София не обратила внимания на патриарха и вновь воззвала к Папе:
— Значит, вы отворачиваетесь от Константинополя? Тогда вы отдаете нас в жертву туркам!
— Отнюдь нет. — Папа вздохнул. — Вы же сами сказали, что Константин может принудить епископов к унии. Я согласен с Маммой: не разум побуждает греков отвергать унию, но одна закоренелая гордыня. Пусть Константин добьется унии, и тогда мы посмотрим, что возможно сделать ради вашего города. До того времени мы не видим возможности помогать отринувшим церковь. Судьба Константинополя — в воле Божьей.
Николай замолчал. Когда он заговорил снова, его голос звучал уже не столь сурово.
— Простите, царевна, но я склонен больше доверять мнению патриарха, а не вашему. Он знает свою паству куда лучше, чем вы или я.
Опасаясь не сдержаться и наговорить дерзостей, София лишь поклонилась и покинула зал, не ожидая папского благословения. Выйдя наружу, она оперлась спиной о стену, сползла медленно на пол, закрыв лицо руками. Все погибло. Усилия, надежды — все пошло прахом, посольство вернется ни с чем. По одному кораблю от генуэзцев и венецианцев, и никакой помощи от Рима. Уж лучше было бы остаться дома, чем подвергнуться такому позору.
— Царевна?
София взглянула — перед ней стоял патриарх, неловко переминавшийся с ноги на ногу.
— Что вам угодно? — София не скрывала неприязни.
— Вижу, ответ Папы вас огорчил. Мне очень жаль, но я принес вам еще одну плохую новость. Я знаю, вы были близки с императрицей-матерью. Так вот, она умерла еще до моего отъезда из Константинополя.
— Что? — только и выговорила София.
Как же такое могло случиться? Теперь, когда Елены не стало, невозможно было предугадать, как поступит Константин и под чье влияние он подпадет. София встала, чтобы посмотреть патриарху в глаза.
— Как она умерла?
— Вскоре после вашего отъезда ее болезнь усугубилась. Императрица-мать отпустила докторов и целиком положилась на волю Божью, приказала впускать к себе лишь исповедника и Константина. Несмотря на это, ее состояние ухудшалось день ото дня. Насколько я понимаю, последние две недели императрица провела в беспамятстве, но успела причаститься в последний раз.
Слезы душили Софию, она только кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Она потеряла Елену, подругу и защитницу, а Константинополь утратил милость Папы. Дворец вокруг и весь Рим внезапно показались чужими и отвратительными. Что бы ни ожидало ее в Константинополе, София хотела одного: вернуться.
ГЛАВА 9
Май 1450 г.
Эдирне
Ситт-хатун сидела, скрестив ноги, среди множества подушек перед ужином, достойным султана. Полукругом стояли низенькие табуретки, на каждой — медное блюдо с горой снеди. Сперва — прикуски: жареный миндаль, курага, пряная кислая долма — завернутые в виноградные листья рис с луком, укроп и мята, вымоченные в лимонном соке. Затем закуски, основа всякой турецкой трапезы, приготовленные гаремной кухней с несравненным мастерством: прохладная простокваша, корзинка со свежими гирде — жареными хрустящими лепешками, тающими во рту; огромное блюдо вареного риса, обильно сдобренного оливковым маслом и посыпанного черным перцем. Главные блюда: цельные жареные цыплята с золотистой шкуркой и нежным мясом, прямо спадавшим с косточек, и любимец Ситт-хатун, нирбах — густой отвар рубленой баранины с морковкой, корицей, имбирем, гвоздикой и гранатовым сиропом. Запивать еду можно было прохладным айраном, подсоленным и сдобренным мятой. От множества вкуснейших запахов у нее бурчало в желудке, но Ситт-хатун не ела.
Анна сидела напротив Ситт-хатун. Полька сделалась еще тоньше и бледнее, чем несколько месяцев назад, когда жена Мехмеда взяла ее в услужение. Они всегда трапезничали вместе, и неизменно Анна пробовала первой. Хотя это считалось задачей евнухов, доверия к ним было немного. Они уже дважды подводили, и оба раза Анна едва выжила. Пока она болела, Ситт-хатун ела лишь фрукты, которые сама срывала в саду гарема. Анна только что оправилась от второго отравления, и Ситт-хатун предвкушала первую за недели настоящую трапезу.
Прежде всего Анна тщательно принюхалась к пище.
— Я не советую есть долму, — сообщила она. — И нирбаху я бы не доверяла. Слишком много специй — возможно, чтобы скрыть привкус яда.
Ситт-хатун подала знак слуге, и тот унес подозрительные блюда. Лучше не рисковать.
— Ну, в конце концов, голодными не останемся, — заметила она, пожав плечами.
