- Будет дело мечам! Сумеет он отстоять страну родную! - говорили в приильменских селениях.
- Много за ним пойдёт народу! Храбрый он вождь!
- Свой, настоящий, не чужой!
- Только бы Нов-город подался, в родах удальцы найдутся.
- Ладно ли только? Ведь снова польётся кровь, - пытались вразумить крикунов более благоразумные.
- Польётся в последний раз… Прогоним Рюрика и возьмём себе князем Вадима! Выберем его, как того выбрали.
- И он нам правду даст!
- Да какую ещё правду-то, - свою, а не варяжскую…
Заволновался, зашумел Ильмень, зазвенели мечи в родах славянских.
И время для возмущения было как нельзя более удобное. Князь отсутствовал, уехал он с дружинами своими к кривичам. Горе нежданно подкралось к Рюрику. Узнал он теперь, что умер почти одновременно с братом Синеусом и другой его брат - Трувор; волей-неволей пришлось князю покинуть Ильмень…
Отправившись в далёкий путь, Рюрик сделал ошибку, взяв с собой и единственного своего друга, который бы мог его заменить, - Олофа. Впрочем, мог ли предвидеть он, что опасность для молодого государства была так близка?..
Во главе оставшейся небольшой дружины был поставлен храбрый на поле битвы, но малоопытный в делах правления воин по имени Руар. По его мнению, всё было спокойно на Ильмене, опасаться было нечего, а петому Руар с дружиной после отбытия князя повёл довольно беспечный образ жизни.
Вадим между тем делал своё дело. Один, без дружины, без всякого подготовления являлся он в роды и повсюду говорил так убедительно, что не только юноши, но и старики заслушивались его.
Заслушивались и вспоминали прежнее…
Как прежде-то жилось привольно! Каждый сам себе старший был и знать ничего не хотел, а теперь вот прислушивайся к тому, что на Рюриковом городище скажут…
Поэтому-то и находили себе отклик и сочувствие в сердцах славянских пылкие речи Вадима.
- Веди нас! Все за тобой пойдём, - слышались восторженные возгласы.
- Будь нам князем, дай нам правду не варяжскую, а родную, ильменскую…
Вадим, конечно, знал цену этим словам. Понимал он, что, свергнув одного князя, ильменцы не задумаются прогнать и другого, но какое ему было до этого дело?
Он чувствовал, что идёт на отчаянное дело, что очень и очень у него мало средств для борьбы, но всё-таки шёл, шёл напролом.
А в Рюриковом городище шли беспечные пиры. Руар окончательно позабыл, что он не на родимых ему скандинавских берегах, а среди буйного, не смирившегося ещё окончательно народа.
Эфанда более сознавала всю опасность положения, чем беспечный воин. До неё дошли уже слухи, что на Ильмене далеко не всё спокойно… Те самые женщины, которым она всегда оказывала милость, и принесли первые тревожные вести.
Они сами были перепуганы за своих сыновей, служивших в варяжской дружине.
Что, как придётся им идти смертным боем по приказанию князя на родимые селенья? Проливать кровь своих отцов и братьев? Ведь все они пойдут за князем, потому что преданы они ему, не оставят они его в дни тяжёлого испытания.
- Мутит всех Вадим! Снова на Ильмень вернулся, проклятый! передавали Эфанде. - Как бы какого греха не вышло, ты бы князю-батюшке весточку послала.
Эфанда припомнила рассказы своего супруга о том, какую роль играл Вадим в судьбе Рюрика, и поняла, что опасность действительно существует…
Она пробовала говорить Руару, но тот только рукой махнул…
- Да разве посмеют они вздохнуть громко? - говорил он в ответ на все доводы княгини. - Узнал я их довольно! Трусы они, и больше ничего!.. Чуть что - пятерых наших воинов достаточно, чтобы весь Ильмень с лица земли стереть!
Жестоко ошибался беспечный норманн. Волнения на Ильмене принимали очень опасный для князя вид…
Вадим был настолько дерзок, что не задумался явиться даже в Нов-город и ударил в вечевой колокол…
В Нове-городе, конечно, знали об его появлении, поняли, зачем он и вече собирает. Горожане были всегда народом более благоразумным, чем полудикие обитатели берегов старого славянского озера, а потому хотя и являлись на вече, но с опаской, в очень небольшом количестве.
