будет мирным, спокойным, а главное, предсказуемым. Не нужен ей блеск в мире гейш, где постоянное соперничество, все ненавидят друг друга и стараются занять твое место. «А сама ты что мне расскажешь, Наоко? Кем ты мечтаешь стать?» — повернулась она к подруге.
Взгляд Наоко устремился куда-то вдаль. «Я… мне хотелось бы совершить какой-нибудь невероятный поступок… что-то необычное, почти невозможное… сразу и не придумаешь. И чем безумнее на первый взгляд этот поступок, тем даже лучше! Что-нибудь скандальное… такое, о чем заговорили бы все в округе. Может быть, выйти замуж за иностранца и уехать вместе с ним из Японии, к нему на родину… И пусть потом обо мне в Симоде говорят только шепотом… ну, сама понимаешь, что тогда обо мне подумали бы. И местные завистницы шептали бы: „Эта бесстыжая Наоко… надо же, сбежала с иностранцем! Уж наверняка из этого ничего хорошего не выйдет!“» И постаралась изобразить главную «блюстительницу нравов» в поселке — известную сплетницу по имени Сиба Оба-сан. Получилось у нее настолько похоже, что обе подружки, согнувшись пополам, долго хохотали, а потом, не в силах остановиться, еще минуты две беззвучно катались по песку, пока у них не заболели бока.
«Бедняжка Наоко, — горестно подумала Окити, — ничего подобного ей так и не удалось совершить за свою короткую жизнь…» Мысли ее понеслись дальше, и она вспомнила Тоунсенда Харриса; Сёдзи И кеда, который до сих пор работал в консульстве, год назад сообщил ей, что Харрис умер у себя на родине после тяжелой и долгой болезни. Тогда она удивилась тому, как расстроили ее эти печальные новости: ведь этот человек разрушил всю ее жизнь ради своей прихоти. «Что ж, наверное, это вполне естественно, — утешала себя Окити в те дни. — Грущу по умершему человеку, которому прислуживала целых пять лет и с которым была близка. Нет ничего странного в моих переживаниях».
Сёдзи рассказал ей и о том, как проходила у них в консульстве заупокойная служба в память о Харрисе-сан. В течение трех дней был приспущен национальный американский флаг. Разумеется, никто не вспомнил о Тодзин Окити и о том, какую помощь она оказывала Тоунсенду Харрису на протяжении пяти лет. Она человек малозначительный, ею вполне можно пренебречь. Иногда она спрашивала себя, вспоминал ли он ее, когда лежал на смертном одре за тысячи миль отсюда. Пожалуй, нет, ведь она была лишь его капризом, развлечением, ее вырвали из семьи, лишь чтобы скрасить его временное пребывание в Японии.
Но это все в прошлом, а сейчас… она подумала о Цурумацу: может, хватит сопротивляться, сражаться с собой и пойти к нему? Ослабла она, все труднее одной справляться с делами, нужна надежная мужская рука. И Наоко мечтала, чтобы они простили друг друга и помирились, и умерла бы спокойно, если бы знала, что подруга снова счастлива рядом с любимым человеком… «Завтра, решила для себя Окити, — сама пойду к Цурумацу, если он, конечно, все еще согласен принять меня. Может быть, я заблуждалась и у нас все снова получится… Кто знает, не исключено, что нам удастся вернуть хоть частичку волшебства, которое окружало нас раньше».
Где-то очень далеко, почти у самого горизонта, засветился огонек на одинокой рыбацкой лодке. Глаза Окити следили за этим крохотным светлым пятнышком, а оно то исчезало из виду, то снова появлялось, покачиваясь на волнах вместе с лодкой. Что делает этот неизвестный рыбак в море так поздно? Она попросила небеса — пусть он вернется в свой дом целым и невредимым.
Как и все жители Симоды, Окити и ее семейство существовали за счет моря, вернее, его даров. Наверное, не было в селении семьи, которая не потеряла хотя бы одного человека в бурном море. Рыбаки погибали в штормах, тонули в разбушевавшихся волнах — и все вполне объяснимо. Окити вспомнилось детство: когда ей было пять лет, ее любимый дядя впервые вышел в море один; он покрасил лодку в красный цвет и нарисовал на борту голубого карпа. «Будет подчеркивать мое величие, — пояснил дядя, когда выходил в море. — Сейчас чувствую себя так, будто я самый настоящий сёгун, а этот карп — мой родовой герб». Он столкнул лодку на воду, а на могучем плече у него покачивалась грубая холщовая сумка-мешок с его любимыми рисовыми шариками, которые специально по такому случаю приготовила его мать.
Говорили, что дядя Йоси по праву считался самым привлекательным юношей и завидным женихом в Симоде. Не было в селении женщины, которая устояла бы перед его красотой; при одном виде Йоси у девушек взволнованно трепетали сердца. Но он не собирался жениться и назло всем оставался холостяком. Когда ему исполнилось двадцать три года, встреч с ним искали все матери девушек, которых уже можно выдавать замуж, — как говорится, на любой вкус. «Вы только посмотрите на моего сына, — жаловалась его мать всякому, кто соглашался ее выслушать. — Любая девушка могла бы принадлежать ему, выбирай кого хочешь. Так нет же, и думать не желает о женитьбе, а вместо этого целыми часами занимается своим рисованием!»
Через несколько часов после того, как дядя Йоси вышел в море, разразился страшный шторм: волны бушевали и с яростью обрушивались на берег, угрожая снести все в округе. Жители Симоды попрятались по домам, а те, кто знали Йоси, молились о его благополучном возвращении. На следующий день, когда буря стихла и засияло солнце, нигде в море не увидели ярко-красной лодки. Возвращения Йоси ждали каждый день, но он так и не появился.
Отец Окити организовал поиски отчаянного романтика, призвав на помощь пятерых опытных рыбаков. Но тщетно они избороздили море возле Симоды вдоль и поперек — так и не нашли ни следов самого Йоси, ни его лодки с нарисованным на борту карпом. Наконец, когда стало ясно, что Йоси не вернется, рыбакам пришлось признать, что он погиб во время шторма. Видно, лодку его разбило о камни, а сам он утонул. Море, которое он так любил и прославлял всю свою жизнь, заставило его замолчать навеки.
Это была первая смерть, с которой пришлось столкнуться Окити, и она упрямо отказывалась верить в гибель дядюшки. Сочиняла всевозможные истории: лодка дядюшки Йоси случайно изменила курс, и он приплыл в красивую страну, расположенную на чудесном острове, где и живет счастливо, веселый и жизнерадостный, как всегда. Очень ей хотелось верить, что рано или поздно дядюшка вернется, и не один, а с красавицей женой, принцессой того самого неведомого острова. Иногда в фантазиях Окити дядюшку спасал проходивший мимо корабль.
