Пусть нас на войну только водит да от врагов со своей дружиной обороняет, вот его дело…
- А в роды мы его не пустим!
- Не по-нашему - так и ссадим… Не таких выпроваживали.
- Сам Гостомысл нас уважал!..
Вече забылось… Может быть, это была просто попытка крикунов заявить о себе, как это бывало раньше при посадниках, может быть, и на самом деле вечевикам захотелось показать, что и они не последние спицы в колеснице нового управления, что они заставят князя разделить свою власть с вечем.
Но что произошло после этого, надолго осталось в памяти крикунов и послужило им хорошим уроком на будущее.
Рюрик, заслышав угрожающий гул голосов, выпрямился во весь рост, чело его нахмурилось, в глазах засверкал гнев.
Он властно протянул перед собой руку и указал на толпу…
В тот же миг добрая сотня прекрасно вооружённых дружинников бросилась туда, куда указал им вождь. Бряцая оружием, вклинились они в толпу. Натиск их был совершенно неожиданным. Вечевики растерялись и свободно пропустили их к тем, кто громче других выкрикивал угрозы князю. В одно мгновение крикуны были повязаны и подведены к помосту, где их ожидал уже Рюрик.
Их было около десяти. Они дрожали всем телом, ожидая, что вот-вот услышат роковое для них приказание из уст того, против которого они только что подняли угрожающий крик.
- Чего вы хотите? Чего вам надо? - возвысив голос, заговорил Рюрик. Или вы не желаете подчиняться моей власти?
- Ничего, батюшка князь, так мы это, спроста, - нашёл в себе силы, наконец, проговорить один из приведённых.
- Чего им! Известно чего! - загудело вече. - Думают они, что как прежде горланить можно… Теперь ведь князь, а не посадник…
- Так слушайте же вы все! ~- загремел Рюрик. - Прошлому более нет возврата… Не будет своевольства в земле славянской - не допущу я этого; сами вы меня выбрали, сами пожелали иметь меня своим князем, так и знайте теперь, что нет в народе славянском другой воли, кроме моей.
- Истинно так, батюшка князь, - снова загудело вече. - И нам всем эти буяны надоели… Они-то всегда и смуту затевали, благо горло у них широкое… Накажи их в пример другим.
Всё вече было буквально ошеломлено быстрым натиском княжеской дружины. Да и среди вечевиков находилось много сторонников нового князя, даже довольных таким исходом дела.
- Ишь, сразу смуту затевать начали,- неслось со всех сторон, - поучи их, батюшка-князь, поучи, чтобы и вперёд не поваживались.
Рюрик снова сделал величественный жест рукой, и вече разом замолкло.
- Слушайте, вы!.. Должен наказать я примерно этих людей, но хочу я с милости начать своё правление, чтобы знали, прежде всего, что милостив князь ваш. На этот раз отпускаю я этих людей, дарую им жизнь, хотя они заслуживают смерти! Пусть идут они в роды свои и возвестят там о новом князе своём, пусть скажут они, что отныне всякий, осмеливающийся с осуждением выступать против него, лютой смерти будет предан, - а теперь я докончу то, что говорить вам начал… Нет и не будет отныне на Ильмене родов, каждый и все должны одним законом управляться, одной воле покорными быть, а поэтому приказываю я называть все роды, что окрест по ильменским берегам живут, одним именем, - Русью… Нет более родов приильменских, есть одна на Ильмене Русь, как есть на Руси одна только правда и милость моя великокняжеская… Так знайте и помните это всегда…