Бывало, что вообще вся еда оказывалась отравленной. В такие дни свита Ситт-хатун оставалась голодной — ведь они ели то, от чего отказывалась госпожа. А она отсылала пищу на кухню и заставляла слуг смотреть, как аши-баши, шеф-повар, отведывает каждое блюдо. Тот не всегда соглашался, и зрелище выходило весьма поучительное.
Анна начала пробовать. Проглотила несколько орешков миндаля и замерла, прислушиваясь к ощущениям, тогда как желудки у обеих скручивало от голода. Выждав несколько минут, она протянула блюдо госпоже. Пока та ела, Анна попробовала остальные кушанья, выжидая по несколько минут после каждого. Прошел целый час, пока наконец она протянула госпоже цыпленка.
Ситт-хатун зачерпнула куском лепешки густую простоквашу, наверх положила кусок курятины, впилась зубами и закрыла глаза, наслаждаясь вкусом. Когда открыла — увидела стоявшего в дверях евнуха. Ситт-хатун узнала его: Даварнза, секретарь великого визира Халиля.
— Госпожа, у меня послание, — сказал евнух с поклоном и протянул сложенный листок бумаги.
Ситт-хатун развернула, быстро прочла.
Гульбехар наняла убийц. Покушение состоится этой ночью. Султан согласился, твои стражи подкуплены. Если примешь мое предложение — помогу бежать из дворца.
Письмо подписано не было.
— Мне велели дождаться ответа, — сообщил Даварнза.
В правдивости письма Ситт-хатун не сомневалась. Выхода нет, придется соглашаться. Можно попытаться удрать самой, но вряд ли выберешься даже из дворца, не говоря уже про город. Можно умолять Мурада о помощи, однако шансов на его милость еще меньше, чем на успешное бегство без содействия Халиля. Лишь он был способен помочь. Хотя перспектива оказаться его наложницей ужасала, ничего иного не оставалось.
— Мой ответ — да, — сказала Ситт-хатун.
— Тогда прочтите еще и это. — Евнух протянул ей другую записку.
Человек по имени Иса придет за Вами ночью. С собой ничего не берите, он обо всем позаботится и приведет ко мне. После Вы поедете в Манису и сообщите Мехмеду, чем занимается Гульбехар в его отсутствие.
Ситт-хатун отпустила евнуха, затем порвала обе бумажки на крохотные клочки и проглотила, запивая прохладным айраном. Закончив, она отослала всех, кроме Анны, прочь и попыталась уснуть. Следовало отдохнуть и набраться сил, ночь обещала быть долгой.
* * *
Ситт-хатун проснулась после заката. Она вооружилась кинжалом, другой дала Анне. В постели они уложили подушки и прикрыли одеялом, изображая спящую, затем тихо вышли в соседнюю комнату, осторожно прикрыли дверь и уселись на постель Анны, ожидая. Ночь стояла безлунная, мрак был густым и плотным, и Ситт-хатун едва различала силуэт Анны, сидевшей в футе от нее. Суматошный гаремный шум постепенно утих, и тишина наступила такая, что Ситт-хатун слышала только свое дыхание и биение сердца. Она напряженно внимала, стараясь уловить малейший шорох. Уловила, как меняется ночная стража: далекий топот сапог, смех. Значит, уже полночь — и никаких известий от Исы. Ситт-хатун начала сомневаться: быть может, он предал?
Наконец из зала донеслось шарканье подошв — и снова повисла тишина. Ситт-хатун и Анна переглянулись.
— Проверь зал! — шепнула госпожа. — Может, это Иса.
Во тьме Анна встала, вытянула длинный тонкий нож, подошла к двери, выводившей в зал, и посмотрела в глазок. Вернулась и покачала головой — никого. Новый звук: из спальни Ситт-хатун донесся шорох ткани.
Анна подкралась к двери в спальню, заглянула в глазок и заспешила назад, к госпоже.
— Иса? — прошептала та.
Анна покачала головой.
В спальне грубый мужской голос выкрикнул на непонятном языке — гортанно, резко, коротко.
— В коридор для слуг! — шепнула Ситт-хатун, вставая и увлекая Анну за собой.
Она подвела Анну к стене, сдвинула рычажок, и открылся узкий темный проход. Обе скользнули внутрь, притворили дверь. Ситт-хатун потащила Анну за собой и услышала, как дверь в комнату служанки с грохотом распахнулась.
Госпожа ускорила шаг, двигаясь по памяти. Они достигли винтовой лестницы, ведшей в кухню гарема, и поспешили вниз.
Ситт-хатун замерла, не спустившись: посреди кухни стоял мужчина в черном, освещенный пламенем очага. В руке он держал длинный нож, нижнюю часть лица скрывал черный платок.
