Она зажгла свечу и начала исследовать свою темницу. Может быть, сделать подкоп? Но пол тверд, как гранит, под ним промерзшая земля, а крыша плотно лежит на стенах и между ними — ни малейшего отверстия. Если бы не узкие щели в двери, сквозь которые проникал свет, конструкцию можно было бы считать абсолютно герметичной.
Эбби все-таки сунула в щелочку ложку и слегка на нее нажала. Ложка тут же согнулась. Она еще раз проверила содержимое коробок в поиске ножа, куска стекла — чего-нибудь, чем можно было бы ковырять стены или пол. Нож для консервов оказался самым твердым приспособлением, но им рисковать нельзя, иначе умрешь голодной смертью.
По-прежнему дрожа всем телом, Эбби проверила карманы куртки, но нашла там только бумажные салфетки и тюбик гигиенической помады, правда, в таком виде, что использовать их было уже невозможно. Она подтащила спальный мешок к печи, залезла в него и свернулась внутри, пытаясь согреться. По крайней мере, организаторы ее похищения, кем бы они ни были, не хотят, чтобы она здесь скончалась от жажды, голода и холода.
Неплохо было бы сейчас закурить, чтобы немного успокоиться, но пачка осталась в сумочке, поэтому придется обходиться без сигарет. В конце концов, когда-то она уже бросала курить, почему бы не сделать это снова. Эбби мрачно улыбнулась своим мыслям. Можно подумать, у нее есть выбор!
Она вспомнила о Конни.
„Тебе крупно повезло: прогуляешься обратно на своих двоих“ — так сказал Конни один из нападавших.
Возможно, ее новая приятельница уже добралась до Лейкс-Эдж и предупредила полицию. Может быть, ее уже ищут. Чего хотят добиться похитители? И вдруг ее осенило — она даже вздрогнула от пронзившей ее мысли. Ее здесь держат, чтобы она рассказала им о МЭГ! Комок застрял в горле. Никто не увидит, как ее будут убивать, ни одна душа не услышит ее криков.
Не думай об этом, а то сойдешь с ума.
Интересно, Лиза сейчас отсиживается в такой же сторожке или уже перешла границу и подалась в один из больших городов, где сможет легко затеряться? Она надеялась на второе. Имея сто двадцать три тысячи долларов, Лиза может себе позволить любой, даже самый шикарный отель.
Вдруг в тишине раздался нестройный волчий вой, от которого сердце в груди сначала замерло, а потом застучало так, словно приготовилось вырваться наружу. Эбби вскочила и уставилась на дверь. Вой прекратился, но через пару минут мертвой тишины возобновился — в ночном морозном воздухе он звучал особенно пронзительно. Она не спускала глаз с двери, будто ожидая, что сейчас к ней ворвется стая волков — так отчетливо слышались их голоса.
Постепенно хор уступил место одному-двум голосам, которые время от времени напоминали о себе. Потом к ним присоединился третий голос — низкий протяжный вой. Хор тут же его поддержал. Волосы вставали дыбом — никогда в жизни ей не доводилось слышать звук, вселяющий такой ужас.
Эбби поспешно подбросила в печь еще пару чурок, но они, видимо, отсырели и не загорались. Сложенные у стены дрова оказались в таком же состоянии. Боже, если не поддерживать тепло в этом помещении, она может умереть от переохлаждения.
Сторожку снова заполнил знакомый низкий вой — страшный, очень сильный голос. Она представила собаку Баскервилей, которая на лету выбивает дверь сторожки. Вой прекратился. Наступила полная тишина.
Свернувшись на полу перед печкой, она не отрываясь смотрела на горящие дрова, опасаясь, что они могут выпасть наружу и поджечь ее тюрьму. Знает ли о случившемся Джулия? Лучше бы ей не знать, а то она будет с ума сходить от волнения — это приведет к новому серьезному обострению болезни. Дело может закончиться больницей. Нет, у сестры все-таки нет ни стыда ни совести. Ведь все из-за нее: куда-то сбежала, где-то скрывается. Если бы не Лиза, сидела бы сейчас Эбби у себя дома с пультом в руках, заботясь лишь о том, на какую кнопку нажать.
Она смахнула навернувшиеся слезы. Она не имеет права отчаиваться, она не имеет права сдаваться. Нужно поддерживать в себе силу духа и готовиться к побегу.
Волки больше не подавали голоса. Очень хотелось надеяться, что они ушли, но бог весть почему она была уверена, что они где-то рядом: она почти физически ощущала их присутствие. Она подумала о Моуке и его теплой шубе. Если бы он сейчас был рядом, согревая ее своим теплом. С ним было бы не так страшно.
