— Что было дальше?
— Дальше поднялась стрельба, яхту взорвали, и дело с концами... И вообще, почему я должен давать показания? В чем меня обвиняют?
— Ты можешь мне не отвечать. Можешь вообще отказаться давать показания. Тогда придется отвечать
другом месте и при других обстоятельствах. Мы можем передать тебя людям Мозольцева. Его гориллы быстро найдут способ заставить тебя говорить...
— Так вы все заодно, значит? — прохрипел Терпухин, сплевывая кровь.
— Ладно. Посиди, подумай. В конце концов, мы можем официально предъявить тебе обвинение в соучастии в преступлении...
— Каком преступлении?
— Хищение в особо крупных размерах — раз, причастность к смерти сотрудника ФСБ — два, торговля наркотиками — три... Продолжать?
— Я ничего не знаю, оставьте меня в покое...
Камера, в которую завели Терпухина была душной, но просторной. В ней, очевидно, содержались лица, к которым требовался особый подход. Синтетический коврик на полу, вазочка на тумбочке, от кабинки туалета тянет карболкой...
Вначале пряником, — подумал Терпухин, — потом кнутом... Вот сволочи! А я ведь и сам толком ничего не знаю! Ну и влип я с этим Бузуевым! Впрочем, он мертв... Теперь на него повесят все: и смерть Бузуева, и пропажу огромной суммы денег. Терпухин лихорадочно припоминал Уголовный Кодекс. Что ему грозит? Восемь, двенадцать, а то и все пятнадцать лет где-нибудь в переполненной клопами и уголовниками камере.
Атамана стал регулярно навещать Мальтецкий, господин Мальтецкий, как обращался к нему Терпухин. Служба в органах многому научила Мальтецкого, он говорил вкрадчивым голосом, убеждая Терпухина сознаться во всем, расставлял свои сети, пытаясь запутать бывшего сослуживца.
Терпухин рассказал Мальтецкому все, утаив лишь некоторые детали — обстоятельства первой встречи с Валентином Бузуевым и тот факт, что ему требовалась огромная сумма для выкупа. Мальтецкий вроде бы поверил в искренность Терпухина, и на некоторое время допросы прекратились, но вскоре к нему в камеру зачастил подполковник Калинин.
Калинин начал с того, что приказал контролерам надеть на Терпухина наручники и извинился за грубость, проявленную им при задержании. Затем поставил на тумбочку бутылку водки. Так они и пили — Терпухин в наручниках и заискивающий перед ним Калинин.
За этой бутылкой подполковник рассказал Терпухину о своей нелегкой жизни, рассуждал о жизни вообще, обвинял во всех русских бедах иностранцев. Причем немцев, поляков, американцев или французов он просто бранил, а говоря об азиатах, кипел от негодования. Больше всего досталось почему-то казахам, вероятно, по причине обширности территории, «незаконно отхваченной» у России. Чеченцев, ингушей и прочий «нерусский элемент» Калинин вообще предлагал изолировать в горах ради будущего процветания великой России.
Не знал, да и не мог знать шовинистически настроенный подполковник, что в это время в чеченских горах, в выдолбленной еще в прошлые века пещере, в которой и днем и ночью сидят русские пленники, точно так же разглагольствует точно такой же шовинистически настроенный чеченец, утверждающий, что все зло на планете Земля идет от русских. Главным аргументом в рассуждениях чеченца-охранника был автомат Калашникова, и не само оружие, а тот факт, что лучший в мире инструмент для истребления рода людского изобретен русским оружейным мастером Калашниковым.
— Вы только подумайте, — говорил охранник пленникам с вялыми, безжизненными лицами, — русские вымирают и хотят увести за собой в гроб все человечество. Русским, вообще славянам, а пожалуй, и всему немусульманскому миру присуще стремление к самоистреблению. Даже религия ваша, христианство, основана на страдании, на пагубной страсти к самобичеванию. Вы любите распятого на кресте человека, подразумевая, что ваш Христос якобы пострадал за вас. А на самом деле вы любите этот фетиш, любите это изуродованное тело...
