Девочка молчала.
Клеман продолжал уже несколько ласковее:
– Однако ты выросла за эти три месяца! И теперь я запрещаю тебе бегать одной в потемках.
Взор девочки затуманился, на глазах показались слезы.
– Мы живем совсем близко, – пролепетала она, – на площади Клиши, и как я могу вас послушаться, если есть надежда вас повидать.
Она схватила руку молодого человека и поднесла к губам.
– Возьмите – вот ваш букетик фиалок, – проговорила Лиретта. – Они свежие и чудесно пахнут. Я беру их на Королевской площади, продавщица дает мне их просто так с тех пор, как у меня нет денег. Три месяца! Каждый вечер я приходила сюда, и каждый вечер меня ругали, а вас все не было и не было! Готова поспорить, что за все три месяца вы ни разу не вспомнили обо мне! Да, да, и не надо лгать!
Клеман рассмеялся.
– Я должен тебе девяносто букетиков фиалок, – сказал он, протягивая малышке луидор. – Возьми эту малость в счет долга.
Она отвела его руку с монетой изящным и ласковым жестом и тут же вновь поцеловала пальцы, которые отталкивала.
– Ну и пусть, – прошептала она. – Пусть вы не думали обо мне. А это правда, что вы женитесь?
– Почему ты отказываешься от денег, чертенок? – спросил Клеман вместо ответа.
– Потому что вы мне должны больше, много больше, – очень серьезно ответила Лиретта. – У нас в бараке есть Кора, она негритянка. И умеет гадать по-настоящему. О, вот вам и открывают ворота! Я не хочу, чтобы меня видели, а то вам будет стыдно… Не смейтесь, мне очень многое нужно вам сказать, мне ведь уже семнадцать. Я приду вас повидать. А денег больше никогда не возьму, потому что… наша негритянка… Пусть вам сейчас смешно, но придет такой день… Кора обещала… что вы меня полюбите!
Щеки Лиретты пылали, глаза сияли, словно две звезды.
И она побежала, оборачиваясь и с детской грацией посылая Клеману воздушные поцелуи.
Молодой человек в плаще рассыльного спрыгнул на тротуар, прижимая к себе дорожный мешок и чемодан. Из едва-едва приоткрывшихся ворот вышел седой старик-слуга в черной ливрее. На этот раз он был и носильщиком, и привратником.
– Месье удачно съездили? – сдержанно и почтительно осведомился старый слуга.
– Удачно, Тарденуа! – улыбнулся беглец. – Расплатитесь с кучером и рассыльным, старина.
Слуга исполнил его приказ, и они вошли во двор.
Старик поставил багаж на дорожку, затворил ворота и, раскрыв объятия, бросился к молодому хозяину.
Тот крепко прижал старика к себе.
Так они долго стояли в полном молчании.
Наконец молодой человек и старец двинулись к дому, который темнел в глубине аллеи. Ни единого огонька не было в его окнах. Слуга позволил Клеману самому нести свой багаж.
Возле дома мешок и чемодан вновь перекочевали в руки старика.
– Я специально пошел встречать вас один, – сказал слуга, взваливая на плечо чемодан, – кто мог предположить, что они заведут свою комедию так далеко! Хорошо еще, что остальные верят, будто вы путешествовали по Англии.
– Но вы же не знаете подробностей! – подхватил молодой человек. – Для постановки комедии понадобилась огромная труппа актеров и статистов! Когда я вам все расскажу, вы просто не поверите!
На мгновение он замолчал, а потом добавил:
– Вы ничего не сказали мне о… матери…
– Госпожа герцогиня здоровы, – ответил старый слуга.
– А Альберт?
– Я слишком часто вижу его, – покачал головой старик, – поэтому мне трудно судить, что с ним происходит. Но те, кто видит его редко, не каждый день, говорят, что он сильно изменился и выглядит так, будто вот-вот умрет. Герцогиня же стала еще бледнее.
– Хоть раз они вспоминали меня? – с грустью в голосе спросил Клеман.
Старик промолчал.
Клеман попытался улыбнуться и тихо проговорил:
– Похоже, что в этом доме только ты один и любишь меня, мой добрый Тарденуа. А ты знаешь, что в тюрьме я взял имя твоего Пьера?
Старый слуга вновь крепко прижал его к своему сердцу и впервые назвал не Пьером и не Клеманом:
– Жорж, милое мое дитя, вы пожертвовали своей свободой, поставили на карту жизнь, но ваша самоотверженность не спасет того, кто обречен на смерть.
– Не спасет? – переспросил молодой человек, поднимая голову. – Болезни лечат доктора, и у нас есть доктор, который способен творить чудеса, а вот что касается остального, так мы еще посмотрим! Хотя у меня и одна рука, но, уверяю вас, действует она неплохо.
X
ДОКТОР ЛЕНУАР
Липы, которыми была обсажена эта узкая длинная улица, – высокие, но тонкие, все-таки скрывали дом от нескромных взоров посторонних, позволяя разглядеть лишь небольшую часть фасада. Только оказавшись за оградой, можно было увидеть весь дом – небольшой и обособленный, в правом крыле которого в трех окнах горел свет: в двух на втором этаже и в одном на первом.
В квартале мало интересовались этим печальным домом, где тихо и незаметно жили вдова, госпожа де Сузей, ее единственный сын и их слуги. Дама была еще молода, но вела очень уединенный образ жизни и носила траур. Только такой и знали ее соседи.
За год до описываемых событий знаменитый профессор медицины, последователь метода Ганемана, доктор Абель Ленуар приехал и осмотрел квартиру для семьи, которая до последнего времени проживала заграницей, затем осенним вечером одновременно доставили вещи и прибыли новые квартиранты.
Первой экипаж покинула вдова, ей было лет сорок. Если бы только удалось разглядеть ее лицо сквозь низко опущенную густую вуаль, вы увидели бы женщину ослепительной красоты. Следом шел ее двадцатичетырехлетний сын, господин Жорж де Сузей, красивый молодой человек, ступая медленно, словно каждый шаг давался ему с большим трудом. Было видно, что он только-только оправился от тяжелого недуга. Замыкал шествие господин Альберт, прелестный юноша, чья веселость и общительность согревали это печальное семейство.
С ними приехали также горничная госпожи де Сузей по имени Роза Лекьель, господин Ларсоннер, управляющий, и, наконец, Жан Тарденуа, седой лакей, которого мы уже успели представить читателю.
Вот и все семейство де Сузей.
Поселившись в доме, они еще наняли прислугу.
Доктор Абель Ленуар самолично присутствовал при переселении и устройстве семьи на новом месте. С тех пор он довольно часто навещал их. Мы могли бы сказать, что доктор стал своим человеком в доме вдовы де Сузей, если бы его преданность не облекалась в крайне строгие и почтительные формы.
Однако, как говорили вновь нанятые слуги, – ибо ни Роза, ни Ларсоннер, ни Тарденуа никогда не позволяли себе никакой болтовни, – в доме доктор Ленуар порой повышал голос.
Они готовы были поклясться, что доктор распоряжается в доме семьи де Сузей.
