Его забрали с собой в далекую заморскую страну, где у него началась новая, богатая и счастливая жизнь. Теперь у него есть все то, что не могла ему предложить скучная, обыденная Симода. Окити и думать не хотела о том, что, возможно, Йоси просто утонул во время внезапной бури.
Пока все члены семьи горевали по поводу безвременной кончины Йоси, одна Окити утешала себя: жив он, и в его новой, распрекрасной стране сбываются любые мечты и все люди счастливы. А по прошествии многих лет — Йоси так и не объявился — она сочинила для себя новую историю: дядя получил страшный удар по голове и потерял память. Окити упрямо продолжала верить, что он жив и здоров, только там, очень далеко, на другом конце земли, не имеет возможности дать о себе знать.
«Странно, почему именно сегодня я вспомнила про дядюшку Йоси», — думала Окити, наблюдая за далеким огоньком на чьей-то рыбацкой лодке. Нет, вовсе не потеряла она свою единственную подругу Наоко, — та ждет ее где-то в этом огромном, великолепном небе… Для нее исчезли все заботы мира, и сейчас она снова молода и счастлива.
Глава IX
Наоко похоронили вместе с младенцем на тихом кладбище храма Тодендзи. Прощание с ней получилось очень скромным. Окити так и не позволили проводить подругу в последний путь. Правда, ей все же удалось понаблюдать за похоронной процессией издалека: она стояла там, где ее не было видно никому из присутствовавших; глаза ее покраснели от бессонных ночей, которые она провела, проливая слезы по лучшей подруге.
Прошло несколько недель, поток скорбящих к могиле Наоко иссяк, и тогда Окити решилась навестить могилу с простым серым надгробием, где покоилась Наоко. Кто-то оставил тут, на ее могиле, маленький букетик белых цветов; Окити сразу убрала его подальше: и о чем только думал неизвестный — тот, кто пришел сюда с белыми цветами? Это лишь доказывало, что он (или она) вообще ничего о Наоко не знали. Она ненавидела белый цвет, потому что он символизировал чистоту и благодетель тех женщин, которых Наоко высмеивала всю свою недолгую жизнь.
Окити улыбнулась, вспоминая, как подруга объясняла свое отвращение к цвету невинности: «Терпеть не могу белое! Почему? Да потому, что слишком уж лицемерно чист этот цвет и заставляет меня испытывать чувство вины за не совсем чистые мысли и желания, которые рождаются вот здесь и здесь. — И осторожно постучала себя сначала по голове, потом по груди. — А вот вы предложите мне красный в любое время дня и ночи — красный, цвет огня, жара и брошенного всем назло вызова! Вот это цвет — за него и жизнь отдать можно!»
Посмотри, Наоко, я принесла тебе красные цветы — розы, твои любимые! — негромко молвила Окити, пристраивая пылающе-алый букет на сером могильном камне так, чтобы это понравилось Наоко, будь она жива.
«Бедняжка Наоко! — рассуждала про себя Окити. — Она родилась не в то время и не в том месте. Вот почему все кончилось тем, что дух ее полностью раздавлен и сокрушен. Ни дня передышки не имела, все время с кем-то боролась, но так и не познала счастья, даже в семье. Вот как жестоко обошлась с ней судьба. И теперь она лежит здесь, в этом холодном, пустынном месте, и никогда никто больше не услышит ее смеха и язвительных замечаний в адрес любой несправедливости, с какой ей приходилось сталкиваться».
Ветер зашумел в кустах, высаженных кем-то на соседней могиле. Листья зашевелились, и Окити невольно вздрогнула от их внезапного движения — в них она будто увидела образ Наоко. Перед мысленным взором замелькали сценки прошлой жизни, всякий раз с участием ее любимой подруги. Вот Наоко неспешно разгуливает по морскому берегу, насвистывая какую-то мелодию, как обычно делают только взрослые мужчины. А вот забирается в отцовскую лодку, подобрав кимоно так высоко, что ноги ее оголились почти до самых бедер…
Годы откатывались все дальше в прошлое, и неожиданно Наоко предстала перед подругой совсем маленькой девочкой: плачет, брыкается и в отчаянии размахивает ручонками — не пускают ее в рыбацкую лодку отца вместе с братьями… Мучает родителей, испытывая их терпение бесконечными вопросами… задумывает очередную шалость, да такую, что и у взрослого волосы дыбом встают… Наоко-мечтательница, Наоко-фантазерка, со своими далеко идущими планами и бесконечными проектами… где она теперь?..
У Окити в голове роилось множество историй с участием энергичной выдумщицы Наоко, — что ж, она счастлива и благодарна за каждую минуту, проведенную с подругой. Есть теперь о чем подумать и вспомнить, и она радовалась каждому новому видению Наоко, такому живому и яркому… Трудно ей смириться с сознанием, что никогда уже не увидит подругу, с ее искрящимся взглядом, не услышит любимого голоса, ясного и звонкого, — он не сотрется в памяти.
Горькие слезы снова обожгли глаза, она сердито смахнула их рукой — нет, хватит плакать, Наоко ненавидела слезы. Всегда жизнерадостная и веселая, тщетно пыталась сражаться с Окити — той хватало малейшего повода, чтобы громко разрыдаться. У нее, видно, слабые слезные протоки, и Наоко тратила немало времени, чтобы хоть как-то укрепить их, только напрасно. Вот почему между ними существовала шутка: когда подруги встречаются, Наоко обязательно должна прихватить с собой носовой платок и держать его наготове, так, на всякий случай.
За ее спиной кто-то громко ступил на камень — Окити резко обернулась, напуганная звуком. Она всегда чувствовала себя неуютно в поселке, опасаясь ненависти жителей Симоды: кто знает, какую месть они задумали? Иногда ей даже казалось, что ее обязательно изобьют до полусмерти, как уже поступили из-за нее с ни в чем не повинным Сюхеем.
— Вот она — Тодзин Окити! — громко крикнул кто-то.
Окити повернулась в другую сторону и увидела прямо перед собой коренастого молодого человека — мужа одной из сестер Наоко. Чуть поодаль стояла группа людей, взрослых и ребятишек: они застыли на месте, словно боятся подходить ближе, чтобы не заразиться от нее какой-нибудь неведомой и неизлечимой болезнью… «Боже всемилостивый!» — в ужасе подумала Окити. Как же она могла забыть, что именно сегодня сорок девятый день со дня смерти Наоко! Ведь это означает, что на могилу к ней с подношениями и молитвами обязательно придет все ее семейство. Нет, не боится она за себя: самое ужасное, что может случиться с ней, — это смерть, только ничуть это ее не пугает. Просто очень не хочется, чтобы все произошло именно здесь, в таком святом месте, где обрела вечный покой ее