Было слишком холодно, чтобы она могла заснуть, зато ей удавалось дремать, даже несмотря на ноющие конечности и горевшее лицо в тех местах, с которых она содрала пленку. Она вздрогнула, когда снаружи раздался низкий лающий звук, похожий на команду. Она прислушалась: за дверью слышался едва различимый звук ступающих по снегу мягких лап.
Эбби ближе придвинулась к своему жалкому очагу, неотрывно глядя на дверь. Она дрожала всем телом, хотя понимала, что волки не смогут проникнуть внутрь.
Еще один душераздирающий звук — настолько близко, что казалось, она могла бы вытянуть руку и дотронуться до зверя. Свеча догорела. Комната освещалась лишь мерцающими в печи углями. Она встала с пола, стуча зубами, и дрожащими руками подбросила в печь дров. Она изо всех сил старалась вспомнить, что ей говорил о волках Кэл.
Он очень уважал этих зверей за ум и крепкие семейные узы. Волки, говорил он, редко нападают на людей. Они могут наброситься на человека, только оказавшись в капкане, что в общем можно понять.
Она прикрыла глаза, вспоминая, как Кэл каждый вечер разводил в лагере костер. Для растопки он пользовался лишайником и гнилушками, от которых шел едкий, удушливый дым, потом добавлял березовые щепки, которые быстро сгорали благодаря смоле, после чего поддерживал огонь более крупным хворостом и ветками, а уже потом клал толстые чурки.
Надеясь, что память ее не подводит, она взяла большую чурку, мокрую и мягкую, ободрала ее до гнилой сердцевины, устроила под дровами что-то вроде гнезда из хвороста, лишайника и гнилушки, бросила туда бумажную салфетку из кармана, несколько сосновых шишек и затем все подожгла.
Минут через двадцать огонь весело трещал в печи. Чтобы дрова не горели слишком быстро, она подбрасывала в печь ветки с листьями и мокрые гнилушки. Она и не предполагала, что со времен экспедиции помнит столько полезного. Но вот надо же — нужда заставила, и память услужливо предоставила необходимую информацию. Она не помнила, как заснула, не знала, сколько проспала, но когда открыла глаза, вокруг была кромешная тьма — только в печи продолжал жить огонь, горячий, сильный, красный. За дверью стояла глубокая ночь.
В печь больше не нужно было подбрасывать дров: небольшое помещение без окон нагрелось достаточно, чтобы не замерзнуть в спальном мешке, а если переусердствовать, можно превратить его в сауну. Очень хорошо, что печь снабжена хорошим дымоходом, а то можно было бы угореть. Остаток ночи она провела, поглядывая на огонь и прислушиваясь к передвижению волков, круживших вокруг сторожки.
На следующий день при помощи жестяной крышки она пыталась расширить самую крупную щель в двери, но к свободе не продвинулась ни на сантиметр. На обед открыла консервы с куриным супом, а потом поставила банки с провизией в алфавитном порядке и разложила в сторожке таким образом, чтобы их легко можно было нащупать в темноте.
Она размышляла о том, что ей известно об убийстве Мари Гилмоут, и много думала о МЭГ, призванном сменить реактивный двигатель. На каком же топливе он должен работать? Она вспоминала, как Лиза ругала нефтяные компании: они не видят дальше собственного носа, очень скоро запасы нефти иссякнут, а пока каждые четыре барреля нефти потребляются, чтобы добыть один. Лиза была убеждена, что человечество стоит на пороге настоящего энергетического кризиса, но мало кто действительно беспокоится об этом и что-то предпринимает. Все из-за кучки нефтяных магнатов из шикарных замков и особняков, которые знать ничего не хотят.
Эбби долго ломала над этим голову. Лиза была страстной защитницей окружающей среды, разве стала бы она изобретать очередной реактивный двигатель?
Она старалась не думать о том, что похитители не вернутся, что они могут разбиться на снегоходе где-то в горах — от таких мыслей можно свихнуться. Ковыряя щель в дверях, она мечтала о ноже и пообещала себе приобрести подходящий, как только выберется отсюда. На всякий случай. Чтобы никогда не оставаться без столь необходимого орудия труда.
Желание закурить практически не возвращалось. Она тут же почувствовала, что во рту, несмотря на отсутствие зубной щетки, нет этого противного привкуса смолы и никотина. Она конечно же снова бросит курить, теперь уж навсегда. Только бы выбраться отсюда.
Она думала о Кэле, в который раз удивляясь, почему он не носит обручальное кольцо. Некоторые мужчины терпеть не могут драгоценности, другие не выносят ярлыков, третьи попросту делают вид, что не женаты. Кэл, похоже, относился к третьей категории. Он бродит вокруг с тех пор, как она приехала, но еще ни разу не вспомнил о жене. А ведь у них и дети могли появиться. Интересно, как Сэффрон относится к его долгому отсутствию? Смотрит сквозь пальцы или сходит с ума от ревности?