Самому Нову-городу, как торговому центру, новое правление доставляло такие выгоды, о которых раньше новгородцы и мечтать не могли. Прежде всего, благодаря сильной дружине Рюрика и прекратившимся неурядицам отовсюду стали собираться в Новгород люди торговые. Приходили часто и норманнские гости, теперь уже не опасавшиеся вероломного нападения. Происходивший при этом обмен товаров был очень выгоден новгородцам, а потому они с большим неудовольствием узнали о возвращении Вадима. Кроме того, новгородцы прекрасно понимали, что сила всё-таки остаётся на стороне их князя.
Дружина Рюрика не уменьшилась, а, напротив, возросла; благоразумных людей, сочувствовавших князю и новой власти, всё-таки было много, и люди эти смотрели на затею Вадима как на новую попытку завести распри…
Поэтому и мало собралось новгородцев на собранное Вадимом вече. Пришли только отчаянные крикуны, которым любы были смуты да распри, и которым терять в них было нечего…
Но Вадим явился не один в Нов-город; вместе с ним пришла толпа его единомышленников, готовых теперь следовать за ним, куда бы он их ни повёл.
Его отряд был очень плохо вооружён, совсем не дисциплинирован, и не под силу ему была борьба со стройными варяжскими дружинами. Но Вадиму и не нужен был успех, он по-прежнему жаждал только одного - отомстить своему врагу…
Он заговорил с новгородцами так, как прежде говорил с ними с вечевого помоста: вкрадчиво, несколько униженно, с поклонами. Это понравилось, но особого впечатления не произвело… Новгородцы начали уже забывать такие речи, а привыкли к другим, более твёрдым, более внушительным.
Кроме того, они понимали, что говорил с вечем не властный величавый человек, наделённый всеми знаками княжеской высшей власти, человек, по одному только слову которого двинулась, куда бы ей ни указали, могучая дружина, а бедняк, изгнанник, жизнь которого ровно ничего не стоила, мало того, враг правителя.
Среди благоразумных всё-таки нашлись и такие, на которых не действовали никакие доводы, кроме показной силы. Поэтому и в Нове-городе Вадим всё-таки имел некоторый успех.
Беспорядочная толпа его приверженцев увеличилась прекрасно вооружённой новгородской молодёжью, а это что-нибудь да значило…
Стоило подняться Нову-городу, за ним пошли бы и другие…
На Рюриково городище немедленно пришли вести обо всем происходившем в Нове-городе.
Теперь встрепенулся и беспечный Руар…
Встрепенулся, но было уже поздно…
XX. ТРЕВОЖНЫЕ ДНИ
Рюрик ничего не знал о том, что происходило на Ильмене. Он был далёк от мысли о возможности мятежа и спокойно устраивал дела кривичей, пришедшие в беспорядок после смерти Синеуса. У веси и мери всё было хорошо, и кончина Трувора не вызвала среди них никаких волнений.
Сам Рюрик был очень огорчён кончиной братьев. В их преданности он никогда не сомневался, теперь же у него оставался один Олоф, а Олоф нужен был ему и на Ильмене.
Как ни удачно начал своё правление Рюрик, но было нечто такое, что мучило его и заставляло тревожиться за дальнейшую участь избравшего его народа. Эфанда была бездетна, и в будущем некому было передать великого дела объединения всех славян…
Некому, кроме Олофа…
Поэтому-то Рюрик не отпускал от себя своего названого брата, желая приучить ильменцев к мысли, что после него их правителем явится Олоф, а никто другой.
Молодой викинг знал о намерениях своего князя, понимал их значение для славянского народа, а потому и готов был принять на себя трудное дело правления.
Весть о возникшей на Ильмене смуте как громом поразила и Рюрика и Олофа. Это Эфанда, потерявшая всякую надежду на благоразумие Руара, решила самостоятельно отправить гонца к своему супругу.
Снова пришлось Рюрику услышать о Вадиме.
То, что он всеми силами старался забыть, изгнать навсегда из своей памяти, снова встало как неумолимый упрёк минувшему…
- Вадим, Вадим! Опять он встал на моём пути! - воскликнул Рюрик, получив весть от Эфанды.
Рюрик и Олоф поспешно собрали дружину. Они даже взяли с собой тех, кто должен был бы оставаться с наместниками князя, но дело было настолько серьёзно, что мог пригодиться каждый человек.
Действительно, Ильмень взволновался не на шутку…
Возликовал бывший старейшина. Он не сомневался, что теперь исполнится задуманный план, тем более что среди его сторонников царило полное воодушевление.
- Прогоним князя, не бывать над нами ничьей воли, кроме нашей! кричали сторонники Вадима.
