— Мы предлагаем тебе объединиться против наших общих врагов.
— У нас есть общие враги? — удивился Званимир.
— Да! — с неожиданной горячностью произнес монах. — Это те, кто изгнал ваших предков с исконных мест обитания, заставив искать укрытия в этих лесах. Те, кто установил свои порядки и не желает подчиняться моему повелителю. Против них, источника всякого зла в этом мире, направлены мои слова, ибо они и ваши, и мои враги. Я говорю о варнах, возглавляемых их коаном. Ты сможешь вернуться туда, где некогда в благоденствии жил ваш народ. Единственное, что для этого нужно — признать Высшего Судью, Того, кто не допустит несправедливости, кто сам будет судить и князя, и простолюдина после смерти…
— Я так и думал! — не удержался князь. — Я знал, что ты ведешь к этому! Ко мне уже приходил один греческий проповедник-черноризец. Не думаю, что ты сумеешь убедительнее растолковать преимущества своей веры, нежели он!
Монах презрительно усмехнулся.
— О чем могут говорить греки? Они лукавы, и из-за своего лукавства утратили почти все свои владения, когда-то бывшие необозримыми. Тот же, о ком говорю я, сам справедлив — и готов нести закон и порядок любому, кто верит в то же, что и он.
Монах замолчал. Званимир удивленно поднял брови, пытаясь понять, о ком он говорит.
— Посуди сам, — продолжал монах, — ты со своим племенем противостоишь всему миру, а вокруг тебя смыкается кольцо врагов. Разве сможете вы удержать свою землю? Придется уходить дальше в леса, на север, в глухомань, а в краю твоем воцарятся те, кто всегда приходил на вас с разбоем и смертью. Зачем тебе это? Зачем ты обрекаешь на гибель и свой народ, и своих богов — ведь вы все равно не сохраните свои обычаи, и там, в дремучих лесах, забудете и своих богов, и свой язык! Вы рассетесь по бескрайней глуши, растворитесь в лесных племенах, и кто в будущем вспомнит о доблестных радимичах?
— Ты предлагаешь мне отказаться от своих богов уже сейчас? — усмехнулся князь. — Все в этом мире подвержено гибели и тлению — но следует ли отсюда, что надо отказываться от жизни с рождения? Мы уйдем — и сохранится хоть кто-то, кто будет помнить наш язык и наших богов. Мы подчинимся и примем твое предложение — и забудем самих себя.
— Не решай за всех, — пошел на попятный монах. — Спроси своих людей — а чего хотят они?
— Я думаю, они хотят спокойной жизни. Растить детей, жать хлеб, строить дома. Но когда появляются те, кто желает лишить их этого — в дело приходиться вступать князьям. Я уже понял, от чьего лица ты говоришь, проповедник. Когда-то, в далекой юности, я видел войска вашего правителя. Тогда он вел войну далеко на Западе, у самого моря, сражаясь с саксами. Не думаю, чтобы он мог нам помочь против наших недругов.
— Ты видел лишь военную мощь империи Карла[93], - произнес монах с усмешкой. — Но что ты скажешь об огромных владениях, по которым любой подданный его может ехать из края в край, не боясь, что его примут за чужака и выгонят или ограбят? Где любой подданный может рассчитывать на справедливый суд, и где своим считают любого, почитающего Христа? Ты не видел огромные каменные храмы, возносящиеся к небесам; крепкие замки, охраняющие порядок и спокойствие земель; ты не слышал небесного пения и не видел райских картин, что рисует солнце на стенах соборов. Если бы ты узрел все это, ты осознал бы всю дикость нынешней твоей жизни и всю тщету попыток удержать ее перед лицом такого величия…
В дверях появился молодой дружинник, несший дозор у воротной стрельницы.
— Прибыли гаутландские купцы, — сообщил он. — Хотят тебя видеть, княже.
— Гаутландские? — удивился Званимир, вставая с сиденья и накидывая на плечи свой тяжелый черемной плащ. — Обожди, монах, мы продолжим разговор чуть позже.
Осиная Пустошь выходила к берегу реки глухим тыном, ворота срединного «костра» — стрельницы смотрели на восток, откуда к берегу спускалась утоптанная тропа. Сейчас там торчали три крутобокие ладьи, с которых выгружались тюки с товарами и сходили на берег новые и новые люди. Среди них было немало ратников в коротких кольчугах и колонтарях — кожаных куртках с железными бляхами.
Званимир встал в воротах, изучая широкие плечи и густые, свитые на конце бороды нежданных пришельцев.
— Чудны они для купцов, — князь невольно нахмурился, — А ну, други, затворите-ка пока ворота. Пусть пришлют человека для переговоров.
