— Не надо, барон, — сказал он с недовольной гримасой. — Мне сейчас не до шуток. Оставьте это для другого раза. Нельзя же каждый раз, ей-богу, любое дело превращать в розыгрыш!
Часы на городской башне пробили ровно полночь.
Огромное белое полотнище, закрывающее памятник, глухо трепетало под порывами ветра.
В глубине темного пространства остановилась карета. Через секунду рядом с ней застыла вторая. Еще через мгновение появился третий экипаж.
Одновременно раскрылись дверцы, и на мостовую сошли Якобина фон Мюнхгаузен, бургомистр и Генрих Рамкопф.
Они торопливо приблизились к памятнику и недоуменно огляделись по сторонам.
Некоторое время слышалось только завывание ветра, потом прозвучал звук английского рожка.
Все трое ринулись на звуки знакомой мелодии, откинули край материи и заглянули под белое полотнище. В глубине образовавшегося пространства, уютно развалившись в кресле возле самого постамента, сидел барон Мюнхгаузен.
— Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить пренеприятное известие, — приветливо произнес он и улыбнулся. — Черт возьми, отличная фраза для начала пьесы… Надо будет кому-нибудь предложить…
— Карл, если можно, не отвлекайтесь. — Баронесса вошла под навес вместе с бургомистром и Генрихом.
Мюнхгаузен сделал обнадеживающий жест и решительно поднялся с кресла:
— Итак, дорогие мои, три года назад по обоюдному согласию я ушел из этой жизни в мир иной и между нами было заключено джентльменское соглашение о том, что ни я вас, ни вы меня беспокоить не станем. Я условия этого соглашения соблюдал честно, чего нельзя сказать про вас…
— Но, Карл… — попробовал вмешаться Рамкопф.
— Оправдания потом! — резко перебил его Мюнхгаузен. — Пока вы хоронили мое бренное тело, я старался не обращать внимания, но когда вы стали отпевать мою душу…
— Я не понимаю, о чем речь? — удивился бургомистр.
— Об этом! — Мюнхгаузен поднял вверх книгу. — «Полное собрание приключений барона Мюнхгаузена».
— Что ж вам не нравится? — изумился Рамкопф. — Прекрасное издание!
— Это не мои приключения, это не моя жизнь, — резко возразил Мюнхгаузен. — Она приглажена, причесана, напудрена и кастрирована.
— Не согласен, — обиделся Рамкопф. — Обыкновенная редакторская правка.
— Когда меня режут, я терплю, но когда дополняют — становится нестерпимо. Какая-то дурацкая экспедиция на Борнео, затем чудовищная война в Австралии…
— Да поймите, наконец, что вы уже себе не принадлежите. — В голосе Рамкопфа зазвучали проникновенные нотки. — Вы — миф, легенда! И народная молва приписывает вам новые подвиги.
— Народная молва не додумается до такого идиотизма.
— Ну знаете ли…
— Да, господин Рамкопф! — повысил голос Мюнхгаузен. — Я требую изъятия этой вздорной книги… Теперь о памятнике. Он мне не нравится.
Мюнхгаузен приблизился к пьедесталу и оглядел барельефы.
— Извини, мы с тобой не посоветовались, — злобно усмехнулась баронесса.
— И напрасно! — Мюнхгаузен сделал над собой усилие и спокойно продолжал: — Скульптура еще ничего, но барельефы омерзительны. Взять хотя бы картину, где я шпагой протыкаю десяток англичан…
— Но, дорогой, — улыбнулся бургомистр, — вы же воевали с Англией?!
— Вы знаете, что в этой войне не было пролито ни капли крови.
— А я утверждаю, что было! — воскликнул Рамкопф. — У меня есть очевидцы.
— Я никогда не шел с таким зверским лицом в атаку, как изображено, — спокойно объяснил Мюнхгаузен, — и не орал: «Англичане — свиньи». Это гадко. Я люблю англичан, я дружил с Шекспиром… Короче, я запрещаю ставить этот памятник.
— Послушайте, Карл! — ласково вмешался бургомистр. — Наверное, мы все виноваты перед вами. — Он взглядом остановил негодующий порыв баронессы. — Наверное, допущен ряд неточностей. Но поверьте мне, вашему старому другу, это произошло от безмерной любви и уважения. Рамкопф прав: вы уже себе не принадлежите. Вы — наша гордость, на вашем примере мы растим молодежь. Поэтому мы и возводим этот памятник. Бог с ними, с неточностями… Через год воздвигнем другой, более достоверный.
— Нет! — покачал головой Мюнхгаузен.
— Сейчас мы просто не успеем переделать! — вспыхнула баронесса. — Съехались гости. Завтра — тридцать второе мая!
— Именно поэтому памятник не годится!
