не могут убежать.
Пумпхут глядит на это какое-то время. Он слышит, как ученик каждый вечер хнычет от голода пока не заснёт. Он видит, как у обоих подмастерьев, когда они по утрам умываются у колодца, животы просвечивают на солнце, такие они тощие.
И вот раз в полдень, когда они сидят за столом — в комнате шумно, мельница продолжает работать, они перед этим засыпали гречку, которая тем временем перемалывается — и вот в полдень приходит к ним туда мастер, когда они как раз черпают ложками суп, водянистую пресную хрень, с крапивой и лебедой и пятью-шестью зёрнышками тмина, ну, может быть, и с семью. Как раз подходящий момент для Пумпхута, чтоб приструнить мельника.
«Эй, мэ-эстер! — зовёт он и показывает на горшок с супом. — Я вот уже две недели посматриваю, что ты ставишь на стол своим людям. Ты не считаешь, что малость бедно на долгое-то время? Попробуй-ка разок это», — и он протягивает ему ложку.
Мельник делает вид, будто он от шума, который создаёт мельница, не может понять, что Пумпхут сказал. Он показывает пальцем на свои уши, трясёт головой и ухмыляется при этом.
Но ухмылка его быстро пропадает. Пумпхут, который-то, конечно, не только с ложкой умеет управляться, ударяет ладонью по столу, и в этот момент — хлоп! — мельница останавливается и затихает — вообще полностью, ни единого щелчка или стука. Только вода булькает в лотке и бьётся о лопасти колеса — так что это не может быть из-за того, что кто-то перекрыл шлюз. Должно быть, что-то заклинило в ходовом механизме — если только это не гребенчатое колесо или мельничный вал! Главный мельник Шляйфе, как преодолел первый испуг, весь задёргался. «Быстро, — кричит он, — быстро! Мальчик, закрой наглухо шлюз, а остальные — пойдём посмотрим, что случилось с мельницей! Скорее, скорее же, ну, идёмте!»
«Этого не нужно», — говорит Пумпхут в полном спокойствии, и на этот раз это он ухмыляется.
«Как это?» — спрашивает мастер.
«Потому что это я остановил мельницу».
«Ты?»
«Я Пумпхут».
Солнечный луч, как по заказу, падает сквозь окно внутрь комнаты, и вспыхивает известное золотое кольцо в известном ухе.
«Ты Пумпхут?»
У мельника ноги начинают подкашиваться. Он, конечно, знает, как Пумпхут обращается с хозяевами, которые заставляют своих подмастерьев голодать и терроризируют их. «Боже мой! — думает он. — Как это я не заметил, когда он пришел наниматься! Что же я, слеп был всё это время?»
Пумпхут посылает его за бумагой и чернилами. Потом диктует ему, что подмастерья должны получать отныне:
«Для каждого полфунта хлеба в день, тщательно взвешенного.
Утром густую кашу из пшеничной крупы или пшена, можно также гречку или перловку, сваренную на молоке, по воскресеньям и праздникам с сахаром.
Дважды в неделю на обед мясо и овощи, всем досыта, в другие дни гороховое пюре или фасоль с салом или поджаренные клёцки или по усмотрению другую сытную еду, в достаточном количестве, со всеми приправами, которые полагаются…»
Так он диктует и диктует, на целый исписанный лист. С точностью до крупинки он указывает, что главный мельник Шляйфе должен впредь давать парням.
«Подпиши это своим именем, — говорит Пумпхут, когда заканчивает свой список, — а потом поклянись мне, что ты будешь этого придерживаться!»
Мельник знает, что у него не остаётся выбора. Он ставит свою подпись внизу и клянётся.
Тогда Пумпхут снимает чары с мельницы — хлоп! Рукой по столу — и уже она работает снова. Список он даёт одному из двух рабочих на сохранение, затем говорит мельнику, и в этот раз тот его, несмотря на шум мельницы, понимает превосходно:
«Чтобы мы друг друга поняли правильно, мэ-эстер: то, в чём ты поклялся, в том поклялся. Когда я двинусь теперь дальше, поостерегись нарушить свою клятву, иначе…» Хлоп! — мельница снова остановилась и затихла, без всплеска, без стука, так что мельника страх взял.
«И тогда, — сказал Пумпхут, — тогда будет отдых навсегда, тогда ни один человек не заставит твою развалюху работать снова, заметь это себе!» — сказал, сделал так, что мельница снова заработала, и ушёл прочь.
С того времени, по слухам, мукомолам на главной мельнице Шляйфе хорошо живётся. Они получают, что им положено, никому не приходится страдать от голода, и ноги у них тоже больше не опухают.
Парням понравилось, как Андруш рассказывал им про Пумпхута.
— Дальше! — потребовали они. — Ещё про него! Выпей ещё чего — и давайте слушать!
Андруш приложился к кувшину, чтобы промочить горло, и продолжил про Пумпхута: как он задал мастерам в Бауцене и Зохрау, в Румбурге и Шлукенау — себе на потеху и тамошним парням с мельниц на пользу.
Крабату подумалось об их собственном Мастере, ему вспомнилось путешествие в Дрезден к Курфюрсту — и он задался вопросом, чем бы закончилось, если бы Пумпхут забрёл случайно разок к их Мастеру: кто из двоих превзошёл бы другого, случись им помериться силами между собой.
Лошадиное дело
После Пасхи они начали ремонтировать все деревянные детали, какие имелись на мельнице. Сташко, как самому умелому из парней, Мастер поручил это задание, Кито и Крабат были назначены в помощники. От камеры для муки и далее вверх до самой крыши они поверяли всё, что было из дерева, и если оказывалось, что что-нибудь повредилось или испорчено, что косяк грозит сломаться, ступенька сошла со шпеньков, в досках перегородок завелись черви, они втроём всё заменяли или вместо того переделывали по-другому, с помощью опор, с помощью балок ли. Опалубку мельничного ручья нужно было много где латать, плотину требовалось собрать по новой, им предстояло также строительство нового водяного колеса.
Сташко и его помощники почти со всем справлялись своими тесаками, как это само собой разумеется для уважающих себя мельничных парней. За пилу хватались они лишь тогда, когда это становилось неизбежно, да и тогда неохотно.
