— С-сука… — вырвалось у меня, — как же всё невовремя! Ах да… мазью жопу натереть ещё…
Открутив колпачок у «Бадяги», выдавил на ладонь и притормозил. Правой рукой в левое полужопие… но ладно, справлюсь! Хотя в другой раз, наверное, не играть в «самость», а маму попросить.
Одевшись, вышел на кухню, к гостям. Они уже в курсе ситуации, успели её переварить и обсудить, а мама — успокоиться, попеняв мне (ну куда ж без этого!), что нужно быть осторожнее, и что репетиции, которые затягиваются до самого вечера, не есть хорошо.
— Селёдки под шубой возьми, — сходу засуетилась мама, — Роза Моисеевна принесла.
— О! — оживаю чуточку напоказ и делая чуть шутовской поклон, — Моё вам гран-мерси!
— Доча делала, — улыбается та с лёгкой иронией.
' — Минутка рекламы' — едко комментирует подсознание, пока я, кивая иногда в такт словам Розы Моисеевны, рекламирующей дочку, накладываю себе «шубу» и усаживаюсь за стол, взяв с блюда гренку из чёрного хлеба, остро пахнущую чесноком.
Гости уже поели и пьют чай, но острый запах никому не мешает, они и сами вкусно пахнут чесноком, копчёностями и рыбой.
— Яичницу сделать? — не унимается мама, — С колбаской!
Взглядом показываю Розе Моисеевне, что я бы ограничился её «шубой», но мамину стряпню, и ещё больше — маму, я люблю больше всех салатов, самой Розы Моисеевны и даже её дочки, умницы и красавицы, дай ей Б-г здоровья и хорошего мужа! Понимающий смешок в ответ…
— Да, спасибо! С одним яйцом, пожалуйста! — это уже маме, и, пока та суетится, принимаюсь за еду, не особо вслушиваясь в поднадоевшие разговоры…
… да и гости тоже — поднадоевшие. Я, честное слово, отношусь к ним с большим уважением, но… чёрт подери, не каждый же день!
Взявшись налаживать социальную жизнь, мама, как мне кажется, несколько перестаралась, и гости у нас бывают иногда в две, а по выходным — и в три смены! Все они требуют внимания… не говоря уж о том, что нужно накрывать на стол и как минимум садиться пить чай, и разумеется, не пустой.
Не скажу, что это как-то очень уж разорительно… но ощутимо. Если бы не наши с отцом побочные заработки на мебели, и не гостинцы, с которыми приходят некоторые гости, было бы довольно кисло.
Но гостинцы эти зачастую специфические, в виде очередной бутылки с «медалями», тортика, коробки с эклерами, плитки шоколады и палки колбасы. По деньгам если брать, так оно то на то почти и выходит, особенно если алкоголь учитывать, но по трудозатратам да-алеко не так! Да и куда девать «медалированные» бутылки? На стол, понятное дело…
По выходным мамам у плиты иногда с утра и до ночи, а надо ещё и гостей развлекать. Ей это, с одной стороны, в радость, но ведь упахивается… и сказать ничего не скажешь, потому что — в радость! Да и гости интересные, этого не отнять. Мама ухитряется фильтровать и подбирать людей как минимум порядочных и интересных, а временами и полезных.
Например, лысеющий Иван Аркадьевич, зачёсывающий пряди волос на плешь, несколько занудный и весь какой-то поеденный молью, неведомым образом «укротил» директора моей школы, и теперь у меня не то чтобы в полной мере свободное посещение, но нечто, достаточно к этому близкое.
Он русский, внук старого большевика, именем которого кое-где в провинции названы улицы и переулки, сын репрессированного и расстрелянного, а позже — реабилитированного троцкиста, и — диссидент, что не мешает ему служить в министерстве экономики. Диссидент он, впрочем, умеренный, и дальше кухонных разговоров вряд ли пойдёт.
Это, то есть диссидентство, вообще частое явление у людей, которые знают о Советской Власти чуть больше рядовых обывателей, и имеют удовольствие наблюдать Членов и кандидатов в оные в естественной, так сказать, среде обитания. А он, тем более, экономист…
Его супруга, Мирра, еврейка… и это тоже частое явление у детей и внуков старых большевиков, именами которых называют улицы. Процесс этот, по моему мнению, естественный, ибо пламенных революционеров в еврейской среде было полно, да и тяга к образованию куда как выше среднего по стране. Так что вращаются, в общем, в одних орбитах, и для скрещивания, притом самым естественным путём, не нужен никакой «институт еврейских жён».
