— Враки не враки, — задумчиво сказал он, — а так интереснее. Вот когда война с фашистом была, послал раз командир одного партизана мост взорвать. По которому эшелоны всякие ходят. Здоровущий был мост, весь как есть из железа сработанный. По нему день и ночь немцы на свой фронт танки и пушки гнали. Заложил партизан мину, а тут как раз эт-та… как его… целый поезд с немчурой шурует. Бах! Куда паровоз, куда вагоны! Фрицы орут, а партизан в лес, к своим. Только глядь, а у него нога вся эт-та… как его… в крови. А фашисты тем временем в погоню за ним. Бежал, бежал партизан что есть силы. Весь об кусты изодрался. Глядь, а перед ним поляна красивая, вся в цветах. «Ну, — думает, — отдохну маленько». Шагнул, а земля под ним качается. И вдруг выходит из кустов женщина.
«Куда ты, — говорит, — это же чаруса. По ней и заяц легконогий не сигает. Провалится в болото бездонное. Стойка здесь в кустах». А сама вышла на тропинку и в один момент эта-та… как его… в того самого партизана обернулась.
— Врёшь! — не выдержал Санька.
— Чесслово, не вру. Бабка говорила, ей тот самый партизан рассказывал. Увидали её фрицы и решили, что это он и есть, и ну за ним. А она по чарусе бежит, и ни одна травка под ней не колыхнётся. Ну, фрицы за ней — и все как есть в чарусу провалились. А настоящий-то партизан сидит в кустах и на всё это своими глазами смотрит. Пришла к нему эта женщина, она уже опять в себя перевернулась, и говорит: «Пойдём, я тебя на чисто место выведу». — «Не могу идти, — говорит наш, — нога болит». Взяла тогда женщина, сняла с дерева паутину, приложила к ране и косынкой с головы повязала. Встал партизан, а нога совсем эта-та… как его… ну, не болит, и всё.
— А чего она ему привязала? — спросил Санька.
— Наверно, эт-та… как его… пенициллин, чтобы быстрее зажило. Взяла она его за руку и повела. Долго шли и вышли в чистый лес. «Ну, теперь иди, — говорит, — тут наши недалеко». — «Постой, — говорит партизан, — ты кто? Почему ты меня выручала?» — «А потому, — говорит, — что ты за правду боец». И пропала. «Имя свое назови!» — это партизан ей вслед закричал. А из лесу ти-ихо так откликнулось: «Настасья Аникина-а!» И тут сомлел партизан. Проснулся, глянь, а он у самой партизанской землянки лежит, эт-та, как его… в кустах.
— Приснилось ему? — сдерживая волнение, спросил Санька.
Митька значительно покачал головой.
— Может, и приснилось, только эт-та… как его… глянул он, а нога ейной косынкой повязана.
— Ну! — ахнул Санька, чувствуя, как по спине побежали мурашки. — Выходит, привидения за нас?
— Конечно, эт-та… как его… за нас. Привидения-то из кого получались? Бабка говорила, что из тех, кого богатеи разные забижали… Только, я думаю, тут другое…
— Что? — Санька придвинулся ближе к Митьке, предвкушая ещё более страшную историю.
Митька долго смотрел на затухающий огонь, потом сказал, таинственно понизив голос и оглядываясь по сторонам:
— Космонавты, эт-та… как его… из других планет!
— Брось! — Санька разочарованно отодвинулся.
— Можешь не верить, — горячо сказал Митька и приподнялся на локте, — дело хозяйское, а только у них, может, темно, может, солнце другое, вот они и ходят по ночам, эт-та, как его… изучают.
— А Настасья как же?
— Неужто не понимаешь? — удивился Митька. — Маскировка это. Им-то только этого и надо, пусть люди думают, что они привидения, им же спокойней.
— А здорово! — Санька рассмеялся. — Вот бы поговорить с кем из них.
— Во! И я так думаю. Интересно! Ты бы про чего спросил?
Санька задумчиво подержал себя за нос, потом посмотрел вверх и твердо сказал:
— Про избы. Как избу построить, чтоб ни огнём, ни водой не брало дерево.
— Так это ж из камня или железа строить надо, — усмехнулся Митька. — Вон как контора совхозная…
— Контора или завод — другое дело, а для жилья из дерева надо, — серьёзно сказал Санька, — как отец строит… Он говорит, что в деревянной избе и дух другой, лёгкий. Вон в Николаевском изба есть. Меня отец туда раз возил, показывал. Уже сто лет стоит. Резная вся. Окна как кружевами обшиты. Мужик-то, Кондрашин, который её строил, помер давно, а люди посейчас избу кондрашиной зовут. Во как. Его поделок много в деревне. Мастер был. Вот мне бы так научиться. А ты про что бы спросил?
— Не знаю… — Митька лёг на спину и подложил под голову руки. — Про интересное! Кем я буду, когда вырасту.
