Внимание мистера Окхерста привлек маленький садик у белого коттеджа в переулке, усаженный розами, гелиотропом и вербеной. Эти цветы он часто видел в букетах, а букеты, как известно, – те же цветы, только в более компактном и дорогом оформлении, однако сейчас ему показалось, что в природном своем очаровании они несравнимо прекраснее. Роса еще не высохла на листьях, еще не пришел садовник с ножницами, и мистер Окхерст любовался цветами, видя в них не будущий подарок для мисс Этелинды, которая отплясывала в варьете исключительно для его удовольствия, как сама утверждала, и не дань красоте и очарованию мисс Монморисси, с которой мистер Окхерст намеревался сегодня ужинать, а лишь красоту природы, радовавшую его глаз. Как бы то ни было, он прошел дальше и оказался на площади, где, присмотрев себе скамейку в тени тополя, протер сиденье носовым платком и только затем сел.
Утро было чудесное – ни дуновения ветерка, только платаны изредка шелестели листвой, будто пробуждаясь ото сна для нового утра и дыша полной грудью. На горизонте виднелись горы, едва различимые на фоне неба и такие бесконечно далекие, что даже солнце, казалось, оставило надежду до них дотянуться и в отместку отыгралось на пейзаже, беспощадно расцветив его своими лучами. Поддавшись внезапному порыву – такое случалось с ним нечасто – мистер Окхерст снял шляпу и откинулся на спинку скамьи, обратившись к небу. На ветке прямо над его головой беспокойно перекликались какие-то птицы, не зная, чего ждать от человека. Тишина их успокоила, и несколько храбрецов слетели на землю к самым ногам мистера Окхерста; спугнул их только проезжавший мимо велосипедист.
Подняв глаза, мистер Окхерст увидел человека, медленно приближавшегося к нему. Человек этот вез за собой странную повозку, не поддающуюся словесному описанию, и в повозке этой, полулежа на подушках, восседала женщина. Мистер Окхерст с первого взгляда понял, что это удивительное средство передвижения – изобретение этого мужчины и его же исполнение. Сложно сказать, что натолкнуло мистера Окхерста на эту мысль: возможно, замысловатая конструкция или сильные, явно рабочие руки мужчины, который правил ею с уверенностью знающего человека и гордостью за собственное творение. И лишь затем, всмотревшись в его лицо, мистер Окхерст понял, что оно ему знакомо. Отточенная годами память на лица всех людей, с которыми приходилось вести какие-либо дела, не подвела и сейчас, мгновенно выдав соответствующую характеристику: «Фриско, бар “Полька”. Поставил на красное недельную зарплату, что-то около семидесяти долларов. Проиграл. Больше не приходил».
Однако мистер Окхерст ничем не выдал себя, уверенным и спокойным взглядом окинув мужчину, – тот же, напротив, покраснел, смутился и так неудачно оступился, что повозка и ее прекрасная пассажирка оказались совсем рядом с мистером Окхерстом.
Вряд ли я позволю себе судить о роли, которую эта дама сыграет в нашей насквозь правдивой истории, по внешности – если вообще в этом есть смысл, потому что мнения по этому поводу разошлись чуть менее чем полностью. Покойный полковник Старботтл, чей богатейший опыт взаимодействия с прекрасным полом я частенько перенимал, к моему вящему сожалению вовсе не оценил прелестей нашей героини. «Калека, соломенные волосы, воспаленные глаза, кожа да кости – таких высокодуховных дев на каждом шагу полно», – именно такова была его характеристика. С другой стороны, оценка прекрасного пола была высокомерно-пренебрежительной, что кое о чем говорило. Мисс Селестина Говард, вторая ведущая танцовщица в варьете, спустя годы с непосредственной прямотой определила ее как «змею и нос с горбинкой». Мадемуазель Бримборион вспомнила, что всегда предупреждала некоего мистера Джека о том, что эта женщина способна «отравить ему все существование». Однако мистер Окхерст, чье впечатление для нас наиболее важно, увидел только худенькую бледную женщину с запавшими глазами, разительно отличавшуюся от своего спутника. Долгие страдания, и одиночество, и некая скромная невинность сквозили в ее манерах, в опрятном целомудренном платье; само же платье было отделано со вкусом до мельчайших деталей, что и натолкнуло мистера Окхерста на мысль, что она придумала и сшила его сама, равно как повозка была авторским творением ее спутника. На бортике повозки покоилась рука – маленькая, но красивой формы, с тонкими, очень женственными пальцами, полная противоположность мужицким ладоням ее спутника.