— Что за спешка? — Бургомистр подошел вплотную к Мюнхгаузену и внимательно посмотрел ему в глаза. — Вы словно с цепи сорвались… Какие-нибудь неприятности с торговлей? Что-нибудь случилось? Ну, откройтесь мне как другу.
— От меня ушла Марта, — тихо произнес Мюнхгаузен.
— Это не страшно. Мы ее уговорим! — уверенно произнес бургомистр.
— Нет, — усмехнулся Мюнхгаузен. — Вы ее плохо знаете. Чтобы вернуть ее, придется вернуть себя.
— Как это понимать? — удивился Рамкопф.
— Я решил воскреснуть.
— Вы этого не сделаете, Карл! — решительно произнес бургомистр.
— Сделаю, — печально вздохнул Мюнхгаузен.
— Вы умерли, барон Мюнхгаузен, — взволнованно объяснил Рамкопф. — Вы похоронены, у вас есть могила.
— Придется снести! — Настроение Мюнхгаузена изменилось. Он резко поднялся на ноги…
— Как бургомистр я буду вынужден принять экстренные меры!
— Это меня не остановит. — Мюнхгаузен двинулся к краю полотнища, задержался на мгновение, обернулся к бургомистру: — Прощайте, господа, я искренне сожалею, но…
— И я сожалею, — тяжело вздохнул бургомистр и опустил глаза.
Мюнхгаузен отбросил полотнище и вышел на площадь. Впереди стояли плотные ряды вооруженных гвардейцев. Он огляделся вокруг — площадь была оцеплена со всех сторон.
На лице его возникла печальная улыбка, и он с сожалением посмотрел на бургомистра. Бургомистру было мучительно тяжело.
— Я должен был это сделать, — тихо объяснил он. — Бургомистр не может позволить самозванцам посягать на святые имена. Мне не хотелось бы, чтобы это сделали наши солдаты. — Он раскрыл маленький саквояж и, смущаясь, достал наручники. — Они грубый народ. Наденьте их сами… пожалуйста…
— Вы очень изменились, господин бургомистр, — улыбнулся Мюнхгаузен.
— А вы зря этого не сделали! — ответил бургомистр с тяжелым вздохом.
Перед зданием суда шумела толпа.
Карета под усиленной охраной остановилась у ворот. Из нее вывели Мюнхгаузена в наручниках. Гвардейцы с трудом сдерживали натиск любопытствующих горожан.
— Какой самозванец?
— Мюнхгаузен.
— А выдает себя за кого?
— За Мюнхгаузена же и выдает.
Судья зазвонил в колокольчик, требуя тишины:
— Начинаем второй день судебного заседания по делу садовника Миллера. Слово представителю обвинения. Прошу вас, господин Рамкопф.
— Уважаемый суд, — взволнованно произнес Рамкопф, — могу смело сказать, что за процессом, который происходит в нашем городе, с затаенным дыханием следит вся Европа. Популярность покойного барона Мюнхгаузена столь велика, что, естественно, появилось немало мошенников, стремящихся погреться в лучах его славы…
Мюнхгаузен оглядел присутствующих в зале, нашел глазами Томаса, едва заметно подмигнул ему, потом покосился на охранявших его гвардейцев.
— Один из них сидит передо мной на скамье подсудимых, — продолжал Рамкопф. — Воспользовавшись своим внешним сходством с покойным бароном, овладев его походкой, голосом и отпечатками пальцев, подсудимый коварно надеется, что будет признан тем, кем не является на самом деле. Прошу уважаемый суд ознакомиться с вещественными доказательствами, отвергающими притязания подсудимого. — Рамкопф положил на стол судьи несколько документов. — Справка о смерти барона, выписка из церковной книги, квитанция на гроб…
— Считает ли подсудимый эти документы убедительным доказательством его вины? — спросил судья.
— Нет, — ответил Мюнхгаузен.
— Прекрасно, — воскликнул Рамкопф. — Послушаем голоса родных и близких… Вызываю в качестве свидетельницы баронессу Якобину фон Мюнхгаузен!
Судья поднялся с места:
— Баронесса, прошу вас подойти сюда!
Баронесса появилась в зале суда, сопровождаемая гулом возрастающего интереса.
— Поклянитесь на Святом писании говорить только правду.
— Клянусь! — торжественно произнесла баронесса.
— Свидетельница, посмотрите внимательно на подсудимого, — предложил Рамкопф. — Знаком ли вам этот человек?
— Да.
— Кто он?
— Садовник Миллер.
— Откуда вы его знаете?
— Он поставляет цветы на могилу моего супруга. Рамкопф сделал многозначительный жест:
— Простите за такой нелепый вопрос: а не похож ли он на покойного барона? Присмотритесь повнимательней…