— Котлетки капустные… — говорит мама, и я киваю отчаянно — обожаю!
— … нет, что ни говорить, но демократия… — это Илья Елисеевич сел на излюбленного конька, токуя и не слыша никого вокруг. Демократия у него, что характерно, ленинская… хотя где Ленин, и где демократия[iii], мне понять сложно.
Но — есть и такие… искренние такие сторонники ленинского коммунизма, к которому, как к истокам, нужно вернуться, и вот тогда… Есть, дескать, некие письма и документы, и есть, разумеется, трактовка открытых источников — выборочная и сомнительная, в которую, как в любой религии, полагается Верить.
— … а вот в Америке… — перебивает его Семён, Ильич по паспорту и Израилевич по факту.
А факты о западной жизни в его изложении примерно такие же достоверные, как у Ильи Елисеевича, просто с обратной полярностью.
Спор их скорее теологический, поскольку очень много «достоверных источников» в виде письма от родственника Оттуда, или, напротив, родственника, который лично знал человека, который разговаривал с Ильичём! Опираясь на эти достоверные источники, они складывают это с «Все разумные люди»…
… и очень походят, как по мне, на сектантов.
Роза Моисеевна более благоразумна. Её вполне устроил бы советский строй, но только без репрессий и с возможностью ходить в синагогу, ну и свобод чуть больше, в том числе имущественных. Югославия или ГДР, или скажем, Чехия, видится для неё вполне подходящим вариантом, но важнее всего — доча.
То бишь выдать удачно замуж, можно даже за хорошего гоя, но только чтобы внуки были евреями, и чтобы у них всё было хорошо!
А Мирра… она просто вздыхает, восхищённо глядя на плешивого супруга, и ей в общем-то всё равно где и как, лишь бы с мужем. Сама она, кстати, моложе супруга на восемь лет, и вполне ещё симпатичная дама.
— Зефирку, зефирку возьмите! — мама ловко вклинилась в беседу, перебивая Илью Елисеевича, вошедшего в опасный раж.
— … завещание Ильича…
— Вы попробуйте! — мама чуть не в рот суёт её верному ленинцу, видя, как опасно раскраснелось лицо его оппонента, — И коньячком с лимончиком… ну как?
— Да, спасибо… — запал несколько потерян, и пламенный трибун покорно пережёвывает зефир.
— Так вы говорите, через синагогу можно? — выпытывает отец у Розы Моисеевны, и, пригласив голоса, они обсуждают возможность вывода средств на Запад. Пока — гипотетически…
Все эти разговоры пока такие, теоретические, но говорят об этом, кажется, решительно все! Говорят даже те, кто решительно осуждает, называя желающих покинуть страну — предателями…
… и говорят, что в этом осуждении есть толика зависти.
На Запад пока почти никого не выпускают, и сам факт подачи документов в ОВИР на выезд из социалистического рая, это ЧП, которое ставится на вид и обсуждается, а люди, никак к этому событию не причастные, понижаются в должностях и выкладывают партбилеты на стол…
… но люди об этом говорят, и пусть пока — шёпотом, но всё-таки — не молчат!
[i] Всесоюзное управление по охране авторских прав(ВУОАП) занималось вопросами авторских прав в Советском Союзе «при издании, публичном исполнении, механической записи и всяком ином виде использования литературных, драматических и музыкальных произведений…»
[ii] Грубости и угрозы фельдшера — не личный опыт автора (хотя припомнить могу многое), а почёрпнуто из мемуаров и художественной литературы, написанной самими медиками.
[iii] Даже сторонники Ульянова пеняли ему на диктаторские замашки и совершенную нетерпимость любого политического инакомыслия.
Глава 7
Горячка
— Н-да… — протянул похмельный мастер, взяв справку из «Скорой» и медленно пробороздил её красноватыми с перепоя глазами, — Ладно! Передам, ступай! Хотя погоди… что там сказали, надолго это?
