– В отель «Шамбор».
– Я позвоню, до свидания.– И Палмер повесил трубку, не ожидая ответа. Он был очень зол на Бернса, на себя и на то, что вынужден участвовать в этой глупой и мелкой игре.
Усевшись на диван, он вылил в бокал остатки содовой и стал задумчиво, небольшими глотками потягивать виски. Сейчас он окончательно убедился в том, что с самого начала все трудности заключались в проблеме полномочий. Наделив его полномочиями второго по рангу лица в банке, Бэркхардт, однако, не определил точно пределов, в которых он мог пользоваться данной ему властью. По-видимому, Бернс это понял и не удержался от соблазна попытаться выяснить, кто из них двоих будет руководить. В эту игру всю жизнь играли мужчины его круга. Будучи равными по положению, они никак не могли успокоиться на этом и все пытались проверить: действительно ли Смит на одном уровне со мной? Выше ли я Джонса или ниже? Давай-ка выясним. Раньше Палмеру не приходилось принимать участия в этой игре – одно из преимуществ положения наследника отцовского дела. Однако это была лишь видимость преимущества. Так бывает с детьми состоятельных родителей, живущих почти в тепличных условиях, которые в отличие от чумазых детей бедняков, выросших рядом со сточными канавами, оказываются более восприимчивы к любой инфекции, потому что не выработали в себе иммунитета против самых обычных бактерий.
Потягивая из бокала, в котором сейчас уже преобладала содовая, Палмер думал над тем, как сложилась бы его карьера, если ему пришлось бы полагаться только на свои способности. Он никогда не обучался приемам этой маскируемой улыбкой, жестокой борьбы за власть.
Его игра с Бернсом была, в конце концов, просто мелким столкновением самолюбий, и ставкой этой игры служило лишь стремление отстоять собственное достоинство. А если бы ставки были крупнее? Или если страхи, которыми одержим Бэркхардт, действительно обоснованны? Что, если история со сберегательными банками хотя бы на одну десятую соответствует тому значению, которое все пытаются ей придать?
Палмер застыл с бокалом в руке, вспомнив, что утром ему звонил Джо Лумис – Немезида Бэркхардта. Следует ли сообщить об этом звонке старику? Странно, подумал Палмер. Ведь мы с Лумисом даже не знакомы, может быть, когда-то мимоходом он встречал моего отца. Только дело, связанное с борьбой против сберегательных банков, могло заставить Джо Лумиса позвонить. Что это – поиски пути к примирению? Предостережение? Попытка подкупа?
– Вуди! – громко окликнул его Бэркхардт.
Палмер вздрогнул и обернулся к старику, который уже уселся рядом с ним на диван.
– Очень рад, что тебе успели передать мою записку. Мне придется довольно быстро тебя покинуть. Что это ты пьешь, черт побери? Неужели воду?
– Почти что так,– ответил Палмер.
– Шотландское виски старой марки,– заказал Бэркхардт подошедшему официанту и добавил: – Салата из фруктов не надо.– Он снова повернулся к Палмеру и хлопнул его по колену: – Ну, как прошел ленч с Бернсом?
Палмер усмехнулся в ответ:
– Это был самый сокращенный вариант ленча: когда принесли еду,
Бернса вызвали куда-то «на полчасика». Я поел в одиночестве и ушел.
– Так просто взял и ушел? – Взгляд молочно-голубых глаз Бэркхардта, словно огнеметом, жег лицо Палмера.
– Я подождал «полчасика», как он просил.
– А не был ли он?..
– Вы хотите знать, не принес ли он надлежащие извинения? – перебил его Палмер.– Во всяком случае, он чувствовал себя виноватым.
– Я совсем не это имел в виду. Я хотел знать, не был ли он сам обижен.
Ты же знаешь этих греков.
Палмер глубоко вздохнул, пытаясь побороть внезапно охвативший его гнев.
– Во-первых, он ливанец. И потом, послушайте,– начал он медленно, сдавленным голосом,– у этого человека кожа как броня в танке «шерман».
Когда ему надо прикинуться чувствительным, он будет увядать у вас на глазах, словно цветок повилики, но все это просто кривлянье. Вопрос сейчас стоит так: или вы дадите мне возможность обращаться с ним так, как я сочту нужным, или огромные деньги, расходуемые банком на то, чтобы я сидел в своем, или, точнее, в вашем великолепном кабинете, тратятся совершенно впустую.
– Я вполне тебе дове…
– Тогда потрудитесь доказать это на деле,– грубо прервал его Палмер.
Затем умолк и пожал плечами.– Очень сожалею, но у меня уже появились симптомы мании преследования. Это Бернс так влияет на меня,– добавил он. Бэркхардт не отвечал. Пауза затянулась еще и потому, что подошел официант, принесший виски.
