Минуло двадцать лет... Чего уж тут греха таить: годы не красят женщину. Но, отбирая молодость, свежесть, они дают ей зрелость.
Пухляночка-милашка Рита, вызывавшаяся в восемнадцать лет научить квартиранта, как надо целоваться, чтобы «аж дух захватывало», превратилась в пышную, можно сказать, сдобную, женщину. Все на директоре благодатненского магазина было модное, импортное, самое роскошное, но уж как-то не по ней. Синтетическая, в обтяжку кофточка-зебра с широкими полосами — синяя, белая, красная — резко подчеркивала полноту, буквально выпячивала жировые складки под мышками. Клееные ресницы, с которых, размытая слезами, стекала застывающей лавой польская тушь, начали отлипать, и у правой, в самом углу глаза, завилась, словно крохотный пергаментный свисток, кожица — основа. Широкие, черные от природы брови хозяйка выщипала, превратив их в тоненькую ниточку. А чтобы придать, в общем-то, широкому, скуластому лицу «благородство», эту струнку-ниточку удлинила, дорисовал жирным косметическим карандашом. Негустые, вспатланные, словно сорока свила в них гнездо, волосы окрашены в ярко-рыжий цвет, самый модный на то время.
«Э-э... как мы расцвели-завяли», — с легкой грустью подумал Иван Иванович, глядя на свою бывшую квартирную хозяйку. Но за двадцать лет, что минуло с тех пор, он и сам не стал моложе и стройнее.
Рита Васильевна узнала Ивана Ивановича, промокнула глаза тоненьким платочком, оставив на батисте шлепок туши.
— Вот что со мной, Иван Иванович, случилось! — сказала она, обводя вокруг себя рукой с платочком.
Женщина ждала сочувствия, сожаления.
— Во всем, Рита Васильевна, есть логический конец, — ответил ей жестко подполковник Авдюшин, не скрывавший своего отношения к хозяйке кабинета-будуара.
— Но я-то в чем виновата? — взмолилась Хомутова, — С каждой может случиться! Связали! Изнасиловали! Огра-били-и-и... — Она вновь завыла протяжно и жалобно.
— Вы отдохните, соберитесь с мыслями, — предложил ей Авдюшин, — А мы тут посоветуемся...
Она направилась к двери. С порога обернулась, глянула на Ивана Ивановича с мольбой и надеждой.
— Догулялась! — заключил начальник райотдела, когда за Ритой Васильевной закрылась дверь. — Жалко мужа. Работяга — поискать такого. Бригадир комплексной механизированной бригады. А она... Впрочем, Иван Иванович, ты свою бывшую квартирную хозяйку лучше меня знаешь. Есть у нас сведения, что Хомутова приторговывает и дефицитом, и «левым» товаром. Раза три занимался ею ОБХСС — все впустую. Бухгалтер райпотребсоюза у нее в близких приятелях: умно работают — знаем, а доказать не можем. Две недели тому возле Хомутовой появился «шахтер» из Воркуты. Познакомилась с ним в Донецке, в кафе. Веселый, анекдотов уйму знает. И при деньгах. Хвастался, что у него подземного стажа — на две пенсии, только года еще не подошли. Ну, наша Рита Васильевна и дала адресок: мол, удобнее всего под вечер. С автобуса вышел, площадь пересек — и заходи. Из кабинета директора магазина есть отдельный выход прямо во двор. Дверь, ведущая в магазин, запирается на накладку изнутри. На сей раз Хомутова, как она объясняет, замоталась и забыла о двери в торговый зал. Село было занято похоронами, продавцы спешили, и Хомутова отпустила всех, а сама осталась в кабинете «подбить баланс». Подбили... с тем шахтером из Воркуты. Коньячок, лимончик, балычок... Сторож явился около восьми. Поминок не обошел. Шахтер из Воркуты начал расспрашивать его о Петре Федоровиче. Тот расчувствовался. Помянули хорошего человека. Шахтер — душа-парень, наливает сторожу один стакан коньяку, второй... Потом бутылочку в карман. А Рита Васильевна говорит: «Погуляй, Калиныч, часика два-три. Я машину с товаром жду». Сколько Валентин Калинович Сиромаха «гулял», установить не удалось. Проснулся он утром. Сидит на крылечке магазина. Продрог от утренней свежести, поднялся, обошел магазин. Замки — на месте. Директорская дверь тоже заперта. Заглянул в окно и увидел Хомутову — лежит на диване в чем мать родила, связанная по рукам и ногам. А дверь-то заперта на два замка снаружи. Ну и побежал к участковому: «Нас ограбили подчистую». Шахтер из Воркуты прихватил солидный куш, в основном дефицит, в том числе четыре цветных телевизора. Рита Васильевна утверждает, что ее «чем-то стукнули по башке» и она очнулась уже связанной, так что ничего не помнит, не знает. Но шахтера из Воркуты описывает довольно «колоритно»: симпатичный, из настоящих мужчин. Индивидуальных примет не помнит, если не считать нахально-ласковых рук. И еще одна: «чапаевские» усы-щекотунчики. «За две недели близкого знакомства с этим усачом могла бы обратить внимание и на что-нибудь более существенное», — сетовал Авдюшин на то, что удалось собрать так мало сведений о преступнике.
