— Пусть для переговоров пришлют кого поважнее, — махнул здоровой рукой Званимир. — А ты садись, подкрепись. Нечего слюни глотать. Угостись вон пряжеными рябчиками да паровыми лещами.
Новое посольство не заставило себя долго ждать.
— Клянусь волосами Хель! — прогромыхал за тыном голос Хегни Острия Копья. — Если вы не отпустите Олава, пока еще виден край солнца, мы разберем ваш частокол по бревнышку и развесим вас сушиться на деревьях вниз головами! А потом заставим пить собственную кровь, пока вы в ней не захлебнетесь.
Князь усмехнулся, выходя к воротам.
— А если отпустим? — спросил он на всякий случай.
Хегни, явно не ожидавший такого вопроса, замолк.
— Мне нужен боярин Тороп, — провозгласил, воспользовавшись тишиной, Званимир. — С ним буду толковать, с остальными — нет.
В группе приблизившихся к воротной башне переговорщиков возникло короткое замешательство. Наконец, Хегни вытолкнул боярина вперед.
— Послушай меня, Тороп! — крикнул князь. — Я не знаю, зачем ты связался с этими разбойниками, но передай своему хозяину — золота он не получит! Его здесь нет, и вы не сыщете его, сколь бы ни старались! О месте, где оно спрятано, знает мой старый немой дядька, которого я заколю, едва вы попробуете перейти тын!
— Брешет, — уверенно произнес Тороп, обращаясь к урманам.
— А если нет?
— Сам-то он всяко знает! Не прятал же дядька золото в одиночестве! Или спрятал — и всех помощников закопал вместе с ним?
— А почему нет? — пожал плечами Гудред Ледяной Тролль.
Торопа слегка передернуло, когда он понял, что для его спутников в таком предположении нет ничего невозможного.
— Послушай, князь! — начал боярин как мог дружелюбнее, хотя голос его дрожал. — Отдай золото по-хорошему, и можешь идти подобру-поздорову. Твоя жизнь или жизнь твоих родовичей нам без надобности!
— Ну, нет! — прорычал Хегни. — Это ты загнул.
Тороп ухватил его за волосатую руку:
— Не спеши! Пусть сперва Олава отпустят. А то ведь его люди не за всяким пойдут. И выйдет тут у вас поножовщина!
Острие Копья усмехнулся.
— Видно, совсем ты нас не знаешь, боярин. Ребята за Олава не то, что этот тын — любую франкскую крепость по камешку разберут. Если с ним что сделается — пусть лучше радимичи сами вспорют себе брюхо, помирать легче будет. Пока не призвал к себе ярла Один, не время делить людей и думать, что делать дальше. Будем готовиться к бою. Как брать такие преграды, у нас каждый обучен.
— Пошли в стан, — подвел итог переговоров Гудред. — Пусть Даг Угрюмый бросит руны. Надо вызнать у Всеотца, что сулит нам приступ.
— Да кого он пугает? — проворчал Хегни. — Тут работы на два ухвата да три удара. Забросаем стрелами с горящей паклей, вынесем ворота, да и положим всех! Мне даже стыдно будет гордиться такой победой. Бови, когда будешь слагать об этом драпу — упомяни, что проклятых гардов билось против нас хотя бы пара тысяч!
Бови Скальд молча кивнул.
— Я могу один разбить ворота своим «Хродвальдом», — предложил Агнар Земляная Борода, которому не терпелось отличиться в схватке. — Если меня закроют щитами от стрелков. Тогда всего через полчаса гарды будут плавать в собственных потрохах.
— Не нужно спешить, — настоял Тороп.
В становище Волков Одина единства во мнениях тоже не нашлось. Горячие головы во главе с Альвом Бешеным ратовали за немедленный штурм. Даг Угрюмый и Сельви Трехцветный были за ожидание. Но в одном хирдманны проявили единодушие: они начали подготовку к осаде слободы, чтобы вызвать страх и беспокойство радимичей.
Братья облачились в кольчуги и шлемы, вытащили на берег весь свой оружейный арсенал. Потом срубили несколько сосен и тополей, соорудив заграждение на расстоянии полета стрелы от тына. Распаляя свой боевой дух, некоторые начали петь воинские песни, другие — начищали мечи и секиры. Все эти приготовления не остались незамеченными на стенах.
Пока Даг Угрюмый готовился к проведению гадания, избрав для него метод одной руны, Бови Скальд сетовал товарищам на незавидное положение, в котором, на его взгляд, все они оказались.
— Я с самого начала говорил вам, что это Локи играет нитями наших судеб. Неугомонный шутник сбил нас с толку своей приманкой и хочет завлечь в свою западню. Олав, Торольв и Хумли уже увязли в ней с головой.
— Что ты хочешь этим сказать? — с недовольством поинтересовался Хегни.