Движение повозки отчего-то застопорилось, и мистер Окхерст шагнул вперед, намереваясь помочь. Он приподнял колесо над бордюром, и на долю секунды случайно коснулся этой руки – хрупкой, невесомой и холодной, как снежинка, и прикосновение это тут же растаяло. Затем случилась заминка, после которой завязался разговор, и женщина время от времени застенчиво вставляла в него словечко.
Оказалось, что они женаты, что последние два года она прожила инвалидом – отказали ноги из-за ревматизма, что до недавнего времени она была прикована к постели, пока ее муж, мастеровитый плотник, не придумал вот эту самую повозку. Он возил ее на прогулку, подышать свежим воздухом, каждый день перед работой – в единственное свободное время, да и внимания они утром привлекали меньше. Они обращались ко многим врачам, но безуспешно. Им посоветовали отправиться на серные источники, но это было слишком дорого. Мистер Деккер, муж, накопил для этой поездки целых восемьдесят долларов, но, когда они проезжали Сан-Франциско, его карманы обчистили – мистер Деккер был так неосторожен! (Внимательному читателю нет нужды уточнять, что это был комментарий его жены.) Больше им ничего не удалось скопить, и они оставили эту идею. Ужасно, когда средь бела дня тебя вот так вот обворовывают, не правда ли?
Мистер Деккер густо покраснел, но мистер Окхерст, и бровью не шевельнув, выразил свое сочувствие и составил им компанию до палисадника, которым восторгался по пути сюда. Здесь он попросил их задержаться, подошел к двери и заговорил с хозяином. Тот был поражен экстравагантным до нелепости выбором цветов, но выполнил пожелание, и мистер Окхерст вернулся к повозке с охапкой роз, гелиотропов и вербены. Он положил этот разномастный букет миссис Деккер на колени, и когда она с искренним восхищением склонилась над цветами, мистер Окхерст улучил момент и отвел ее мужа в сторону.
– Возможно, – негромко сказал он, и в его голосе не было ни тени личной неприязни, – вы правильно сделали, что солгали ей тогда. Теперь вы можете сказать, что карманника арестовали и деньги были вам возвращены.
И мистер Окхерст незаметно вложил четыре двадцатидолларовые монеты в мозолистую ладонь мистера Деккера. Тот стоял в полном ошеломлении.
– Скажите это или придумайте что-то еще, но только не правду. Пообещайте, что не скажете.
И мистер Деккер пообещал. Мистер Окхерст возвратился к повозке. Миссис Деккер все еще любовалась цветами, и когда она подняла глаза на мистера Окхерста, в них заблестели слезы. Но в ту же секунду мистер Окхерст вежливо приподнял шляпу и был таков, успешно избежав благодарности.
Как ни печально об этом говорить, но мистер Деккер не сдержал обещания. Он слишком сильно любил свою жену, и в эту ночь со всей широтой своего доброго сердца он, как и все преданные супруги, принес в жертву семейному счастью не только самого себя, но и своего друга и благодетеля. Справедливо будет отметить, что о великодушии мистера Окхерста он говорил со всем пылом и, как свойственно таким простым работягам, увлеченно повествовал о превратностях судьбы и переменчивости удачи.
– А теперь, Эльзи, милая моя, скажи, что простила меня, – сказал мистер Деккер, упав на одно колено перед постелью жены. – Я сделал это из лучших побуждений; ради тебя, милая, я поставил тогда все наши сбережения. Я надеялся выиграть и преумножить наш капитал, чтобы хватило денег на дорогу и даже осталось на новое платье.
Миссис Деккер улыбнулась и накрыла руку мужа своей.
– Я прощаю тебя, Джо, дорогой, – сказала она, все так же улыбаясь и глядя куда-то в потолок. – А тебя стоило бы выпороть за то, что солгал мне, негодный мальчишка! И за все те слова, которые мне пришлось говорить. Но больше не будем об этом. Если будешь паинькой и подашь мне вон тот букет роз, я тебя прощу.
Порывистым движением она схватила букет, спрятала за ним лицо и воскликнула:
– Джо!
– Что, милая моя?
– Как думаешь, этот мистер – как ты его назвал? – мистер Джек Окхерст дал бы тебе эти деньги, если бы я не сказала то, что сказала?
– Конечно.
– А если бы он меня не увидел?
Мистер Деккер поднял взгляд. Миссис Деккер как-то умудрилась спрятать за розами все лицо, и только глаза опасно блестели.