— Рита есть Рита, — согласился Иван Иванович. — Ее мечта — усатое удовольствие, умирающее от страсти и готовое насыпать в честь неотразимой красавицы террикон из сотенных.
— Лет десять на зоне понежится, кровь и поостынет, — сердито заметил начальник райотдела.
— Наша Рита — из непотопляемых, она и там будет своим в доску парнем.
— Это и обидно.
— Не будьте кровожадным, Владимир Александрович! В любом случае тюрьма — не санаторий, — успокоил Иван Иванович подполковника. — Что у нас с версией о самоограблении с помощью мистера Икс — шахтера из Воркуты?
— Бухтурма ее разрабатывает.
— В таком случае продолжим работу с Хомутовой, в девичестве Моргун.
Пригласили Риту Васильевну. Она уже привела себя в порядок: сняла накладные ресницы, и веки выглядели неестественно белыми, обновила помаду на пухлых губах.
Села на диван, откинулась на спинку, закурила сигарету. Она была готова к сражению.
— В каком вы теперь звании, Иван Иванович? — неожиданно спросила.
— Майор. А что?
— С погонными — это рублей двести пятьдесят. Не густо для мужчины. Почему-то вспомнила, как мы с вами однажды просидели до полуночи на лавочке, да все без толку. И видный вы парень были, попали бы в мои руки — сделала бы из вас человека, за двадцать лет в генералы вышли бы.
— И стали бы вы генеральшей, — в тон ей ответил Иван Иванович, смущенный неожиданным выпадом Риты. — Но, увы... Однако давайте побеседуем на тему менее поэтическую. — Он достал из портфеля приготовленные фотографии, штук пятнадцать, разложил их на столе. — Взгляните, Рита Васильевна, нет ли среди этих людей ваших знакомых?
Она не сразу поднялась с дивана, сделала две затяжки. Затем потянулась к массивной пепельнице из чешского стекла с рубиновыми отливами, легким щелчком стряхнула пепел и только после этого удостоила взглядом разложенные фотокарточки.
Мгновение — и ее уверенности как не бывало — побледнела, осторожно положила недокуренную сигарету на краешек стола, затем взяла одно из фото. «Георгий Дорошенко. Жора-Артист».
— Он! — выдохнула. Плюхнулась на диван и залилась слезами. Навзрыд.
В бессильной ярости скомкала фотокарточку и давай ее рвать зубами на мелкие части.
Начальник райотдела бросился было к ней, но Иван Иванович удержал его: фото уже порвано, однако оно не единственное, а вот понаблюдать естественную реакцию иногда полезно для дела.
Расправившись с фотокарточкой, Хомутова повернулась к спинке дивана, облокотилась на нее и завыла-запричитала, словно профессиональная плакальщица.
— Чтоб ты подавился собственными кишками!
Она продолжала в таком же ключе, не стесняясь мужчин, один из которых был в форме подполковника милиции, а второй в штатском. Наконец выдохлась. Какое-то время еще сидела, уткнувшись лицом в полные, ухоженные руки, затем повернулась к Ивану Ивановичу.
— Я его удушу! Я к нему с самыми добрыми чувствами, а он меня — по башке колотушкой! — Наклонила голову и показала, куда ее ударили. Она хотела, чтобы Иван Иванович пощупал это место и удостоверился, что там вздулась солидная «груша».
— Вы это покажете судмедэксперту, — пояснил ей начальник райотдела.
— Рита Васильевна, где вы с ним познакомились? — как можно спокойнее спросил Иван Иванович.
— Где! Не у меня же дома! В Донецке, в кафе. Заскочила перекусить. Стою за столиком, он рядом свой кофе и котлету в тесте ставит. И ворчит: «У нас, в Воркуте, настоящие мужчины пьют марочные коньяки, а в этом городе гостей бурдой выпаивают». — И показывает на стакан. Гляжу — мужик сучкастый, в глазах чертики. Отвечаю: «Перевелись настоящие-то, если уж ничего другого, кроме котлеты в тесте, им не подают». Он — свое: «Найдется, коль потребуется. — И хлопает себя по пиджаку, по карману. — Но душа соответствующей компании жаждет. Неделю дрейфую по городу, а такую кралечку встретил впервые. — И шутит:— «Туда — сюда — обратно, и стало всем приятно. Что такое?» А я эту загадку в «Мурзилке» читала и отвечаю: «Качели». Он удивился: «Догадливая. По такому случаю — стаканчик шампанского». Мне стало весело, а до закрытия базы далеко, вот и говорю: «Пью только мускатное». Он: «Будет». И достает бумажник. А там денег! Принес бутылку шампанского... На базу я в тот день уже не попала...