Среди пленников была Катерина. Она сидела, уткнувшись лицом в плотно сжатые и обхваченные руками колени и видела свою пылающую в огне станицу, Федора Прокопова, станичного выпивоху, который лежал посреди улицы лицом вниз с подогнутыми под себя руками. Видела Катерина своего соседа Бориса, тоже убитого перед зарослями крапивы возле речки, расстрелянных Антонину Валерьевну Гунькину, Петра Якубова и несчастного Крашенинникова, проболевшего свои шестнадцать лет гемофилией и погибшего от чеченской пули...
Калинин вышел, по привычке осторожно, закрыв за собой дверь. Терпухин задумался. Какой Калинин хитрый, предусмотрительный, коварный! Столько времени теряет на то, чтобы войти Терпухину в доверие! Понимает, что не так-то легко сломать бывшего бойца спецназа. Но Терпухин никогда не простит зарвавшемуся подполковнику его дикой выходки. Претерпеть такое унижение, и от кого? От офицера МВД!
«Что-то контролеры долго не идут наручники снимать», — мелькнула мысль. Дверь неожиданно отворилась, и в комнату вошел очень толстый молодой мужчина, довольно прилично одетый. Терпухину показалось, что он где-то видел этого человека. И не ошибся. Это был адвокат, известный по самым скандальным делам. Нельзя было сказать, что он действительно помогал своим подзащитным. Его способ защиты состоял в том, что он организовывал в газетах невообразимую шумиху вокруг следствия, а потом и судебного процесса. Это гарантировало то, что судьи требовали неопровержимых доказательств вины подозреваемых. А с этим у следователей всегда туговато.
Адвокат представился и заявил, что будет защищать интересы Терпухина.
— Расскажите вкратце обстоятельства вашего дела, — попросил адвокат.
— А почему я должен вам доверять? — нахмурился Терпухин.
— А почему вы не должны мне доверять? — улыбнулся толстяк.
— Как же я могу доверять вам, — сказал Терпухин, — если я не знаю, на кого вы работаете?
— А вы не спрашиваете меня об этом.
— Ладно, кто вас нанял?
— Люди, которым вы небезразличны.
Терпухин понял, что это могла сделать только его
новая знакомая Сюзанна. Именно она, пользуясь своими связями в спортивном мире, привлекла к его защите знаменитого адвоката.
После того как адвокат удалился, в камеру пришли два сотрудника следственного изолятора и заявили, что Терпухину изменена мера пресечения. Затем какие-то люди, рангом помельче, с Терпухина сняли наручники и повели на улицу. Терпухин подумал, что если отпускают на волю, то он должен поставить свою подпись под приказом о невыезде. Никто ничего от него не потребовал. Это насторожило Юрия.
«Уж не хотят ли они устроить мне пакость? — подумал Терпухин. — Втянут в какое-нибудь дело, чтобы имелись неопровержимые доказательства моей вины, и понадежнее упрячут за решетку. Или, пожалуй, вообще уберут. Ведь это проще, чем возиться со мной... Шпокнут, а напишут, что убит при попытке к бегству...»
На улице Терпухина поджидал толстый адвокат. Он подошел к Юрию и спросил:
— Вы мне в своем рассказе не упомянули, на кого вы работаете?
— Ни на кого! — ответил Терпухин.
— Этого не может быть!
— Я действительно ни на кого не работаю. Видите ли, я — потомственный казак. Пожалуй, можно сказать, что я работаю на казаков.
— Фигня какая! — иронически скривился толстяк. — У нас нет такого сословия. У нас, к вашему сведению, семибанкирщина.
— Что? — недоуменно спросил Терпухин. — Какая-такая семибанкирщина?
— Семь самых эффективно работающих банков России контролируют в ней все: власть, финансовые потоки, политические чихи... Так на кого вы работаете?
— Ни на кого.
— Такого не бывает, — скептически заметил адвокат. — Если не хотите называть имен, назовите хотя бы банк, интересы которого эти люди представляют.
— Нету такого банка!
Адвокат масляно улыбнулся.
— Так все-таки?
Терпухин поморщил лоб, припоминая названия банков, и назвал первый, который всплыл в памяти.