— А то ты сам не знаешь.
— Не-е… эт-та… как его… разным охота быть. Коров пасти интересно. Я с пастухами раз ходил. Здорово! И на ракете летать подходяще… И на грузовике охота ездить.
Ребята помолчали. Костёр потух. Чёрные угольки покрылись синеватым пеплом. Светало. Лес словно раздвинулся, посвежел. Деревья и кустарник уже не сливались перед глазами в сплошную тёмную массу, а четко рисовались на фоне проясневшего неба.
— Никак пора, — неожиданно сказал Санька. Он встал на ноги и поёжился. — Холодновато. Вставай, Митрий, уже совсем высветлело.
— А где же мы её искать будем?
— Да где-нито вдоль большака. Далеко-то в лес её тащить не с руки. Тяжёлая.
Они выбрались из кустов, перебежали небольшую поляну и неожиданно наткнулись на ручей. Вода в нём была красноватая — видно, текла из торфяного болота. Ребята напились, черпая воду пригоршнями, а затем разулись и перешли ручей вброд, пружиня ногами по мшистому дну.
Между тем лес светлел всё больше и больше. За деревьями медленно выстилалась полоса восхода. С каждой минутой она становилась ярче, и от неё незримыми волнами расходился нагретый воздух. Проснулись птицы и разом наполнили лес весёлым щёлкающим гомоном.
Внезапно Санька остановился.
— Митяй, ты не упомнил, затоптали мы костёр? — спросил он.
— Не помню, — сказал Митька. — Так он же потухлый был.
— А уголёчек мог остаться? Айда, не дело оставлять огонь в лесу без призора.
Мальчишки повернули назад к ручью. Пройдя несколько шагов, они вдруг разом, будто по команде, присели, глядя вперёд остановившимися от страха глазами.
Мохнатый, тёмно-бурый медведь стоял на другом берегу ручья и нюхал воздух. С тёмной, заострённой морды капала вода.
— Подранок! — чуть не вскрикнул Митька и тут же зажал себе рот обеими руками. Первым желанием Митьки было вскочить и бежать куда глаза глядят, но ноги не слушались. Санька повернул к нему голову и прошептал одними губами, горячо дыша в самое ухо:
— Ништо… ветер в нашу сторону.
Медведь поднял переднюю лапу и начал зализывать рану. Шерсть на больной лапе была мокрая и издали казалась чёрной, будто медведю случайно пришили лапу другого цвета.
Первые лучи солнца скользнули по влажной листве, зажгли крупные капли росы на траве и кустах, облили радужным светом неподвижно стоявшего медведя. Но вот он опустил лапу и, оскалясь, посмотрел в сторону ребятишек. С жёлтых клыков медленно стекала слюна. Он тяжело, с присвистом дышал, высунув розовый с беловатым налётом язык. Глаза двумя точечками сторожаще мерцали. Казалось, он видит притаившихся в кустах ребят и теперь решает, как ему с ними поступить.
Митьку позывало закрыть глаза, чтобы не видеть страшной пасти зверя, но веки не слушались. Ему казалось, что он всю жизнь сидит вот так. Тело его давно превратилось в камень, и поэтому он не чувствует ног.
Медведь шевельнулся, закрыл пасть и громко чихнул, ткнувшись мордой книзу. Потом повернулся и медленно заковылял в кусты, изредка глухо постанывая.
Первым пришёл в себя Санька. Он вскочил на ноги и схватил Митьку за плечо.
— Быстро! — прошептал он.
Стараясь не дышать, ребята, крадучись, отошли метров на сто, а затем бросились бежать. Очужевшие ноги с трудом слушались Митьку, ему хотелось лечь на землю и не двигаться, но страх, что медведь передумает и вернётся, властно гнал его прочь от проклятого места.
19. Неожиданная находка
Из последних сил продираясь сквозь кусты, перелезая через завалы, исцарапанные, изодранные ребята выбежали на небольшую лесную поляну и в изнеможении упали в заросли ландышей. Кровь горячим перестуком барабанила в виски.
Некоторое время ребята лежали молча, не в силах произнести ни слова. От сырой земли тянуло холодом. Митька поёжился. Рубашка на спине промокла. Спина застыла. Он приподнялся и сел.
— Сыро, — сказал Санька. Он лежал на спине, раскинув руки, и в глазах его медленно плыли кусочки облаков.
— Ага… Эт-та… как его… где мы?
— Не знаю.
— Пить охота, — вздохнул Митька и засмеялся. — А здорово мы… Километра с три отмахали. Здорровущий какой… Я уж думал — всё, эта-та… как его… хана.
— Кабы не ветер в нашу сторону… — Санька неожиданно сел и уставился на Митьку испуганными глазами. — Митька… Кимка же с пацанами за пушкой пойдут.