— Я хотел напомнить вам, что мы — вольные сыны Одина, Опоясанные Мечом воины удачи, — ответил Бови, покосившись на Торопа, который в этот момент бесседовал у судов с Витко, разместившись на одном из походных сундуков. — Мы всегда ходили за славой и добычей по собственной воле. Что же теперь? Наша судьба и наши клинки в руках чужих вождей, которые помыкают нами, как своими слугами, затуманив разум щедрыми посулами.
— Хватит ныть! — оборвал рассуждения Бови Альв Бешеный. — Окружим слободу, дабы ни один не ушел, и выкурим всех оттуда! Вот тогда вернется и удача, и ярл, и добыча не ускользнет! К бою, братья!
Тем временем в гридницу к князю вошли несколько селян в долгополых, подпоясанных гашниками, запашных рубахах с черемными ожерелками. Лица у всех были темнее тучи. Впереди ступал Времень, старейшина Осиной Пустоши — сивоусый, костлявый, в пестрядевой рубахе с подоплекой из серпянки.
— Вы, никак, ратиться собираетесь? — спросил он, поклонившись Званимиру.
— Придется, старый, — ответил князь невесело. — Пришлые по добру не уйдут.
— Послушай, княже, — Времень заговорил очень торопливо, — мы тут не впервой от лихоимцев нужду терпим. На такой случай у нас в подвале этого дома вырыт ход. Он выводит за околицу, в глубокий яр, — старик махнул рукой куда-то на восток. — Так что уходи, князь!
Несколько мгновений Званимир размышлял, а гридни его с надеждой на него смотрели.
— Не выйдет у нас уйти, — наконец, произнес князь, покачав головой. — Урмане за мной увяжутся, и коли все пойдем — всех и положат. Так что сделаем по-другому. Ты, Времень, собери народ с пожитками и уходите. А мы гостей наших чуток придержим.
На лицах двух латинских монахов отразилось уныние. Званимир ободряюще оглядел их.
— Ты, проповедник, тоже ступай с селянами. Не твое это дело — на рать выходить. Не губи себя понапрасну. Не думаю, что урмане пощадят тебя ради твоего Бога.
— Напрасно ты так обо мне судишь, — с легкой обидой возразил монах. — Я вырос в дворянской семье, и с детства готовился воевать. Даже состоял в охране посольства к свеонам. Но потом Господь вдохновил меня на мой истинный путь. Так что к мечу и к коню я привычен, и смогу пригодиться здесь, а не быть обузой другим.
— Ну, пусть так, — кивнул Званимир. — А твой младший собрат?
— Я нашел его на Гаутланде в ту пору, когда был там в охране посольства, — отвечал монах. — Еще совсем маленьким мальчиком. Он долго сопровождал меня на воинской стезе, так что думаю, и здесь не оставит своего наставника!
— Разумеется! — пылко вскричал послушник.
Князь усмехнулся.
— Но ведь придется драться, и проливать кровь! Вы готовы к этому?
— Я уже пытался один раз достучаться до сердец этих северных разбойников, и едва ушел живым, — произнес монах. — Как сказано в писании, «много званных, но мало избранных». Сколько же можно их звать?
— Ну, что ж, посмотрим. Любомир, выдай им оружие, какое найдешь, — приказал Званимир десятному. — И приготовь коней, всех, какие сыщутся в слободе.
— Они идут! — вбежал дозорный из второго десятка.
— На стены! — отозвался князь, выскакивая из-за стола.
Первым, что услышали радимичи, был долгий звук боевого рога урман, от которого сердца мужиков и женщин Осиной Пустоши похолодели. Этот раскатистый рев точно гласил — «никому не будет пощады!». А потом короткое, полное напряженного ожидания затишье разорвал истошный вой многочисленных глоток. В один миг в потемневшем небе вспыхнули огненные борозды. Это на крыши домов, на двор и на тын обрушились горящие стрелы.
— Уходите, и побыстрей! — крикнул Званимир Времню, пробираясь через заметавшихся по площади людей. — Все в подвал! Живо!
Он поспешил подняться по всходу на накат стены рядом со стрельницей. Дружинники и несколько ополченцев били в подходящих урман из тугих луков, беспрерывно накладывая на тетиву новые и новые стрелы. Однако смертоносные выстрелы почти не наносили урона наступающим. В дружине урман сохранялся железный порядок. По звуку рога вои в коротких кольчугах и шеломах с наличьем то растягивались в длинные цепи, то смыкались в плотный строй. Они без особого труда уходили от стрел и брошенных сулиц, ловя их крепкими круглыми щитами. Выстрелы из круторогих луков прошивали деревянные щиты насквозь, но не причиняли вреда их владельцам. В считанные мгновения поверхность их покрылась белыми перяными хвостами, однако урмане просто срубали торчащие стрелы и продолжали идти вперед, скаля зубы.
