чтобы рассказать это нам, отправился в Михайловский замок — рассматривать потолок! Кстати, а почему он к нам не зашел? — вслух задумалась Даша.
Шестаков ее перебил:
— А что там с потолком в Михайловском?
— А там, представь себе, архитектор Венченце Бренна показывает на план Ротонды! — с улыбкой сообщила следователь.
Володя от удивления выпучил глаза:
— Дашка, с тобой все нормально? Может, ты заработалась? То призраки, то масоны, то Лукоморье, то Петр Первый, а теперь еще тебе и Ротонда везде чудится?
— Да не чудится, не чудится, я распечатала этот чертеж — это действительно план Ротонды. Вот, полюбуйся! Правда, здесь на том мечте, где глухая стена на втором этаже, — здесь нарисован проход. Вот здесь, — следователь указала пальцем.
— А не та ли стена, к которой как раз и ведут капли крови? — подняв брови, спросил Владимир.
— Ну да, она самая. Я тут еще почитала о Ротонде, здесь действительно в девятнадцатом веке часто проходили собрания масонов. И даже обряды инициации новых членов общества. А граф Зубов был самым главным братом ордена вольных каменщиков, так что он вполне мог знать о потайных ходах в Ротонде.
— А зачем им потайные ходы?
— Да мало ли! Они тайный орден, вполне естественно, что у них есть маленькие и большие секреты, которые они хотели бы скрыть! — ответила Безбрежная.
Шестаков расхохотался.
— А в портал в другую параллельную реальность ты тоже веришь, Николаевна?
— Знаешь, Володя, я уже совсем запуталась в этом деле. Единственное, во что я сейчас верю, — это что справедливость должна восторжествовать и мы должны найти преступников, которые совершили все это. Ведь ни одно исполнение желания не стоит жизни троих людей.
— А возможно, что и не троих человек, ведь мы не знаем, что за кровавые ритуалы здесь в девятнадцатом веке происходили! — заметил Владимир.
Безбрежная слабо кивнула.
— Кстати, что там с дачей во Всеволжском районе? Ты выяснил про собственников? — спросила она оперативника.
— Да, вот как раз собирался тебе информацию всю выложить. Эту дачу в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году получила Вера Евгеньевна Муратова, по совместительству родная бабушка нашего знакомого Алексея Петровича Потапова. Муратова каким-то чудом выжила во время блокады города, и Вера Евгеньевна почти всю свою сознательную жизнь посвятила науке, преподавала в Ленинградском государственном университете, а на пенсии поселилась на этой самой даче, оставив квартиру своей дочке Лидии Андреевне Муратовой, в замужестве Потаповой, у которой как раз и был сын Алексей, — зачитал документы Шестаков.
— Так, а что с дачей? Ее Муратова кому отписала?
— Муж Веры Евгеньевны был намного старше нее, тоже профессор ЛГУ, он умер почти сразу после рождения второй дочери Марии Андреевны Муратовой. Однако девушка сразу после школы отправилась учиться в Москву. Почему не осталась в Питере, я тебе сказать не могу. Чем она там занималась, неясно. Но вернулась она домой уже с малолетним сыном, но квартира была уже занята ее старшей сестрой с семьей. Потому, чувствовав себя виноватой, Вера Евгеньевна отписала дачу со всем содержимым своему второму внуку — двоюродному брату Потапова.
— А как его зовут?
Шестаков зашелестел документами:
— Владимир Александрович Бессонов. Но с ним связаться не удалось, он сейчас где-то за границей обитает.
— Ну так что получается, что дача всегда находилась в собственности одной семьи Муратовых и подбросить эту карту в печь мог только кто-то из них? — спросила Дарья.
— Ну, или гости их могли написать, — пожал плечами Володя.
— Сомневаюсь, что гости. А на каком факультете работала Вера Евгеньевна? Чем конкретно она занималась?
— Ты не поверишь, исторический факультет, она защищала диссертацию по времени правления Павла Первого! — улыбнулся оперативник.
— Да неужели? А на этой даче кто в последнее время жил? Я просила тебя съездить и поговорить с местными жителями!
— Да был я там. Дачный сезон закончился, дачников там в такое время почти никого нет. Говорят, что летом пару раз приезжал какой-то мужик, а так там всегда закрыто, — отчитался Володя.
— «Какой-то мужик» мог быть нашим Потаповым?
— Вполне возможно, кто-то же спрятал там картины!
— Я уже сомневаюсь, что это Алексей там картины спрятал! Очень уж они спокойно лежали под диваном, прямо нас ждали! Такие бесценные сокровища под кроватью не раскидывают! — отозвалась Дарья.
— Так мы до сих пор не знаем, что было в голове у Алексея, когда он картины украл? Ты же говорила, что он того — призраков видел в музее!
— Я тебе еще скажу, там многие в музее привидений видят, они что — все того?
— А что, я не удивлюсь! — хихикнул Володя.
— Мне до сих пор непонятно, а зачем же Потапов их украл? Продать он их не смог, спрятать на даче, а самому кровь пустить в Ротонде — бред какой-то. У него реально был сообщник, или сообщники, которые его и убили. Если мы узнаем, за что убили, то поймем сразу, и кто это сделал.
— И есть какие-то идеи?
— Есть парочка, но пока я хочу еще кое-что проверить. Ты мне вечером понадобишься. Сейчас иди поработай, а часиков в пять за мной заедешь?
— Слушаюсь, мой генерал! — шуточно приставил руку к головному убору Шестаков и послал ей воздушный поцелуй, тем самым очень смутив следователя Безбрежную.
1717 г. Санкт-Петербург, столица империи
— Наша любезнейшая супруга государыня императрица Катеринушка, друг мой, здравствуй, — несгибаемый император Петр Алексеевич припал к ногам супружницы в богато украшенном платье. — Душа моя, вы сегодня печальны. Что омрачило ваше чело? — Петр яростно засверкал глазами, предчувствуя козни врагов. — Или с детьми какое горе произошло?
— Свет мой, Петр Алексеевич, — Марта-Екатерина низко поклонилась царю. — Вы правы, Ваше Величество, мои думы омрачены. — Она низко наклонила голову и прикрыла глаза. — Тяжко на душе моей… — она замолчала.
Петр огорошенно смотрел на нее.
— Тяжко мне, что вы — мой любезный супруг, меня больше не любите. — Екатерина прикрыла лицо кружевным платком.
— О свет моих очей, как вы такое могли подумать? Я люблю вас, как никого больше. Даже не извольте беспокоиться. Я уже сотни раз продемонстрировал вам, мой любезный друг, свою любовь и почтение, — страстно зашептал ей на ухо Петр.
Екатерина в сердцах оттолкнула императора.
— А сына своего, несравненного Петра Петровича, вы любите? Признайтесь наконец!
— Конечно, люблю! К чему такие вопросы?! Я не понимаю вас, жена моя.
Императрица уперла полные руки в боки.
— Ах, не понимаете? Если бы вы любили меня и нашего сына, малолетнего Петра Петровича, то сделали бы его наследником престола, а не этого коварного выскочку Алексея, — на одном дыхании выпалила она.
