Родителей своих Коробейник не знал: он был ребенком без корней. Зато жизнь наградила его крепкими ветвями и пышной кроной жизненных событий в мире, где ему выпало родиться. Он появился на свет в век больших войн: картографы не сидели сложа руки — границы передвигались одна за другой, и огромные земли меняли хозяев, оттого и спрос на новые карты и атласы не проходил. Как только определялась новая граница и земля переходила из одних рук в другие, населению приходилось собирать пожитки — особенно тем, кто говорил на неправильном языке или по иным причинам не отвечал требованиям нового порядка. К счастью, наготове всегда имелись свободные вагоны для скота, вполне подходящие для транспортировки людей, не претендующих на особо комфортные условия, и развитая система железных дорог. Было и достаточно умелых плотников, способных сколотить барак для переселенцев и окружить лагерь колючей проволокой.
В одном из таких окруженных проволокой лагерей, вероятно, и родился Коробейник — сразу после окончания самой большой войны кровожадного столетия.
Лагерь находился неподалеку от крупного города. В городе жили немолодая женщина, стряпуха, и ее муж. И им пришлось несладко, и они угодили под колесо истории: покинув против своей воли дом у северного побережья, они отправились на юг и в конце концов оказались в этом городе, населенном людьми, которые говорили на другом языке и жили по-другому. Но колючей проволоки им удалось избежать, они нашли жилье — пусть тесное и ветхое. Женщина стала работать, кормила себя и мужа-инвалида.
Жить бы ей и не горевать, одного не хватало — у супругов не было детей. И это очень печалило женщину.
Она молила Бога, в которого, по правде сказать, давно уже не верила: Господи Всемогущий, дай мне забеременеть. Однако Бог не слышал ее молитв. А время шло, и она была уже немолодой, уставшей от работы стряпухой. «Может быть, я сама виновата — думала она иногда, — потому что вера моя несильна». И она молилась усерднее, стараясь укрепить веру. Порой вместе с молитвой она слала Богу напоминание: времени мало, надо спешить!
Однажды в воскресенье, сказав эти слова Господу, она отправилась на утреннюю прогулку — другие развлечения ей были не по карману. Дело было весной, и те жаворонки, которым удалось пережить войну, пели над полями, и цветки мать-и-мачехи сияли в канавах маленькими солнышками — по дороге домой женщина хотела собрать букет, чтобы порадовать себя и мужа. Лагерь беженцев в пригороде почти совсем опустел: последние автобусы только что отбыли. Осталась лишь стайка грачей — они рылись в мусорных кучах грубыми серыми клювами.
Женщина повернула назад, чтобы идти домой, но остановилась у заросшей осокой канавы, желая собрать букет — именно здесь цветки были особенно крупными и красивыми. Вдруг она услышала слабый звук из канавы неподалеку. Сначала она не могла взять в толк, что это, — звук был совсем неожиданный для такого места: канавы у лагеря для displaced persons[9], которых только что эвакуировали.
Это был плач младенца.
Бог все же услышал молитвы старой усталой стряпухи.
Как Коробейник оказался в канаве среди осоки, подобно Моисею, оставленному в корзинке у реки, так и осталось невыясненным. Причиной мог стать несчастный случай, а могло и нечто совсем другое. Женщина, нашедшая ребенка, оказалась в сложном положении: с одной стороны, она всей душой желала оставить ребенка себе, ведь его, без сомнения, послал ей Бог. С другой стороны, какая-то другая женщина лишилась ребенка во время эвакуации лагеря. Стряпуха была честной женщиной. Скрепя сердце, она заявила о своей находке в надлежащую инстанцию.
Но Бог, которому неустанно молилась и в которого не верила женщина, похоже, решил оставить найденыша ей.
Через некоторое время власти сообщили, что розыски матери не увенчались успехом: родители ребенка бесследно исчезли — и при эвакуации лагеря никто не заявил о пропаже. Дело отправили в архив.
Женщина и ее муж подали заявку на опекунство — и получили его.
Женщина молилась, сложив ладони, и говорила: «Благодарю Тебя, Господи. Теперь я должна поверить, что Ты есть».
В городе, где рос Коробейник, плавили, отливали и закаляли сталь. Огонь мартеновских печей и коксовых заводов освещал ночное небо, и бесчисленные трубы исторгали черный дым и сажу, которая покрывала все вокруг, проникая в малейшие трещинки, — и в души людей, живших и работавших в городе, проникала эта сажа.
