— Что ж, в таком случае у меня претензий к вам нет, — ловко вывернулся Скедони с таким поразительным спокойствием, что это просто обескуражило Винченцо. — Если они направлены против некоего автора ложных измышлений, ваше объяснение меня вполне удовлетворяет.
Самодовольство, с которым он произнес эти слова, заставило Винченцо снова усомниться в верности своих заключений. Невозможно, чтобы человек, знающий о совершенном им зле, мог с таким спокойствием и достоинством выдержать град обвинений. Юноша в душе корил себя за горячность и поспешность своих заключений в отношении Скедони, человека уже немолодого, к тому же в сане священника. Даже свирепое выражение его лица юноша уже готов был великодушно объяснить уязвленной гордостью и скорбью по поводу чьей-то грубости. Под влиянием столь противоречивых чувств бедный Винченцо ди Вивальди готов был даже попросить прощения у святого отца. Он, в сущности, тут же и сделал это столь же горячо и искренне, как до этого бросал ему в лицо обвинения. Любой человек с добрым сердцем охотно бы простил его, Скедони же выслушал юношу с явным удовлетворением и не без скрытой насмешки. В глазах Скедони Винченцо был всего лишь зеленым юнцом, не умеющим владеть собой. Он видел в нем лишь его недостатки, не способен был оценить искренность молодости, жажду справедливости и великодушие. Скедони привык видеть в человеке лишь его пороки.
Не будь Винченцо столь юн и неискушен, он без труда заметил бы самодовольное удовлетворение духовника маркизы, презрение и даже злобу, скрытые за лживой улыбкой. Сознавая свое превосходство над Винченцо, Скедони был уверен, что способен читать его, как раскрытую книгу, где есть все его недостатки и пороки, пристрастия и слабости. Он был даже уверен, что смог бы использовать против него даже его собственные несомненные достоинства. И хотя улыбка показного добродушия все еще не сходила с его губ, мысленно Скедони уже предвкушал близкое отмщение.
Но пока бедный Винченцо искренне сокрушался и ломал голову, как загладить свою вину, Скедони уже, казалось, забыл о случившемся, ибо в его голове уже зрел коварный план расплаты.
От внимания маркизы, когда она вернулась, не ускользнули ни некоторая растерянность сына, ни пятна неестественного румянца на его щеках и сосредоточенно нахмуренные брови. Святой отец, однако, был самодовольно спокоен, но взгляды, которые он время от времени бросал на юношу из-под полуопущенных век, не сулили ничего хорошего.
Маркиза, раздраженная странным поведением сына, попыталась выяснить, что произошло, однако Винченцо был менее всего расположен объяснять ей это или же оставаться долее в ее обществе, поэтому, сославшись на то, что святой отец самым наилучшим образом все ей объяснит, резко повернулся и покинул комнату.
Когда они с маркизой остались одни, Скедони с деланой неохотой рассказал маркизе о случившемся, скрыв, однако, благородное раскаяние юноши. Наоборот, он лицемерно попросил разгневанную маркизу простить сына.
— Он еще так молод, — добавил он, с удовольствием отмечая, что его рассказ произвел нужное впечатление и еще больше восстановил маркизу против сына. — Молодость — это всегда буйные эмоции, поспешные суждения и выводы. Без сомнения, какую-то роль здесь играет также ревность юного Винченцо к той дружбе, которой вы осчастливили меня, — коварно вставил он. — Ревность сына к друзьям матери не такое уж редкое чувство, и особенно к такой матери, как вы, маркиза ди Вивальди.
— Вы слишком добры, святой отец, — ответила маркиза. Ее чувство раздражения и гнева на сына лишь возрастало по мере того, как Скедони все изощренней и коварней якобы пытался защищать Винченцо от гнева маркизы.
— Вынужден признаться, синьора, — с лицемерным смирением заявил он, — что моя преданность вашей семье и мой долг духовника обязывают меня предвидеть подобные испытания. Но я готов вынести их, если мои советы помогут сохранить честь и покой вашей достойной семьи и уберегут неразумного юношу от неосторожного шага.
Во время этой беседы, полной понимания и взаимной симпатии, Скедони и маркиза как бы забыли о тех недостойных целях, которые каждый из них преследовал, и о недоверии и неприязни, которые неизбежно возникают между заговорщиками, объединенными недобрыми помыслами.
Маркиза, не уставая, благодарила Скедони за бескорыстную преданность семье Вивальди, как бы забыв, что обещала ему ценное вознаграждение, а он делал вид, что ее тревога за сына — это проявление высокого чувства материнского долга, а вовсе не забота о собственном тщеславии и честолюбии.
Обменявшись таким образом взаимными комплиментами, они наконец перешли к главному — что делать с непокорным отпрыском семейства Вивальди. Очевидно, заключили они, одних увещеваний уже недостаточно.
ГЛАВА V
А если яд монах мне дал коварно,Чтобы убить меня, боясь бесчестья…
В. Шекспир. Ромео и Джульетта
Винченцо, немного успокоившись, вдруг по-иному наконец взглянул на некоторые особенности поведения оскорбленного его выходкой монаха, и некоторые из прежних сомнений вновь вернулись. Однако, решив, что это все результат его встревоженного состояния, а не какие-либо достоверные факты, он, пересилив себя, прогнал их прочь.
Близился вечер, и он заторопился на виллу Алтиери. До этого ему предстояла встреча со знакомым врачом, на суждения которого он мог положиться. Встретившись, они вдвоем проследовали на виллу. У Винченцо все еще оставался ключ от потайной калитки в сад, который ему накануне дала синьора Бианки, и он вновь решил воспользоваться им. Открывая калитку, он внезапно почувствовал неловкость оттого, что снова вынужден тайком входить в дом Эллены, что могло бросить тень на ее репутацию.
Беатриса уже ждала их и тут же провела в спальню синьоры Бианки. Винченцо со страхом подошел к изголовью постели, врач последовал за ним и стал с другой стороны. Стараясь не выдать своего волнения в присутствии служанки и сгорая от нетерпения задать врачу роковой вопрос, Винченцо, взяв у Беатрисы лампу, отпустил ее.
Свет лампы упал на посиневшее, изменившееся до неузнаваемости лицо умершей. Винченцо с глубокой печалью глядел на нее, вспоминая, как еще вчера мирно беседовал с ней, а она смотрела на него глазами, полными тревоги и мольбы за судьбу ее дорогой племянницы, а потом так пророчески предсказала свой скорый конец и соединила их с Элленой руки. Глядя на нее, он в душе повторил данную ей клятву беречь и любить Эллену. Никто и ничто теперь не заставит его нарушить эту клятву, подумал Винченцо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
