Пребываю в отель Ху Онг Джианг. Много молодых, улыбающихся девушек. Они администраторы? По-моему, Моника, мой переводчик, приехала раньше меня.
В номере — покрывало для новобрачных и большая китайская мебель, покрытая перламутром. Комфортно: ковер, холодильник, ванна-сауна. В вазах стоят белые лотосы. Окна открывают чудный вид на реку, сампаны, лодки и лагуну. Комната большая. Я знаю, что спать буду хорошо. Это напоминает Бай Чэй.
В конце дня намечено посещение императорского городка. Четыре месяца велись переговоры команды по декорациям с администрацией, чтобы перекрасить и переделать часть перил, поднять уровень бассейнов.
Подводные кувшинки с колкими стволами закреплены с помощью бамбука на глубине. Бассейны почти закончены. Это хорошо. Желтые и красные краски павильона, кажется, всегда хранили эту удивительную свежесть.
Я с нетерпением жду завтрашних съемок. Приезжаю в город, в который не ступала нога ни одной европейки. Флаги, гвардейцы, переходы галерей. Может быть, впервые европейский фильм снимается в императорском городке, в Хюэ, бывшей столице страны.
Режис, уставший и счастливый, приезжает вечером. Небо ясное, почти как он хотел. Он мне рассказывает о предстоящей съемке.
15 мая 1991 года (среда)
Подъем в 6:30. Большая сцена похорон на реке. С таким количеством лодок и кортежей, я думаю, съемки затянутся, несмотря на вчерашние репетиции.
Сначала снимают две лодки с флагами, затем камера запечатлевает катафалк, покрытый красным лаком, меня в черном платье, пятилетнюю маленькую Камиллу в белом вышитом платье. Затем камера фокусируется на лодке с дарами, потом на лодке с музыкантами, одетыми в белое и сиреневое.
Ни единого дуновения ветерка. Я не решаюсь спросить температуру. Мы останемся больше чем на два часа для съемок первой сцены. Занимаемся постановкой подпорок для лодок и создаем облака дыма от ладана, чтобы придать некоторую сложность дальнему плану, который длится восемь минут.
Будет только два полных перерыва. Я чувствую, что маленькая Камилла изнемогает от жары и усталости. Насколько могу, я пытаюсь освежить ее. Даже стоя, у нее закрываются глаза, но она сохраняет невозмутимый вид. Мне никогда не было так жарко.
Как и монастыри, пагоды расположены в очень удачных местах, где пейзаж и свет в приоритете. 17:30 — конец съемок.
Я вижу согнувшегося пополам Режиса, унылого. «Я знаю, что я вертелась на похоронах», — говорю я ему.
Он был так бледен, что мне показалось, будто ему нездоровится. Только что пришло известие о смерти его заключенного брата. До того как уехать во Вьетнам, он мне сказал, что все знал, но не мог ничего изменить.
Сейчас нужно просто побыть рядом с ним, выслушать его. Вокруг творится настоящий хаос. Венсан, Франсуа, Клодин, Лин Дэн предлагают изменить план работы. Нельзя снимать покушение на сановника. Уже восемь вечера. С фильмом сложности. Необходимо отменить смену у массовки.
Режис должен позвонить. Я предлагаю ему поехать на почту, там должен быть переговорный пункт. Впервые я замечаю, что он левша. Номер телефона записываю я, он слишком нервничает.
Десяток долгих минут с очаровательным работником почты, отделение напоминает о России. Он смотрит на меня, и я краснею. Улыбаемся. Кабина номер три. Шесть минут.
Я достаю доллары из кармана, чтобы заплатить за разговор, чтобы Режис скорее мог вернуться в машину.
16 мая 1991 года (четверг)
Еле просыпаюсь в 6:45. Так хочется спать. Снимаем сцену у озера с лотосами. Это встреча после долгой разлуки с Камиллой, которая затем уединяется для того, чтобы приготовиться к своей свадьбе.
Маленькая черная принцесса со строго собранными в пучок волосами. Мне не удается к ней подойти. Только реплики Лин Дэн вызывают ассоциации с детством во всем этом слишком литературном тексте.
Такое красивое, спокойное место. За ночь здесь заново посадили белые и розовые лотосы. Мы сидим в павильоне напротив пагоды. Трудно снимать в жилых районах. Что я буду делать в студии?
Перед каждым важным кадром Режис будет рассказывать историю. Я знаю, что сегодня он будет таким до конца съемок. Вчера он сказал, что я могу не волноваться за фильм.
17 мая 1991 года (пятница)
Сцена покушения на сановника во дворе Династических Урн, в Императорском городке. Я выхожу из автобуса в ярко-оранжевом, огненном платье, шляпе для приемов из черной кожи.
Когда попадаешь на улицу, оказываешься словно в большой печи. Невозможно оставаться свежей во время съемок. Движения воздуха почти нет. Я уже вижу пятна пота на моем кисейном платье, которое постоянно липнет к телу.
Огромные бронзовые урны наполнены ладаном. Продолжительная съемка в движении до ступенек павильона, где находится сановник, его молодая жена и благородные люди в черных одеяниях.
Напряженная атмосфера. Режис нервничает, но ведет себя как послушный ребенок, так как снаружи находится мой отец Анри Марто (сказали бы, что это персонаж XIX века из «Смерти в Венеции»?). Весь оставшийся день только непрофессионалы создают проблемы. Запуганные и улыбающиеся женщины не способны играть ужас в момент покушения.
Я чувствую, что Режис уже устал от съемок. У него нет желания снимать сцену. Значит, в дальнейшем такие настроения будут повторяться.
Замешательство и неопытность массовки дают ему повод побыстрее закончить сцену. К трем часам дням он удалился в пагоду на несколько минут.
Я все время пытаюсь не упасть на сановника, когда меня толкают на него в момент покушения. Кресло опрокидывается. Он падает. Это не было предусмотрено. Я не знаю, продолжать ли мне играть сцену. Я вымотана. Особенно жарой. Перерыв из-за того, что начался дождь.
10 июня 1991 года (понедельник)
Первый день посадки растений. Небо затянуто. Влажно. Густая пальмовая роща. Гевеи. Поляна. Крестьяне проделывают канавки. Млечный сок каучуконосов течет медленно, он белый, но в чашечках — молочный.
Повсюду запах тофу, кислого соевого молока. Чернорабочие ходят с фронтальными лампами. Съемка начинается на заре. Дымчатый рассвет прекрасен. Но по меньшей мере полчаса моя красивая голубая льняная блузка будет липнуть к телу. Я в шляпе, брюках-галифе. Я гораздо лучше защищена от сырости, чем от солнца!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