Медленно помешивая льдинки в бокале, Бэркхардт молчал, и Палмер решил, что старик хочет вынудить его извиниться более определенно. Поэтому Палмер продолжал молчать и ждал, что будет дальше.
Пригубив виски, Бэркхардт повернулся к Палмеру и спросил:
– Где ты пропадал сегодня после полудня?
Увидев, что Палмер медлит с ответом, Бэркхардт поспешил добавить: – Я спрашиваю не для того, чтобы щелкнуть кнутом. Мне действительно хочется это знать.
– Гулял. Сидел на скамейках в парке, чтобы убить время.
Бэркхардт проворчал что-то про себя, сделал еще глоток виски и опустил голову, словно готовясь к схватке врукопашную.
– Значит,– сказал он,-я затронул этот вопрос вполне своевременно.
– Какой вопрос?
– Вопрос о твоих отношениях с Эдис,– огрызнулся Бэркхардт, еще круче подобрав подбородок.
Палмер ждал, не прикроет ли сейчас Бэркхардт подбородок еще и плечом, в классической стойке боксера.
– Абсолютно своевременно, ни секундой раньше, чем было нужно,– повторил Бэркхардт торжественным тоном.
– Так, значит, об этом деле вы и говорили сегодня утром по телефону? – спросил Палмер.– Раньше это не имело к вам никакого отношения, а теперь, когда положение переменилось, стало, по-видимому, и вашим делом?
– Совершенно верно,– согласился Бэркхардт, сводя тем самым на нет сарказм своего собеседника.
– Можете вы все-таки объяснить мне, что, собственно, происходит между мной и Эдис?
– Нет, конечно,– отвечал Бэркхардт.
– А кто-нибудь может?
– Только ты сам. Или Эдис.– Бэркхардт тут же торопливо добавил: – Я-то, разумеется, не собираюсь задавать ей вопросы.
Палмер почувствовал, что гнев его начинает утихать. В заверении Бэркхардта, что это лишь разговор мужчины с мужчиной, было что-то до того прямолинейное и архаичное, что, вместо того чтобы возмутиться его бестактностью, Палмеру вдруг стало жаль Бэркхардта. Старик был не на шутку встревожен и огорчен.
Бэркхардт придавал такое огромное значение порученной Палмеру работе, что все, что могло угрожать успеху этого предприятия, анализировалось им с интенсивностью, которая была бы более уместна при изучении электрокардиограмм, индексов Доу-Джонса или изучении внутренностей цыпленка, принесенного в жертву оракулу. Во всем этом было что-то грустное, уже выходящее за рамки смешного.
– Как это выглядит со стороны? – спросил Палмер уже более дружелюбным голосом.– Очень плохо?
Бэркхардт уселся поглубже и не поднимал глаз от своего стакана.– О нет, вовсе нет,– сказал он, обращаясь к стакану, который держал в руках.– Отлично понимаю, что для тебя, Вуди, это очень неприятная тема. Я хорошо знал твоего отца, достаточно хорошо, насколько это возможно в отношении человека, живущего в другом городе. Знал я и твою матушку, но, разумеется, не так, как отца. После развода я, естественно, потерял ее из виду. Но…– Он отказался от мысли продолжить свою фразу, дав понять своему собеседнику не прямо, но вполне определенно, что он имеет в виду.
Палмер допил содовую и подозвал официанта, чтобы дать себе время обдумать создавшееся положение. Во время этой короткой, но напряженной паузы он убеждал себя, что старик, разумеется, только так и мог истолковать сложившуюся ситуацию. Для него было логично видеть все это именно под таким углом зрения. Отпрыск распавшейся семьи. Отсюда проблемы и в супружеских взаимоотношениях этого отпрыска. Просто, как заголовок в бульварной газете.
После того как официант принес виски, Палмер сказал:
– Видите ли, в сущности, одно к другому не имеет никакого отношения. Он умолк и сидел, размышляя над тем, что же ему добавить к сказанному.
Глава тринадцатая
Нижний зал клуба, в котором подавались напитки, почти опустел. У бара сидели четверо завсегдатаев, да еще несколько человек коротали время в полном одиночестве с бокалами в руках за отдельными, далеко стоявшими друг от друга столиками.
Палмер подумал, что остальные посетители либо ушли домой, либо, подобно Бэркхардту, направились на очередные деловые встречи или специфически нью-йоркские сборища, носящие смешанный светско-деловой характер, где дружба настолько тесно переплетается с деньгами, что порождает какую-то новую расу полулюдей-полудолларов.
Палмер сидел мрачный, расстроенный мыслями, которые вот уже полчаса одолевали его после ухода Бэркхардта.