Когда тяжелые створки ворот башни начали сдвигаться на глазах приближающихся быстрым шагом Братьев, у многих из них мелькнула мысль броситься между ними очертя голову. Однако Медвежья Лапа не отдал такого приказа и хирдманны только услышали, как за закрытыми дубовыми створками загудел вдеваемый в петли засов.
— Кандих! — вспомнил Олав о новом члене команды. — Тебе доводилось ходить с купцами. Пойдешь со мной, переговорим с князем. Торольв, Хумли Скала, собирайтесь!
— К чему такие сложности, ярл? — нахмурился Огненный Бык. — Высадим эти ворота, подожжем стену — сами выбегут!
— Я не знаю, где он спрятал добычу, — возразил Олав. — Так что князь мне сейчас нужен живым. Для начала придется потолковать с ним по душам.
Отряд из четырех человек остановился под самой стрельницей.
— Мы гаутландские купцы, прошли трудный путь! — крикнул Медвежья Лапа по-словенски. — Хотим идти в землю варнов, что на юге. Нужна твоя грамота, князь, что дозволяешь следовать по твоим владениям!
Званимир кивнул ратнику, и тот открыл боковую калитку в воротах. Через нее гости по одному ступили во двор.
Пристальное внимание, с которым вошедшие осмотрели постройки двора и собравшихся вокруг гридней, не укрылось от князя. Внезапно вперед выступил молодой послушник, сопровождавший монаха, до того сохранявший молчание.
— Я тоже с Гаутланда, — сказал он. — Давно ли вы пустились в путь? Я не получал вестей с родины более десяти лет!
— Мы ушли оттуда три месяца назад, — важно отвечал Олав. — Если тебя волнует, что там творится, могу заверить тебя, что наша земля по-прежнему богатеет и процветает.
Послушника за край одежды одернул его наставник, и тот смиренно попросил прощения, скрывшись за спинами старших.
— Какой товар везете? — полюбопытствовал князь, внимательно разглядывая гостей.
— Оружие, меха, мед, воск, — перечислял Медвежья Лапа равнодушно. — Есть и живой товар.
— Что из оружия?
— Каролингские мечи, — тут же отозвался ярл.
— Принесите на показ, — загорелся Званимир. — Может, и я сам возьму.
— Тебе поднесем в подарок, — заверил Олав, — как только дашь грамоту для твоих людей.
— Нынче уже поздно, — князь размышлял. — Приходите поутру, я выдам вам грамоту.
Медвежья Лапа чуть поклонился и знаком подозвал своих спутников, направляясь к воротам.
К уху князя прильнул монах.
— Не похожи они на купцов, — прошептал он. — Слишком много людей, слишком много оружия, а о товарах говорят так безучастно, точно не их это добро.
— Кто в наши дни отличит купца от разбойника? — усмехнулся Званимир. — Где есть сила, они торговцы, где силы нет — они сами сила и берут, что захотят.
— Вот и сейчас у них слишком много силы, — монах поклонился и отступил.
Князь размышлял.
— Послушай, друг мой! — позвал он уже почти дошедшего до ворот мнимого купца. — Приглашаю тебя на ужин к моему столу. Стол не богат, но ты, наверное, устал от скудной дорожной пищи? У меня найдутся яства, которые придутся тебе по душе. Да и размочить твою усталость есть чем.
Олав Медвежья Лапа быстро переглянулся с Торольвом и Хумли.
— Благодарю тебя, князь, — ответил ярл, — но я привык довольствоваться малым. Дороги приучают к скромности. И люди мои не поймут меня, если я променяю их общество на твое, пусть и столь почетное для меня.
— Тогда мне придется пригласить тебя силой, — Званимир махнул рукой стрелкам на площадке «костра» и стенах. Те незамедлительно навели луки на хирдманнов.
— Негоже так поступать с гостями, — желваки заходили на лице Олава.
— Как и притворяться мирным купцом, когда под рукой две сотни ратной дружины, — возразил князь.
Ярл еще размышлял, но Хумли Скала уже принял решение. Выхватив из-под полы плаща секиру, он метнул ее в ближайшего лучника на стене, и тот грохнулся на двор с разрубленной шеей всего в паре шагов от хирдманнов.
— Назад! — внезапно для всех в руках Кандиха блеснула сабля, которую он направил на урманина, лишившегося своего оружия.
— Ах ты, щенок!.. — прорычал Скала.
К неожиданному союзнику уже подоспели с разных концов двора люди князя, закрывшись щитами и опустив перед собой копья.
— Уходи, ярл! — крикнул Хумли, бросаясь к топору, торчащему в теле лучника, но Кандих его опередил. Отшвырнув ногой секиру к стене ближайшего дома, он выставил клинок перед лицом урманина. Олав и Торольв Огненный Бык скинули халаты и обнажили мечи, однако их просто окружили сплошной стеной из щитов и копий, не позволив даже размахнуться для удара.