У Коробейника было счастливое детство в этом грязном городе. Приемные родители очень его любили. Мать-стряпуха готовила удивительно вкусную еду из самых простых припасов. Он играл с мальчишками во дворе. Он говорил на двух языках: один помогал ему на улице и во дворе, другой дома, с родителями.
У матери он выучился кулинарному искусству. От нее же унаследовал тоску по морю. Она часто рассказывала ему о северном побережье, где родилась; рассказывала о длинных белых песчаных берегах, о поросших вереском холмах, о благоухающих сосновых лесах и об островах в бухте, которые порой будто поднимались над водой и парили в дрожащем от тепла воздухе. Она рассказывала о море. Эти рассказы были самыми красивыми. Однажды мальчик, конечно, спросил, поедут ли они к морю. Усталое лицо матери сразу переменилось, стало закрытым, свет в глазах угас. Она вздохнула, покачала головой.
— Нет, — сказала она и умолкла.
Коробейник заплакал о море.
Он решил, что однажды во что бы то ни стало увидит море своими глазами. Он хотел узнать, в самом ли деле море так красиво и огромно, как говорила мать. Не то чтобы он сомневался — но все-таки.
Некоторые жители города, в котором плавили, отливали и закаляли сталь, не жаловали тех, кто приехал в город с севера. Может быть, души этих горожан покрылись особо толстым слоем сажи — теперь уже не узнать.
— Эти приезжие с севера — они говорят на другом языке! — кричал популярный депутат городского совета. — Они крадут у нас работу и жилье. Они крадут у нас женщин! Неужели вы будете спокойно смотреть на это? Пусть проваливают, пусть возвращаются, откуда приехали!
Его слова встречали овациями. Народ кричал «ура!», размахивал флагами.
Впрочем, надо сказать, что не все горожане ликовали. Некоторые даже пытались протестовать. Может быть, их вина в том, что они не выразили свое возмущение достаточно громко, пока еще было время.
Слово — мать действия. Вслед переселенцам с севера полетели оскорбления, а потом и кое-что другое. Переселенцы терпели, стараясь не обращать внимания на преследователей. Они пытались приспособиться, как могли, слиться с остальными.
Другого выбора у них не было.
Коробейник пошел в школу и начал понимать, что это такое — быть Другим. Ему пришлось научиться драться. Он был невысокого роста, но быстроног и бил крепко. Если его задевали, он никому не давал спуску.
В те годы мать его нередко плакала. Коробейник старался утешать ее, как мог. Он прижимался щекой к ее влажной щеке:
— Не плачь, мама. Все будет хорошо. Я обещаю.
Он старался говорить как можно более убедительным тоном.
В городе, где плавили сталь, наступили тяжелые времена. Производство ощутимо спало. Мартеновские печи гасли, прокатные станы замерли. Те, кто раньше плавил, отливал и закалял сталь, смотрели на свои оставшиеся без работы руки в удивлении и беспомощном гневе.
На углу улицы, где жил Коробейник с родителями, находился ресторанчик — там теперь собирались свободные поневоле сталелитейщики. Рядом располагалась продуктовая лавка, которую держал переселенец с севера; здесь обычно запасалась снедью мать Коробейника — цены были умеренные, и лавка опрятная. Однажды из ресторанчика, шатаясь, вышли двое мужчин. Владелец лавки как раз собирался очистить тротуар от снега совком для угля — дело было в феврале. Пьяные стали кричать и оскорблять лавочника, затем принялись его толкать. Он пытался обороняться. Один из мужчин ударил лавочника, и тот упал на тротуар. Второй занес ногу, чтобы пнуть беднягу.
В этот момент Коробейник шел по противоположной стороне улицы. Ему было семнадцать, он только что закончил поварское училище и искал работу.
Увидев, как пьяные нападают на лавочника, Коробейник, недолго думая, бросился через улицу.
Схватив совок, лежавший на тротуаре, он ударил им по голове того, кто пинал лавочника. Пьяный издал странный звук, упал на землю и замер.
Повернувшись ко второму нападавшему, Коробейник угрожающе поднял совок. Тот обратился в бегство, только грязное снежное месиво летело из-под стоптанных башмаков.
Коробейник помог лавочнику подняться на ноги и склонился над человеком, которого ударил по голове.
— Господи, — проговорил он, еле шевеля застывшими губами, — Господи, он, наверное… может быть… мертв.
